Пока боги спят

Там, где из круга в круг Ткали серебром небесный сюртук Семьдесят семь ветров Гнали табуны седых облаков Над землёю мёд янтарный в моря Разливала молодая заря

Наша история начинается здесь, неподалёку от одного из подмосковных шоссе. Как раз на том самом месте, где один нетрезвый водитель, не справившись с управлением, покатился вниз по склону оврага, прямо к мерцающей глади озера. Хорошее начало истории, не правда ли? Вот и я так думаю. Ведь этим водителем был я. Но обо всём по порядку. * * * 23 мая, примерно пять утра — Эй, друг, ты как? Живой? Я проснулся от навязчивого шума и с трудом открыл глаза. Кажется, кто-то бил меня по щекам. Голова соображала туго, нервная система словно забыла о том, что должна передавать туда сигналы. А потому боль дала о себе знать с небольшим опозданием. Судя по всему, били меня довольно долго. — Вроде. Хватит уже меня мутузить, — говорить было тоже непросто. Будто и не я говорю вовсе. Рассвет только занимался, а потому внизу оврага было ещё темно. И очень, очень холодно. О чём я и сообщил человеку рядом со мной. — Неудивительно, — тот не отличался многословностью. Глаза быстро привыкли в полутьме (неужели у меня всегда было такое хорошее зрение?), и я наконец смог разглядеть своего спасителя. А разглядывать было что. В целом, конечно, это был самый обычный мужчина: две руки, две ноги, туловище, голова — в общем, всё присутствовало в нужном количестве. Было лишь одно «но». Возможно, с этого и стоило начать. Он… светился. Почти как лампочка — только рыжее и тусклее. Слабый свет струился вокруг незнакомца, и он сам был словно соткан из тёплого, живого света. Мне вдруг вспомнились лагерные походы, когда мы с другими ребятами сидели вокруг костра посреди леса и грелись. Вот и сейчас хотелось протянуть руки, спастись от промозглого утра. — Красиво светишься, — я снова изрёк очевидную мысль. Незнакомец издал смешок: — И тебя это не напрягает? Я задумался на мгновение. Да, почему-то меня это совсем не напугало: свет навевал приятные воспоминания, отгонял прочь все неприятные мысли. Было спокойно, уютно. Я давно себя так не чувствовал. — Кажется, не напрягает. — Интересный ты, — только сейчас я заметил, что и незнакомец с интересом меня оглядывает. — Белый цвет не так уж часто встречается. Я часто слышал о своей «интересности» от фанатов, коллег и друзей и хотел по привычке уже поблагодарить его, но конец реплики немного выбил меня из колеи. — Это что, символизм какой-то? — Символизм у Блока, — фыркнул незнакомец. — Хороший был мужик, конечно, но я вполне прямо выражаюсь. Ты — белый. Сам посмотри. Я опустил взгляд и обомлел. Я в действительности был белым. Даже постельное бельё в дорогущем греческом отеле не было таким белым, как свет, обволакивающий моё тело. Я будто сам был светом и горел даже ярче моего нового рыжего знакомого. — Приятно, что я тебе настолько понравился, — голос рыжего вывел меня из ступора. — В смысле? — Ну, чем сильнее испытываемая эмоция, тем ярче свет. — А, ясно, — я кивнул, не переставая разглядывать те свои части тела, которые можно было разглядеть, не пользуясь зеркалом. — Ну, всё, всё, насмотрелся — и хватит. Если будем так стоять, то нас поймают. А ты ещё и блестишь, как пятак начищенный, — рыжий спрыгнул на землю, и только сейчас я понял, что он сидел на капоте машины, наполовину утопшей в озере. Я запоздало понял, что машина была моей. Частично, конечно. Я её одолжил у Мани вчера вечером. Сказал, что жену покатать хочу, а на деле укатил в пивную после скандала с Холстом и Дубом. Да, всё так и было. А… что было после? Воспоминания постепенно возвращались, и чем больше я вспоминал, тем страшнее мне становилось. Выпивши, я сел за руль. А дальше «риск, скорость и ветра стон,» — всё, как завещал мой хороший друг Валера Гаина. Преодолевая страх, стальной хваткой вцепившийся в меня, я вглядывался в тёмные стёкла машины. — Уверен, что хочешь это видеть? После такого с ума сходят, — рыжий незнакомец покачал головой. — Мне… нужно, — горло больно сдавило от накатывающих слёз, которые я пытался сдержать. Я увидел его. Человека, вцепившегося в руль, как в спасательный круг. Его лица не было видно из-за налипших, испачканных в крови прядей. В тот момент я был до смерти напуган, но подсознательно поблагодарил высшие силы за то, что не увидел тогда это лицо. От человека веяло холодом — беспощадным, пробирающимся в самые отдалённые уголки тела и души. Этот холод напоминал о том, насколько бессилен человек перед высшим замыслом, и о том, что всё в этом мире имеет свой конец. Человек застыл, словно творение сумасшедшего скульптора, и двинуться ему более было не суждено. Этим человеком был я. Страх начал отступать, его стальная хватка ослабла, позволяя вдохнуть утренний воздух. Как я ни пытался, вдохнуть у меня не получилось. Я как будто разучился дышать. Как будто вообще никогда не умел этого делать. Ноги, уже не имевшие ни кожи, ни мышц, ни костей, подкосились, и я осел на землю, закрыв лицо руками — такими же прозрачными. Белый свет практически потух. На место страха пришли боль и тоска. Я вспомнил о Гале и детях. Как они там? Беспокоятся обо мне непутёвом? Ищут? Наверняка. А с ними, может, и Маня с Терей… и Холст с Дубом, будь они неладны. Хотелось пожалеть себя, обвинить кого-то другого в случившемся. Но виноват был лишь я один. Сам в машину полез, понадеявшись на уроки в автошколе. Когда были-то эти уроки? Лет десять назад? А Маня ведь отговаривал. И Теря отговаривал. У меня ведь даже прав не было, и я на халатность милиции надеялся. Лучше бы я на друзей так понадеялся и домой поехал. А дома меня, как обычно, встретили бы Жанна с Сашей, наперебой рассказали бы о прошедшем за день. И Галя бы за ними в коридор вышла, поцеловала бы в щёку, повела бы ужинать… Так много «бы», не имеющих теперь никакого смысла. — Послушай, я понимаю, что тебе тяжело, — рыжий, о существовании которого я вдруг вспомнил, подсел ко мне рядом. — Я тоже через это прошёл. Если хочешь, то можешь… Договорить он не успел, потому что я уткнулся в его плечо носом и зарыдал. В каком-то смысле. Зрелище наверняка было ужасным, ведь слезам взяться было неоткуда. Я просто тыкался в мягкое плечо, елозил и выл что-то про Галю, детей и группу. Кожа рыжего на ощупь напоминала сатиновый платок — такие любила носить Галя. Я ткнулся сильнее, пытаясь услышать сладкий аромат Галиных духов, и завыл сильнее. Рыжий пах совсем иначе. Я «рыдал» и не мог остановиться, а рыжий, смирившийся со своей участью, крепко обнимал меня. Тем самым он давал понять, что он здесь, со мной. Его тёплый свет ласкал мою несуществующую кожу, и становилось легче. Я был благодарен судьбе за то, что сейчас я был не один. Больше в тот момент благодарить мне её было не за что. — Я Серёжа, кстати, — сказал рыжий, когда я утих. — Спасибо, Серёжа. Не знаю, что бы я без тебя делал, — произнёс я глухо и не узнал свой голос. — Поэтому я здесь. Сейчас мы пойдём отсюда подальше, в наше убежище. Там ты сможешь отдохнуть и подумать над случившимся уже на трезвую голову. — Убежище? Мёртвые тоже от кого-то прячутся? — От себя не убежишь даже в загробной жизни, — Серёжа на мгновение улыбнулся, но улыбка быстро исчезла с его лица. — А если серьёзно, то расскажу тебе, когда придём. Сейчас нет времени. Они скоро будут здесь. Я кивнул, больше ни о чём не спрашивая, хотя мне было до смерти (как иронично!) интересно. — А у тебя-то имя есть? — Валера, — я понял, что поблагодарить успел, а вот представиться забыл. — Ну, пошли, Валера. Серёжа поднялся с земли и протянул мне руку. Я принял помощь, и в следующий миг мы уже поднялись наверх, к шоссе, откуда я несколько часов назад съехал, не справившись с управлением. Ещё миг — и вот мы уже мчимся по полю навстречу встающему солнцу, едва касаясь травы полупрозрачными ступнями. Серёжа не отпускал мою руку, чтобы я мог привыкнуть к невесомому телу и скорости. Я не ощущал ветер, но представлял, как его резкие порывы холодят кожу, и чувствовал себя живым несмотря ни на что. А вслед нам, подёрнутое утренними сумерками, смеялось небо. 23 мая, около шести утра Не успел я опомниться, как мы очутились в непроглядной чаще леса. Высокие деревья росли здесь очень плотно, и их кроны практически полностью закрывали собой небо. Я не чувствовал усталости после такого длительного забега — и это было логично. Но я почему-то не мог переставать удивляться. Кроме того, пройдя несколько метров, мы наконец пришли в то самое убежище. Я это понял, потому что среди тёмных неприветливых стволов деревьев пестрели фигуры других людей. Или нелюдей — как посмотреть. Красок тут было действительно много. Были и рыжие, как Серёжа (отличались они разве что оттенком — и то слегка), были и красные, синие, розовые, голубые, — словом, на любой вкус и цвет. Только белых не было. Это подразумевал Серёжа, когда говорил, что белые встречаются нечасто? — А почему… — начал я, но Серёжа перебил меня, предвидя логичный вопрос. — Потому что считается, что белые наиболее приближены к высшей силе. Ну, или к богу — называй, как хочешь. — И как это связано? — Очевидно, что наше пребывание здесь неприемлемо для высшего замысла. Умер — будь добр пройти на тот свет. — Но мы ведь почему-то здесь? — Ага. Ты, может, помнишь свои первые ощущения после смерти? Я пытался напрячься и вспомнить, но в голове было пусто. — Ничего, потом вспомнишь, — в руке Серёжи неожиданно материализовалась пачка сигарет. — Прости, угостить не смогу: последняя, — и он затянулся. Несколько секунд мы стояли молча, а потом Серёжа продолжил: — Короче, умирая, все мы оказываемся в чёрной пустоте. Мы — это сгусток энергии, ничего не слышащий и не видящий. Как вдруг наши органы чувств оживают на короткий миг. И мы видим и ощущаем свет. Он жжёт, но не ранит, горит тысячами солнц, но не слепит. Этот свет — живой поток чистой энергии. Высшая сила. Встретившись с ней, мы попадаем — то есть должны попасть — в… — Серёжа замялся. — В рай? — Ну… можно и так сказать. Только ада не существует — это уже люди для себя придумали. Есть просто тот свет — и всё. Он потому так и называется, ведь высшая сила обитает там же. — Так нас отвергла эта… высшая сила? — Не совсем. Высшая сила принимает всех без разбора. Распределением занимаются другие структуры. Бюрократия — она и на том свете бюрократия, — Серёжа недовольно пожевал почти скуренную сигарету. — Это мы отвергли высшую силу, потому что тяга к земному была чересчур велика. На том свете нас называют потерянными. Думаю, не нужно объяснять почему. — С этим даже высшая сила не может справиться? — я нахмурился, переваривая только что полученную информацию. В высшую силу я, конечно, верил, но без особого энтузиазма. Всё это казалось мне чем-то далёким и недосягаемым, недоступным для ничтожного человечка. И уж тем более я не думал о том, что мне придётся с этой силой столкнуться когда-либо в своей жизни… или в смерти. — Порой желания людей сильнее всякой высшей силы, — Серёжа пожал плечами и выплюнул сигарету. Та растворилась в воздухе, падая вниз. И какое же у меня было желание? Почему моя душа отказалась от блаженного места под солнцем и решила, что гнить сотни лет на бренной земле гораздо приятнее? Может, если я вспомню свою встречу с этой высшей силой, то пойму и смогу избавиться от земных оков? А если не вспомню, то что тогда? Ситуация становилась всё запутанней и безрадостнее. — А сигареты откуда? Вы их колдуете? — мне вдруг тоже нестерпимо захотелось покурить, глядя на Серёжу. От тела я по дурости избавился, а вот вредные привычки остались в моей забубённой головушке. Интересно, что тут пьют вместо водки? Серёжа засмеялся: — Заимствуем у обитателей того света. Вкус, если можно это так назвать, у них не такой, как у земных. Но выбирать не приходится. — То есть вы их каким-то образом воруете с того света? — Заимствуем, — Серёжа многозначительно кашлянул. — У нас есть свои люди на том свете, вот они и передают нам периодически всякое. Не за спасибо, конечно. — А какая здесь валюта? Воздух? — мне эта шутка показалась забавной, но Серёжа и бровью не повёл. Я прикусил губу. — Обмен. Они нам вещи всякие, а мы за их родственниками приглядываем и потом рассказываем. Кто-то другие услуги оказывает… Ну, скажем, мстит или ещё чего. — Ужасно, — я поморщился. — А это не опасно? Мы же от кого-то бежали. — Опасно, разумеется. Законы и на том свете существуют и выполняются практически всеми неукоснительно, чего об этом свете не скажешь. За нами охотятся, ведь мы нарушаем мировой порядок, пытаясь усидеть на двух стульях. — И что, тот свет нам не светит? — Зависит от ситуации. Высшую силу люди отвергают неосознанно, а потому у многих есть шанс исправиться, если они отпустят то, что их держит на земле. Это, скажу я тебе, очень непросто. Кто-то уже десятками лет скитается по этому свету и не знает, как вознестись на тот. — Не хотел бы я так, — по телу пробежал будто-холодок. Сколько же сам Серёжа тут слоняется, если столько знает? — Ещё на твою участь может повлиять и нарушение других законов. Например, нельзя вмешиваться в жизнь людей, воровать, как ты выразился, с того света тоже нельзя. И много чего ещё, конечно же… — А что будет, если поймают? — Будет худо. Пойманных свозят в одно место, откуда нельзя выбраться, и оставляют раздумывать над своими желаниями. Бывает, что пытают, но это редкие случаи. Один мой… — Маврин, придурок! Вот ты где! — где-то далеко от нас раздался крик, и через пару секунд возле нас возникла девушка. Её свет отливал золотым. Отливал — это, конечно, мягко сказано. Она была похожа на полуденное солнце, отражающееся и искрящееся в воде. — О, привет! — Серёжа улыбнулся девушке, на чьём лице застыла злобная гримаса. «Чем сильнее эмоция, тем ярче свет,» — мне вспомнились Серёжины слова. Девушка была в ярости. — Привет?! Ты головой вообще думаешь хоть иногда?! Вот на кой хрен ты туда вылез, ещё и проторчал там невесть сколько?! — её звонкий, низковатый для среднестатистической девушки голос подрагивал на конце фраз. — Не начинай, пожалуйста, — Серёжа закатил глаза к небу, которое было глухо к его молитвам. — Мы ведь вовремя успели. Ничего не случилось. — Я просто пытаюсь позаботиться о нашей безопасности, и ты, старый дурак, мне уже поперёк горла со своими выкрутасами! — Ань, высшей силы ради, прекрати так кричать. Сейчас все сбегутся, — видимо, перепалки с этой Аней были делом частым, потому что Серёжиному спокойствию мог позавидовать любой буддийский монах. Даже у меня от её ауры волосы дыбом встали, хотя у меня их теперь нет. — Ну, может, если на тебя все косо смотреть начнут, то ты перестанешь творить херню? Ах да, тебя же и это не останавливает! Серёжа поджал губы. Его свет стал чуть ярче. Кажется, Аня всё-таки попала по больному месту. Что здесь вообще происходит? — Ой, да что я зря время трачу? — она цыкнула и переметнула взгляд в мою сторону. — Ты из-за этого так задержался? — Да. И будь с ним повежливей. Он теперь наш. — Наш?! Да он же белый! — Аня снова повысила голос. — Я так и знала, что ты спятил! — Так, всё. Валер, пойдём, — Серёжа взял меня за руку и сказал уже Ане. — Приходи, когда успокоишься. Я заметил, что Серёжина ладонь стала теплее. Значит, теплота тела здесь зависела от яркости свечения. Ещё один логичный вывод, которому я немного удивился. Зато я не удивлялся тому, как крепко Серёжа сжимал мою ладонь — и не отпускал ведь. Мне это показалось вполне естественным в стрессовой ситуации. Помню, после одного сорванного концерта мы с Манькой обнимались… Пьяные были, конечно, и алкоголь лишь усиливал желание поддержать друг друга после криков Дуба в сторону «вечно сбивающегося барабанщика и не попадающего в ноты вокалиста». Я тогда осмелел и этому ироду чуть в глаз не дал, но Теря с Холстом нас вовремя разняли. А жаль, сейчас вспоминать было бы приятнее. Вспоминает ли Серёжа своё прошлое? Скорее всего, да. Иначе что он тут забыл? Хоть я и понимал, что для Серёжи сейчас (да и в целом) не было ничего такого в том, чтобы подержаться за руки, самому мне тоже было приятно стискивать его горячую ладонь. Ощущалось это как-то правильно, что ли, хотя человек я не очень тактильный. Ну, пока трезвый. Если существует и высшая сила, то существует и перерождение душ? Если так, то мы наверняка крепко дружили в какой-нибудь из прошлых жизней, а то и больше, чем просто «крепко дружили». Потому что от Серёжи пахло домом. Не тем, к которому я привык за годы супружеской жизни. Другим. Но всё ещё домом, куда нестерпимо хотелось вернуться. Мы вышли на тропинку. Я понятия не имел, куда мы брели, полагаясь на Серёжино знание леса. А Серёжа всё шёл и шёл, не останавливаясь. Судя по напряжённому лицу, он над чем-то раздумывал, и я не смел тревожить его. Просто шёл молча и наблюдал за тем, как мошки пролетают сквозь моё тело. — Ты не обижайся на Аню, — вдруг сказал Серёжа. — Она в последнее время на нервах, потому что охотники подбираются всё ближе к лесу. Я знаю, что поступил безрассудно, но не мог же я тебя оставить там! Звучит бредово, но я просто в один миг понял, что должен забрать тебя, и больше не видел других исходов у себя в голове. Аня может ворчать сколько угодно о том, что всех не спасти, но если можно спасти хоть кого-то, то почему я должен цинично стоять в стороне? Я не могу смотреть на то, как других потерянных утаскивают в этот недоизолятор и консервируют там, пока те не сходят с ума! — Я понимаю. И поступил бы точно так же, хоть это и неправильно, — твёрдо, чтобы у него не возникло сомнений, ответил я, крепче сжимая его руку. — Я не так много знаю, но то, что ты уже рассказал, наводит на меня страх, а ещё давит на моё чувство справедливости. Почему всё так? Я под чью-то дудку и на земле плясать не хотел — и сейчас тоже не собираюсь. Мои знания о том свете были и вправду ничтожны, но картина уже начала вырисовываться. На земле было много несправедливости, а на небесах, вопреки монотеистическим верованиям, её оказалось ещё больше. Думаю, это было связано с тем, что человечество понемногу начало отходить от традиционных религиозных воззрений. Слепая вера в «большого брата» при всех достижениях науки казалась просто смешной. На небесах же высший замысел не был чем-то выдуманным и буквально сожительствовал со всеми вознёсшимися, а потому все (почти) беспрекословно ему подчинялись. Как забавно, что высшая справедливость, в которую когда-то верили на земле и в которую верят на том свете, была не чем иным, как линией руководящей партии с сумасшедшим всемогущим диктатором во главе. На земле такое уже давно порицалось, а здесь считалось нормальным. На земле человек стал хозяином своей судьбы, не полагался на высшие силы, и, кажется, высшая сила смирилась с таким раскладом, смеялась в лицо наивным человечкам, которые решили поставить себя выше бога. Сами всё потом поймут, а у неё самой было много дел. Например, посылать охотников за потерянными. Да, в этой цепочке могло быть больше звеньев, но все они были лишь пешками, как, впрочем, и сами охотники. Мысли сами привели меня к отправной точке, где меня, согласно высшему замыслу, должны были отправить «лечиться». Думать о сценариях, в которых меня хватают и забирают с собой, было страшно. Я старался прогнать их из головы сразу же, пока они не развились в лишний геморрой, но получалось так себе. Я помотал головой. Мысли были крайне назойливы. — Спасибо. Наконец-то хоть кто-то меня за сумасшедшего не принимает, — Серёжа горько усмехнулся. Его свет побледнел. Успокоился, значит. Мы прошли ещё немного в молчании и наконец вышли к роднику. Он струился по камням и тёк поперёк закончившейся тропинки. Деревья здесь росли не так плотно, зато ветви были раскидистее, и неба по-прежнему было не видать. Среди камней я заметил большое отверстие, напоминающее вход в пещеру. — Тут я, можно сказать, живу, — Серёжа заметил то, как я с любопытством озираюсь по сторонам. — У каждого из нас здесь в лесу есть своё место, где мы проводим большую часть своего времени. Кто-то живёт один, кто-то парами, ну и так далее. — И ты живёшь в пещере? — уточнил я. — В пещере я храню вещи, а живу я, ну, здесь, — Серёжа развёл руки в стороны. — Могу полежать под деревом или на камнях посидеть, понаблюдать за движением воды. Пока Серёжа вещал о своём разнообразном времяпрепровождении, из пещеры выскользнуло полупрозрачное нечто и приземлилось на Серёжины плечи. Я даже испугаться не успел, как признал в этом «нечто» обычную кошку. Быстро же я адаптировался. — У вас на том свете и кошки есть? — А чего ж им там не быть? Это Ася, — он почесал зверька за ухом. — У моих соседей, например, живёт собака ещё. Маней звать. Так что с питомцами на том свете нет проблем. Маня… Я вспомнил о своём Мане и о том, что всё могло бы быть совсем иначе, послушай я его. Что-то, заменяющее моё сердце, сжалось до боли. Нет, не адаптировался я тут. Глупо было полагать, что я смогу всё забыть за какие-то несчастные пару часов. Что-то неумолимо тянуло меня назад, к семье, к музыке. Как же мне от всего этого отказаться, чтобы попасть на тот свет? И нужно ли оно мне? Перспектива жить под строгим надзором высшей силы меня радовала не больше, чем перспектива быть пойманным охотниками. Ради Гали, ради детей, ради друзей мог бы я смириться? Ведь и они когда-то попадут на тот свет, где мы наверняка сможем встретиться. А вдруг не сможем? Кто знает, как работает распределение на том свете… Сложно. Почему всё должно быть так запутанно? Серёжа, видимо, всё понял по моему скуксившемуся лицу и дал мне время отогнать накатившую волну хандры. — А что не так с моим светом? — спросил я, когда мы уселись под одно из деревьев. — А, это. Анины заморочки, не бери в голову, — отмахнулся Серёжа. Ну и что это за секреты? «Не бери в голову»? Ага, как же, знаем, плавали. Из-за таких секретов потом отношения людей рушатся. А рушить только начавшиеся отношения с Серёжей мне не хотелось. Хоть мы были знакомы всего ничего, сделал он для меня гораздо больше многих людей, которых я знал при жизни. — И всё-таки? — продолжил напирать я. — Ну же, давай. Мне нужно знать, если я собираюсь здесь жить. — Не отстанешь? — Серёжа прикрыл веки, облокачиваясь на ствол дерева. По тону голоса я понял, что он уже сдался. — Нет. — Да история не такая уж интересная. Просто жил с нами когда-то один белый, который сдал нас охотникам. Я же говорил, что белые наиболее близки с высшей силой из всех нас. Вот он и следовал великому, ой, высшему замыслу. Аня боится, что ты такой же. Любит она всех под одну гребёнку грести, хотя её и можно понять: у неё нет времени размышлять о плохих и хороших людях, отсюда и стереотипное мышление. Но я-то знаю, что ты другой. Чувствую. Чутьё меня никогда не подводило. Я задумался над словами Серёжи. Поступил бы я так же, как тот белый? Ведь потерянных ловят и лишают их самого главного — свободы — только из-за какого-то там замысла. Я бы никому не пожелал такой участи. Это всё равно что попасть в психбольницу. Стены, которые на тебя давят, и куча таких же несчастных, как ты сам. Чувство справедливости вновь всполошилось. Нет. Серёжа прав. Я другой. — А как проявляется эта близость с высшей силой? — У многих из нас развиваются, грубо говоря, необычные способности — последствия, так сказать, знакомства с высшей силой. Способности у всех разные и, как правило, зависят от цвета. Такие, как Аня, питают наш дом своей энергией и скрывают его от глаз охотников. Ей в этом помогают синие: они проводят разные обряды. Можешь называть их шаманами, если удобно. У нас, рыжих, это предсказание будущего. Перечислять можно долго… Ну, а у белых — это связь с высшей силой. «Слышу голос из прекрасного далёко» и всякое такое. — Такая себе способность, — кисло произнёс я. Никакую связь я не чувствовал и ничей голос не слышал. Оно и к лучшему. — Именно поэтому белые — редкость. Как правило, они среди нас долго не задерживались, потому что связь перевешивала остатки земного, — он осёкся. — А, я тебе это уже рассказывал, кажется. Прости. — Ничего, мне интересно тебя слушать, — я подавил зевок. Хоть мне и доставляло удовольствие слушать тихий голос Серёжи, томная атмосфера нагоняла сон. — Может, вздремнуть хочешь? Всё-таки утомил я тебя разговорами. — Не в этом дело… Тут просто так умиротворённо, что глаза сами закрываются. — Пусть закрываются. На тебя столько сегодня свалилось… Лучше отдохнуть часок-другой и не нагружать себя мыслями. — Чем быстрее я познакомлюсь с этим миром, тем безопаснее для всех. — Несомненно. Но всё же приляг. Спать полезно. Я буду здесь. — А потерянные видят сны? — полюбопытствовал я, укладываясь на Серёжины колени. Почему-то мысль лечь где-то в другом месте не посетила мою голову. Серёжа был той тростинкой, за которую я хватался из последних сил, чтобы не сойти с ума от новой «жизни». Кажется, против Серёжа не был совершенно. Приятно думать, что я притягиваю понимающих людей. Всё-таки он был прав: отдых никто не отменял и после смерти. Я не чувствовал усталости физически, но вот мыслительному аппарату определённо требовалась передышка. — Заснёшь и узнаешь. Я покорно закрыл глаза. Может, во сне я увижу свою встречу с высшей силой? Тихо шелестела листва, журчала родниковая вода, нежные руки гладили мои волосы. Не знаю, было Серёжино тепло тому причиной или нет, но в сон я провалился практически сразу же. 23 мая, вечер — А это что у тебя? Гитара? — несколько часов спустя я, выспавшийся и бодрый духом (во сне я, правда, так ничего и не увидел), метался по пещере Серёжи в поисках чего-нибудь интересного. И нашёл ведь. — Как видишь, — Серёжа облокотился о каменную стену. — Играешь? — спросил я и через секунду осознал, что вопрос глупый. — Ладно, вряд ли она для красоты тут лежит. Серёжа кивнул: — Играю, но не очень часто. Гитара была под стать ему — тоже рыжая и полупрозрачная. Едва заметные потоки энергии ручьями стекали по грифу, клубились по периметру всей деки. В некоторых местах они слегка темнели, образовывая собой лады, звукосниматели и прочие детали, о которых любили толковать Холст с Терей. Я не был ценителем, но такой изумительной красоты инструмент я видел впервые. Оно и понятно, ведь обычные гитары изготавливались из дерева, а не из энергии. Увидь Холст и Теря эту гитару, обзавидовались бы страшно. — Почему именно электрогитара, а не акустика или бас? — На подобии акустики я играл ещё при жизни, а бас… просто не мой инструмент. Электрогитару я впервые услышал тогда, когда Аня нас всех собрала, и мы странствовали по миру одной большой компанией. Было это в расцвет джаза и блюза, в Америке. Я с момента смерти не играл ни на чём, а тут как загорелся… Аня тогда ещё без предрассудков была и слыла девушкой весьма и весьма авантюрной. Она-то и достала мне эту гитару, хотя с тогдашним нашим убежищем пришлось попрощаться. Рассказывая это, Серёжа не переставал улыбаться. Так улыбаются, когда вспоминают лучшие времена в своей жизни, которые уже не вернуть. Значит, поэтому он нечасто на гитаре играет? Не хочет ворошить прошлое? Я его прекрасно понимал. У меня тоже был такой инструмент. Менее романтичный, правда, да и воспоминания с ним вязались не очень хорошие. Как вспомню, так вздрогну. Правильно, что на вокал перешёл. Вспоминать не стыдно хотя бы. — Так ты, значит, и при жизни играл? — я решил направить тему в другое русло. — Много? — Да, особенно под конец, когда пришлось стать бродячим музыкантом. — Серьёзно? Как так получилось? — У нас с деньгами были плохие отношения. — Ха, — усмехнулся я. — Жизнь идёт, а проблемы всё те же. — Удивляюсь, как дожил до старости. — До старости? — удивился я. — Ты выглядишь молодо для старика. — Возраст тела и души — разные вещи. Сказал — как отрезал. Мне и возразить было нечего. Я-то во вчерашнем отражении выглядел вполне на свои тридцать с гаком и даже не задумывался о том, что может быть как-то иначе — каким умер, таким и «воскрес». На деле же, оказывается, всё обстояло немного иначе. А бывало ли, что люди, умирая во взрослом возрасте, становились детьми? Я хотел уже задать этот вопрос Серёже, но тот как будто отключился. Физически, если так можно было сказать про мёртвого человека, он находился здесь, но разум его, кажется, блуждал по далёкому прошлому. — А говорила мне тогда Настя не давать кому попало взаймы… — забормотал вдруг Серёжа. — И где я оказался в итоге? На улице. Совсем один, — его взгляд стал пустым, а выражение лица — тоскливым. — Серёж… — я подошёл к нему, положил руку на плечо. — Всё нормально, — он мотнул головой, возвращаясь обратно. — Иногда бывает, ничего не могу с этим поделать. Сейчас гораздо реже вспоминаю. Прогресс. Хорошо, что ты тоже тут. Есть повод вынырнуть из этого болота. Я издал смешок. Значит, и я для него — лекарство от меланхолии? В целом, оптимизму Серёжи можно было позавидовать, и мне стоило многому у него поучиться. Он в таком промежуточном состоянии пребывает чёрт знает сколько и не унывает почти, ищет свет в конце тоннеля. Почему же он до сих пор его не нашёл? Из-за той самой Насти? Спрашивать, заставляя Серёжу бродить по чертогам подсознания, мне было самому неприятно. За этот день я привык видеть в глазах Серёжи огоньки, а не пустую мглу. И мне хотелось, чтобы так продолжалось и дальше. — А звучит твоя гитара как? — я вспомнил, что наш разговор начался именно с гитары. В целом, я знал, что звук гитары зависит от вида дерева, хотя на слух едва ли мог уловить разницу. Но гитара из совершенно другой материи должна была звучать совсем по-другому, непривычно для человеческого уха, ведь так? — Как жизнь, — загадочно произнёс Серёжа. Логично, ведь энергия и есть жизнь. Однако это не было ответом на мой вопрос. — А поконкретнее? — Как движение вперёд, — продолжал выделываться Серёжа. — Как… — Как путь наверх? — передразнил его я. — Хорошо сказано, — всё равно одобрил он и взял в руки инструмент. — Путь наверх нам пока заказан. — Поэтому нужно довольствоваться тем, что есть, — и снова этот Серёжин оптимизм. Надеюсь, он был заразным. Мне бы хотелось перестать при каждом удобном случае вспоминать своих живых коллег и оставшуюся дома семью. Что было, то прошло. Я уже ничего не смогу изменить. Нервов у меня явно не было, но тратить даже несуществующие желания особого не было. Тем временем Серёжа уже приступил к игре. Звук, несомненно, отличался: он был куда более чистым, сказочным, волшебным. Не думаю, что существовало русское слово, способное описать этот звук. Он словно тянулся ввысь, увлекая за собой. Возникало ощущение, что ты не здесь, а где-то там высоко паришь среди пушистых облаков, и солнце принимает тебя в свои объятия. Испытывали ли схожее чувство земные гитаристы, играя на своих любимицах? Если да, то я понимаю, почему они выбрали этот инструмент. Меня же матушка отправила на уроки баяна, и, боюсь, даже нематериальный баян звучал отвратительно. Пока я витал в облаках, до меня медленно начало доходить, что мелодия мне хорошо знакома. У меня в голове даже начал складываться текст. Прочь беги. Пока хватает сил, беги. На восход, в сад живой. Да это же моя «Мёртвая зона»! И где Серёжа её услышать мог? Я, по привычке уловив нужное место, начал тихо подпевать. Серёжа удивлённо приподнял брови, но ничего не сказал и просто продолжил играть. Спустя пару минут гитара стихла. Я уже набрал воздуха, чтобы спросить, но Серёжа опередил меня: — Ого, ты знаешь эту песню? — Ты мне лучше скажи, откуда ты знаешь эту песню? — Я как-то в город выбирался, а там концерт был. Как услышал, так и засела в голове. — А другие песни ты слышал? — Так, частично. Я на том концерте не просто так был: помогал одному знакомому с того света. Соответственно, много не запомнил. Звук ещё был так себе. Но всё равно приятно, что наконец-то и у нас такая музыка начала набирать обороты. Рок наш, конечно, неплохой, но какой-то мрачноватый. Под настроение. Вот хэви-метал — совсем другое дело. — Полностью согласен, — не буду скрывать, мне было до чёртиков приятно слышать похвалу от Серёжи, который застал развитие жанра от и до, а значит, много всякого слышал и хорошо в этом всём разбирался. Меня разве что смутил тот факт, что песни о неразделённой любви, пороках общества и дьявольщине Серёжа считал весёлыми. Нет, ну если без текста… — Ну, а ты откуда эту песню знаешь? — Я в той группе пел, — без лишней скромности сказал я. — И песня, кстати, моя. Ну, так, по большей части. «Мёртвая зона» называется. — Ты сейчас не шутишь? — Серёжино свечение стало ярче. — Это и есть та самая «Ария», про которую ты мне гундел, пока в плечо плакался? — Ничего я не плакался, — насупился я. — И да, та самая «Ария». — Вот это да! Бывают же в жизни совпадения! А сыграть можешь что-нибудь? — Я же не гитарист, — я замотал головой. — Только спеть разве что. — Ну, хотя бы спеть, — мгновенно разгоревшееся воодушевление Серёжи было не унять. — Я подыграть попробую. — Ладно, посмотрим, что получится, — вздохнув, я сел на какую-то подушку в углу пещеры. В конце концов, чего мне стоило спеть пару-тройку песен ради Серёжи, который уже для меня столько сделал? Мне показалось, что это будет лучшим способом выразить мою благодарность. Серёжа плюхнулся рядом и находился в полной боевой готовности — ждал лишь меня. А я перебирал в голове все наши песни и не мог выбрать какую-то одну. Длинную или покороче? Балладу или «боевичок»? С первых альбомов или с последнего, ещё не выпущенного? — Давай ещё какую-нибудь твою, — Серёжа помог мне, значительно сузив круг выбора песен. — Хорошо, — ответил я и запел «Следуй за мной».

Он не просит Жжёт и рушит В ночь уносит Наши души

24 мая, утро На следующий день, проснувшись ни свет ни заря (почему-то у меня было стойкое ощущение, что утро только-только разгоралось), я первым делом нашёл Серёжу. Тот уже самолично копошился в пещере. Он спит вообще, или это только я засыпаю сразу же, стоит мне принять горизонтальное положение? А если рядом ещё и тёплый Серёжа… После «пары-тройки песен», которые я собирался спеть, пошла следующая пара-тройка, а потом ещё… и ещё. Всё-таки талант не пропьёшь, не потеряешь после встречи с высшей силой. Мне хотелось петь, и даже отсутствие прежних голосовых связок меня не останавливало, а наоборот подстёгивало петь громче, не боясь лишней нагрузки. Всё же во всём были свои плюсы, и одним из плюсов бытия без плоти и крови заключалось в том, что никакие усталость и боль не мешали наслаждаться музыкой. Мы просидели так несколько часов и даже собрали перед собой скромную аудиторию из соседей. Аня тоже пришла. Она старалась выглядеть недовольной, но я всё равно видел, что она рада за Серёжу. Наверняка надеялась, что я приведу Серёжу в чувство, что он перестанет рисковать своей жизнью попусту. То, что Серёжа взял в руки гитару, было первым шагом в нужном направлении. Наверное. Пока мы давали внеплановый концерт, мне в голову пришла гениальная мысль: записывать всё происходящее со мной куда-нибудь, чтобы не копить в себе. Я где-то слышал, что такое практикуют врачи с душевнобольными пациентами, и хотел попробовать. Серёжа бросил лишь «доброе утро» и продолжил копаться в вещах. А копаться там было в чём. Ещё вчера я заметил, что хлама по всему периметру валялось хоть отбавляй, но отвлёкся на гитару и позабыл обо всём на свете. Сейчас, когда Серёжа начал что-то неистово искать, мне показалось, что вещей стало ещё больше. Тут тебе и виниловые пластинки (некоторые из них были вполне материальными, и мне даже думать не хотелось о том, как он их достал), и проигрыватель, и странного вида одежда, и всякая сувенирная мелочь «для души». Место нашлось и для кошачьих вещей. — У тебя, это, синдром Плюшкина, что ли? — шутливо спросил я. Серёжа повёл плечом: — Для среднестатистического человека тут не так уж и много вещей. — Бумага с ручкой у тебя найдутся? — собственно, за этим я его и потревожил. — Думаю, да. А зачем тебе? — слегка прищурившись, он всё же повернулся в мою сторону. — Хочу записывать всё происходящее. Говорят, помогает при стрессе. — Ага, есть такой момент, — Серёжа закивал. — Я тоже первое время всё записывал, пока не приелось. Правда, приходилось напрягаться и писать на настоящей, материальной поверхности. Он пошарил рукой в развалившейся стопке книг и вытащил толстую тетрадь. — Я тут немного исписал её… Надеюсь, ты не против. Я мотнул головой. Главное, чтобы чистых листов хватило. Около корешка обнаружилась продолговатая выпуклость, оказавшаяся карандашом. Ручкой писать мне было сподручней, но и карандаш в сложившихся обстоятельствах был неплохим вариантом. Открыв тетрадь, я заметил, что это были просто отдельные листы, прикрытые обложкой для приличия. Степлера не нашлось, что ли? Ну, хотя бы ниток… Ладно, и так сойдёт. — Спасибо. Не буду отвлекать, — и я вышел из пещеры. Судя по звукам шебаршения, Серёжа продолжил своё занятие. Я сел под дерево — ко мне тут же подлетела Ася, улеглась на вытянутые ноги — и принялся выводить буквы на бумаге. Как ни странно, никакой разницы между обычной бумагой и этой я не заметил. Карандаш так же привычно скользил по листу, только шуршащего звука не было. Что ж, вот так я и начал вести этот дневник. 26 мая, ночь (предположительно) Почему предположительно? Да потому что за деревьями не было видно смены дня и ночи. К отсутствию солнца я привык, но лес не менялся ни утром, ни днём, ни вечером. Всё тот же мрак скрывал нас от всевидящего ока высшей силы. Я всё ещё полагался на свой биоритм, но чувствовал, что скоро и он начнёт меня подводить. Я как-то попытался забраться на дерево, чтобы мельком увидеть кусочек неба, но, стоило мне подобраться к вершине, как что-то невидимое и тяжёлое сдавило существующие лишь в моём сознании рёбра и неумолимо потянуло вниз. Я не выдержал и свалился на землю. Больно не было, только обидно. Ещё и Серёжа смеялся надо мной: — Аня и её помощники нас хорошо прячут. — Но мы ведь каким-то образом вошли, — угрюмо сказал я. — Есть только один вход, он же выход. Согласись, что неправильно лишать потерянных свободы, на которую и без того много кто хочет позариться. Аня заботится о каждом, но решать за них она не может. Своя голова на плечах должна быть. — Звучит логично и ну о-о-очень безопасно. — Не хочешь — не верь мне, — после недавнего нашего концерта для спящей Аси и нескольких потерянных настроение у Серёжи было даже лучше прежнего. Он ещё и тексты запомнил, гад. Неужели так понравилось? — Ты, наверное, думаешь, что здесь все такие же неосторожные и получают выговоры от Ани, но нет. Я особенный, — довольный Серёжа поднял палец вверх. Как этому вообще можно было радоваться? Бедная Аня. Сильно же она была привязана к Серёже, раз не выгнала его отсюда к чёртовой матери. Впрочем, она наверняка больше всех знала о том, что творится у Серёжи в голове, понимала, потому и спускала всё с рук. Хоть мы и были неразлучны с самого моего появления здесь, мне до такого умелого «чтения» Серёжи было ещё далеко. — Как я и говорил, многие уходят отсюда для выполнения разного рода услуг, но отследить их практически нереально. Было. Раньше. Сейчас, конечно, технологии развиваться быстрее начали, да и мы не меняли место жительства уже очень долго. Одним словом, на данный момент мы — хорошая добыча для охотников, идеальная, я бы сказал. Вот все на уши и присели. В последнее время мы намного реже покидаем лес ради своей же безопасности — только когда уж совсем приспичит. Наш с Аней хороший знакомый Юра отправился на поиски нового места, но пока ничего от него не слышно. — Тебе, я так понимаю, постоянно приспичивает? — Да! Надо же кому-то на разведку ходить. С виду Серёжа казался беспечным, но его редкие перепады настроения и спонтанные откровения говорили об обратном. Под маской тёплого, улыбчивого Серёжи скрывался мудрый, заботливый человек, который не стал бы ради веселья пренебрегать безопасностью других. Врождённую тягу к приключениям ему пришлось оставить ради всеобщего блага. — Так далеко? — я задумался, пытаясь прикинуть, сколько примерно километров мы пробежали от оврага до леса. — Разумеется. Чем дальше, тем лучше. К тому же там был ты. Я увидел. — Увидел? — Ага, в видении. Точно, Серёжа же будущее видит. Как это вообще проявляется? Вновь предугадав мой вопрос, Серёжа ответил: — Знаки, видения. Бывает, что истолковать их получается сразу же, а на что-то уходит время. Например, тебя я после видения нашёл почти сразу же, но до этого было и несколько знаков, очевидно, ведущих меня к тебе. — Много тебе знаки обо мне рассказали? — Достаточно для того, чтобы мой интерес не угас, — Серёжа ухмыльнулся, и от этой лисьей ухмылки я смутился. Неожиданно для себя я понял, что краснею. То есть белею — как парус одинокий. Последняя Серёжина фраза звучала так романтично и возвышенно, хотя произнёс её он совершенно будничным тоном, что внутри дало о себе знать, казалось, давно позабытое чувство. Такое, когда смотришь на человека и понимаешь — он особенный, он — тот, кого я искал всю жизнь. Первый и последний до сегодняшнего дня раз я чувствовал себя так рядом с Галей, когда мы только познакомились. С годами это будоражащее чувство притупилось, сменилось тягучей, сладкой, как мёд, любовью. Уже не было бабочек в животе, от которых нельзя было усидеть на месте. Вместо них — безграничное умиротворение и удовольствие от того, что с тобой рядом такой замечательный человек. Неужели к Серёже я чувствую что-то такое? От этой мысли сначала стало смешно, а потом страшно. Потому что ответ был утвердительным, а знал я Серёжу всего несколько дней. С другой стороны, в Галю я тоже влюбился быстро, даже не раздумывая. А тут сижу, голову ломаю. Нет, бред какой-то. Не может всё быть так. Я выдумываю лишнее, только потому что скучаю по Гале. Нужно выбросить это из головы и задать больным мыслям верный вектор. Мы — друзья. 1 июня, вечер Сегодня я впервые вышел на поляну — место, где собирались все потерянные, чтобы развлечься. Тут же проходил и контакт с тем светом. Я до этого момента не представлял, как так получается, что вещи с того света на этот можно передавать, а потерянных туда тайком никто не тащит. Барьер у них там какой-то для земных желаний? — Да, можно и так сказать, — подтвердил мои мысли Серёжа, когда я задал ему этот вопрос. — Мы пробовали, не получилось. Человек не может парить в воздухе, потому что сила притяжения его вниз тянет. Тут примерно то же самое. Да и сам подумай: даже самая большая вещь не сравнится по количеству энергии с потерянным. Потребуется много времени, которого у нас нет. Контакт проходил через фиолетовых, которые обладали каким-то уникальным видом магии и связью с тем светом. Эдакая смесь синих и белых. Вот только от синих и без того польза была, а вот от белых… Я вздохнул, глядя на то, как девушка, светящаяся фиолетовым, сосредоточенно смотрела в одну точку. — Вероника просит сходить на её могилу, — безжизненным голосом проговорила она. — Опять? Сколько можно? — взвилась подошедшая Аня. — До неё дошли слухи, что на кладбище произошёл пожар. Она хочет удостовериться, что всё в порядке. Аня цыкнула и обвела взглядом собравшихся на поляне: — Ну, кто пойдёт? Никто даже не дёрнулся, только некоторые скривили лица. Что, такая неблагодарная работа? Никому вещи не нужны? Да и Веронику эту жалко. Подумаешь, сходить посмотреть. — Я могу, — сказал я быстрее, чем подумал. — Ты? Нет, — отрезала Аня. — Почему? Лучше так, чем ничего. — Лучше уж ничего, чем так, — Анино упрямство начинало раздражать, и только Серёжина рука остановила меня от того, чтобы повысить голос. — Я схожу с ним, — он встал впереди меня, отгораживая от Ани и подошедших поглазеть потерянных. — Маврин, не высовывайся лучше, — процедила Аня. — Ты ведь даже попытаться ему не даёшь, а потом сама же бухтишь, что он только глаза мозолит. Когда это Аня бухтела в мою сторону? Видимо, в этот момент я спал. Неприятно. — Я понимаю, что не заслуживаю доверия, — я не стал прятаться за Серёжиной спиной. — Но и такого недоверия, по-моему, тоже не заслуживаю. Я ничего не сделал, чтобы ты на меня свысока смотрела. Аня будто воздухом подавилась. Судя по усилившемуся свечению, она собиралась сказать что-то нелестное в мой адрес, но её прервали. — Время на исходе, — едва слышно произнесла фиолетовая. Аня стиснула зубы и нахмурилась. Решать надо было быстро. — Ладно, идите. Я вам голову откручу, если привлечёте охотников. — Думаю, они открутят нам головы быстрее тебя, — усмехнулся Серёжа и направился к выходу с поляны. Я последовал за ним. 2 июня, ночь Кладбище, на котором была упокоена Вероника, находилось довольно близко к нашему лесу. Это было небольшое кладбище, каких было полно вдоль трасс. Видимо, здесь рядом была деревня, и местных по традиции хоронили тут. Пожар почти не повредил могилы, только иссушил близстоящие деревья. В целом, кладбище выглядело ухоженным и вполне симпатичным, если так можно было сказать о кладбище. После пожара кто-то явно здесь прибрался: протёр плиты, выкорчевал сорняки, обновил свечи и цветы. Энтузиасты среди жителей наверняка постарались. Могилу Вероники мы нашли почти сразу же. Она, как и все остальные, блестела в лунном свете, а рядом с ней стояла корзинка с полевыми цветами и свечка в баночке. Одним словом, Веронике было не о чем беспокоиться. Отрадно, что живые помнили о своих умерших родственниках, заботились о них даже после смерти. О своей могиле я старался не думать. — Хорошо тут, да? — спросил Серёжа, когда мы выдвинулись обратно. — Ты про кладбище? — Про местность в целом. Такие просторы, несмотря на дороги и вышки. Поля, леса… — Что плохого в дорогах и вышках? — Пейзаж портят, а так ничего. Я согласно кивнул. — Так выглядит свобода, — Серёжу вновь потянуло на романтику. — Именно поэтому я здесь. Как можно променять это на вечный надзор свыше? Вот оно что. Не прошлое держало здесь Серёжу, а жажда свободы, возможность самому выбирать свой путь. Может, и я оказался здесь по этой же причине? Когда вспомню встречу с высшей силой, то буду знать наверняка, а пока мне оставалось только догадываться. Мы вышли из подлеска на огромную пустошь. Предстояло ускорить шаг, чтобы не попасться охотником. Открытая местность всё-таки. — Побежали? — Серёжа протянул мне руку. — Ага. И мы рванули вперёд, как это было в день нашего знакомства.

Я не хочу той пустоты Я не хочу той чистоты Я не хочу той высоты Я не прошёл всего пути

* * * — Обрывается… Явно пропущено несколько листов. И на самом интересном месте. — Простите, госпожа. — Вы тут не при чём. Ступайте. * * * 7 июля, день Прошло уже больше месяца с моего появления в лесу, и я наконец начал по-настоящему адаптироваться. Так Серёжа сказал, а ему, повидавшему десятки потерянных, было виднее. Я и сам это постепенно понял, когда заметил, что сплю меньше. Первые дней десять я спал с перерывами на разговоры с Серёжей. Иногда мы играли какие-то песни западных артистов, иногда просто сидели молча, слушая природу. В остальное же время, как уже было отмечено, я дрых без задних ног. Серёжа заверил меня, что это нормально и все потерянные через это проходят. Причин не верить у меня не было, да и сейчас я спал привычные семь-восемь часов в день и чувствовал себя замечательно. Вчера мы вдвоём даже на разведку выбрались. Аня для приличия повозмущалась, но махнула рукой, мол, бога ради, но я не с вами. По сути, разведка являла собой прогулку по окрестностям леса в поисках следов охотников. Лично я ничего не видел и не чувствовал, зато Серёжа, несмотря на наши непринуждённые разговоры, провёл в напряжении всё то время, что мы бродили. «Они недавно были здесь, — приговаривал он, всматриваясь в какую-нибудь травинку или маленький комок грязи. — Плохо дело». Я, честно, пытался всматриваться, напрягал все возможные органы чувств, о которых я ещё не знал, но травинка оставалась травинкой, а комок грязи — комком грязи. — Как ты это понимаешь? — спросил я, уже не надеясь превратить природные объекты в следы. — Просто вижу. — Это тоже часть твоего дара? — Не совсем. Почти все потерянные видят следы чужой энергии. У охотников она ещё и очень специфичная из-за приборов с того света, которые они с собой таскают. Эдакое смешение материального и нематериального — никогда не спутаешь. — Я вообще ничего не вижу. Это плохо? — Так это же навык, его надо отрабатывать. Без труда, как говорится, не вытянешь и рыбку из пруда. Со временем научишься. Что подразумевал Серёжа под «со временем»? Это по его меркам сколько было? Год, десять лет, век? С каждым днём список вещей, которым мне предстояло научиться, рос в геометрической прогрессии. Контролировать эмоции, чувствовать ауры других потерянных, правильно убегать от охотников, управлять невесомым телом так же, как своим земным, и так далее. Всему этому меня учил Серёжа. Получалось у меня с переменным успехом, но терпение и труд всё перетрут, а потому я не унывал и продолжал учиться. Ещё, конечно, надо было тренировать и дар, полученный от высшей силы, но я не горел желанием слышать её голос, да и она сама не шибко рвалась ко мне в голову. Я этому только рад был, хотя при встрече с другими потерянными мне становилось немного завидно. У них были полезные или хотя бы завораживающие способности, а у меня что? Никому бы в жизни не рассказал о своей способности, если бы только цвет меня не выдавал. Многие потерянные обходили меня стороной, хмурились и шептались, стоило мне появиться в их поле зрения. Меня это страшно огорчало, ведь я не выбирал свой цвет и связями с кем попало не интересовался. Мне было прекрасно известно, почему потерянные вокруг меня так себя ведут, но как я мог доказать им, что я другой, если мне не давали и шанса? Серёжа тоже не был фаворитом среди потерянных. Все, по большей части, отпускали шутки в его сторону. Что тут скажешь, идиоты — они и после смерти идиоты. Я бы обиделся, а Серёжа, видимо, привык, и его этот высокоинтеллектуальный юмор не задевал. Игнорирование — правильная тактика, но у меня руки чесались каждый раз, когда кто-то освистывал моего Серёжу. Стоп. Давно Серёжа стал моим? Отставить. Пока Серёжа тщательно проверял какую-то канаву на наличие мельчайших следов, а я наблюдал за птичками и думал, к нам подошла Аня. Я вздрогнул, Серёжа не обратил на её появление никакого внимания. — Тут повсюду следы, — озвучила Аня очевидное. — Уже знаю. Нас нашли, иначе не объяснишь то, что следы по всей окраине леса, — Серёжин голос был, как обычно, тих и спокоен, но парочка уроков по «чтению» аур не прошла даром: я ощущал зародившийся в Серёже страх. Аня тоже. — Чего же они ждут? Это не в их стиле, — Аня задумчиво уставилась в землю, словно та могла дать ей ответ. — Их слишком мало. Боятся, что не справятся. — Какие мягкотелые нынче охотники пошли, — Аня перевела взгляд на меня. — Раньше и один безумец начинал на нас охоту сразу же, как находил. А этих минимум двое… — Может, плохо платят? — брякнул я первое, что пришло в голову, и тут же пожалел об этом. Аня продолжала смотреть на меня, Серёжа тоже уставился, ожидая продолжения. — При чём тут это? — Ну… они же не за спасибо работают, верно? Если платят мало, то чего напрягаться лишний раз? Можно же создавать иллюзию деятельности. — В этом есть зерно истины, — Серёжа почесал подбородок. — Я что-то краем уха слышал о кризисе на том свете. Дело и правда может быть в этом. Тут кризис, там кризис. Ничему жизнь людей не учит. — Согласна, — Аня кивнула. — Но это не значит, что они вечно будут лишь кружить над нами, никого не сцапав. Нужно дождаться новостей от Юры и бежать. Ну вот. Только всё начало стабилизироваться, как уже приходится куда-то бежать. И куда? Вдруг Юра нашёл место в совершенно другой части света? Я не смогу оставить родные края. Выбора у меня, правда, не было. — Вы стойте тут, а я подальше схожу проверю, — и через секунду Серёжи рядом с нами уже не было. — Типичный Маврин, — Аня вздохнула. — Всегда он беспочвенным самопожертвованием занимается. Как будто другие люди ему спасибо скажут за то, что он бездумно вперёд полез. Раньше Аня не стремилась со мной заговаривать, предпочитала держаться на расстоянии. Настороженность и недовольство постепенно исчезали, но я всё же ощущал, что Аня мне не доверяет. Я не винил её за это, ведь у неё были свои причины. Кроме того, в отличие от других, она хотя бы дала мне шанс. Сейчас же она ни с того, ни с сего заговорила со мной о деликатной теме: Серёжа был ей дорог, как и мне, и даже представить было сложно, сколько они вместе пережили. Наверняка Аня, как и Серёжа, бережно хранила все те воспоминания, потому и стремилась сохранить всеобщее благосостояние. Чтобы и у других была возможность зажить счастливо в том непростом положении, в котором они оказались. — Он всегда таким был? — спросил я чуть погодя. — Когда мы только познакомились, Серёжа был… обособленным. Сказывались годы одиночества. Никого к себе близко он не подпускал, даже когда мы собрали компанию и двинулись в наше первое путешествие. Лично я такого угрюмого человека брать с собой никуда не хотела, но Юра отлично умел читать чужие ауры и убедил меня в том, что всё это напускное и настоящий Серёжа не такой, просто ему нужно время довериться и раскрыться. Короче говоря, взяли мы его с собой, и Юра оказался прав. Постепенно Серёжа влился в коллектив и стал чуть ли не его центром. Научился играть на электрогитаре, которая тогда набирала популярность среди музыкантов… Он тогда впервые после смерти взял в руки инструмент и горел желанием играть для нас — его скромной публики. Ты и сам убедился, что играет он круто, так что распинаться я не буду особо. — Я так понял, что он на какое-то время вновь забросил игру? Почему? — Он тебе не рассказал? — Я не стал спрашивать, — я покачал головой. — Я думала, он тебе сразу же рассказал про белых и наше к ним отношение. — А, это. Про предательство рассказал. — Вот. Со стороны может показаться, что я одна не могу отпустить и забыть, но и Серёжу эта ситуация покоробила не меньше. Ярик был его учеником. После предательства Серёжа брал в руки гитару только в те моменты, когда становилось тошно. Ещё и безрассуднее стал. Теперь стало ясно, почему Серёжа не хотел мне рассказывать про этого Ярика в подробностях. Показывать слабость только что прибывшему потерянному он наверняка считал неправильным. — Серёжа не доверяет кому попало после подобных случаев. Я пока в сомнениях, но есть в тебе что-то особенное, раз уж даже Серёжа на тебя обратил внимание. Он приводил с собой многих потерянных, но ни с кем не сблизился так сильно, как с тобой. Я очень надеюсь, что Серёжа не ошибается и не игнорирует знаки, как это было с Яриком. Я пытался понять, как мне следует реагировать на Анины слова. Сравнение с предателем больно укололо меня, но в то же время слово «особенный» явно было сказано в качестве комплимента. Поразительно. — Ты ему нравишься — понимай это слово, как хочешь. Но второго предательства… — Его не будет, — отчеканил я. — Я не такой. Я и силу-то эту не слышу. — Что? Совсем? — Аня напряглась, когда я отрицательно помотал головой. — Странно. Я немногих белых встречала, но у всех связь с силой проявлялась через пару дней. — Знаю. Но Ярик же пробыл с вами долгое время? — Да. Притворялся, паскуда, — Анин золотой свет вспыхнул на мгновение. — Сам так нам сказал, когда охотники пришли. — Мне… жаль. Жаль, что всё сложилось вот так, — на большее меня не хватило, но как раз в этот момент Серёжа вернулся, и я выдохнул с облегчением. — Что за скорбные лица? — он усмехнулся. Я закатил глаза, а Аня рассмеялась — впервые на моей памяти. Опять Серёжа решил блеснуть своей способностью запоминать всё ненужное и процитировал песню, которую мы играли. — Слёзы льются рекой и дождь в придачу, — пропел я. «Дай жару» сейчас как никогда хорошо ложилась на происходящие события. Оставалось лишь узнать, сможем ли мы дать жару охотникам. А лучше — дать дёру до того, как они объявятся. 7 июля, вечер Я всё никак не мог выбросить слова Ани из головы. Слово «нравится» в контексте Серёжи мгновенно приобретало в моём больном сознании вполне конкретное значение. Я выметал эти мысли из головы, словно мусор, но они от этого только глубже уходили корнями внутрь меня. Пришло понимание, что броситься в этот омут с головой мне не давали две вещи. Первая — мне было стыдно перед Галей, которую я клялся любить, пока смерть не разлучит нас. Клятву я выполнил, но воспоминания о любимой жене всё ещё были со мной и не давали покоя. Одна часть меня понимала, что былого не вернуть, что быть с ней я больше не смогу. Единственным шансом было попасть на тот свет, но что-то, засевшее глубоко внутри меня, противилось такому исходу событий. Я до сих пор любил Галю и желал ей счастья, но цеплялся за земные желания я сильнее и даже не мог понять за какие именно. Другая часть твердила «предатель», и это слово въелось в нематериальную подкорку нематериального мозга. Я затыкал этот настойчивый голос, успокаивал тем, что Галя и сама была бы рада тому, что я не зацикливаюсь на прошлом. Она очень не любила, когда я так делал. «Жизнь не будет ждать, пока ты отпустишь прошлое. Не успеешь оглянуться, как останешься далеко позади,» — говорила она. Тогда я не понимал, а сейчас понимаю. Жизни действительно всё равно. У неё лишь одно предназначение — поддерживать существование всего сущего. Остальное ей побоку. Простишь ли ты меня, любимая, если я послушаю тебя? Серёжа хороший, тебе бы наверняка пришёлся по душе. Серёжа был другим — вторая вещь. Ещё и мужчиной. Если с Галей я примерно представлял развитие отношений, то с Серёжей я просто плыл по течению в неизвестном мне направлении. Мне просто было хорошо — и всё. Это пугало, ведь я привык к стабильности и определённости в личной жизни, а тут подобным и не пахло. Серёжа, несмотря на случающиеся проявления меланхолии, по своей натуре был мечтателем, азартным, пусть и в меру, склонным к приключениям и беспрестанному движению. Неудивительно, что он при жизни стал не просто отщепенцем из низов общества без места жительства, а бродячим музыкантом. Галя же, в свою очередь, была женщиной приземлённой, тихой и сдержанной — полной Серёжиной противоположностью. Будучи обычным человеком, я и сам бы предпочёл осесть и завести семью (что я и сделал), нежели скитаться по свету в поисках новых ощущений. Гастролей мне вполне хватало, под конец даже они начинали утомлять. Однако сейчас, не имея ничего за душой, слушая Серёжины рассказы, я понимал, насколько огромен наш мир и насколько мало я о нём знаю. Серёжа так проникновенно описывал все их приключения, что я даже немного пожалел о выбранном пути. Если представить, что мы начнём такого рода отношения… Как мне себя тогда с ним вести? Как-то по-особенному или нет? Меня, в целом, устраивало то, к чему мы пришли сразу же после знакомства. Мы привыкли держаться за руки, обмениваясь теплом, или просто сидеть, прижавшись друг к другу плечами. О чём-то большем я задумался только сейчас. Быть может, я всё-таки что-то путаю? Романтические отношения подразумевали собой и другого рода контакт. Поцелуи, секс, как бы он ни происходил у потерянных. Хотелось ли мне и этого с Серёжей? Я исподлобья посмотрел на него, продолжавшего что-то говорить о своей способности и о том, как она ему помогала сбегать из-под носа у охотников. Ответа на свой вопрос я не получил. Серёжа был бесспорно красив, особенно когда увлечённо о чём-то болтал. В такие моменты он расслаблялся, прикрывал глаза и говорил ровно до того момента, пока я не переспрашивал или вставлял что-то своё. Он словно знал, когда и в каком месте монолога я захочу его прервать. Может, ему и это видится? Или это я такой предсказуемый? С Серёжей мы и молчали несколько часов подряд, думая каждый о своём. Рядом с ним мне было проще пропустить через себя всё то, что терзало меня, находились силы взять карандаш и тетрадь. Серёжа притягивал к себе, в его свет хотелось укутаться, как в мягкое пуховое одеяло, и больше никогда не вылезать. Мне безумно нравилось, когда он гладил меня, придвигал к себе и не отпускал, играл умелыми пальцами с моими волосами. Было ли мне этого достаточно, как я думал? Не знаю. Я попытался изобразить себе сцену, где Серёжа трогал меня смелее, находил эрогенные зоны, целовал, покусывал тонкую кожу под ухом. Я не знал, как близость ощущается в призрачном теле и ориентировался лишь на уже знакомые мне вещи. — О чём это ты там думаешь? — хитро прищурился Серёжа. — Светишься, как святой грааль. — А? — я вернулся с небес на землю. — Я ему о себе рассказываю, а он там о чём-то поприятнее думает. Ещё и молчит!.. — Прости, я случайно, — смутился я. Не мог же я рассказать Серёже о том, что с какого-то перепугу засветился от мысли о том, что мы станем парой и будем целоваться. Ужас и страх. Собственно, третьей вещью было то, что я не знал наверняка, чувствует ли Серёжа ко мне что-то. Моё «нравится» и его могли означать совершенно разное, а прыгать с места в карьер я побаивался. Надо понаблюдать. 12 июля, утро Мой день рождения начался с разведки. Если раньше Серёжа и некоторые другие сами выбирали, когда им будет удобно прогуляться с пользой для дела, то сейчас Аня составила строгое расписание. Всю последнюю неделю мы стабильно выходили из леса два раза в день: два разных отряда утром и вечером. Уже никто не питал особых надежд на то, что нас не найдут. Было ясно, что переезд — лишь дело времени. Оставалось лишь дожидаться Юры с его командой и верить в то, что они успеют вернуться до того, как нас раскроют и увезут в места не столь отдалённые. Без Юры бежать нам будет фактически некуда. Мы, как обычно, исследовали близлежащую местность. Вернее, Серёжа и Аня исследовали, а я так, за компанию, чтобы опыта набирался. Я шёл позади них и размышлял на тем, стоит ли мне вообще говорить о том, что у меня сегодня день рождения. Я же уже умер, так какой смысл в праздновании? Наверное, моим новым днём рождения теперь следовало считать тот день, когда я умер, но этот вариант мне нравился ещё меньше, чем обойтись без празднования чего-либо. Когда мы почти закончили обход, до меня донёсся чей-то довольный мяв. Аня и Серёжа тоже его услышали, и мы втроём синхронно развернулись в сторону звука. В паре десятков метров от нас, на самой окраине леса, Ася играла с подозрительного вида светящимся шариком. — Вот она где, проказница. Я её полночи искал, — стоило Серёже подойти ближе, как кошка тут же бросила прежнее занятие и взгромоздилась ему на плечо. Шарик повис в воздухе. — Лучше бы спал, — буркнула Аня. — Никуда Ася твоя не денется. Я, нагнувшись, тем временем начал рассматривать шарик. На вид это был обычный сгусток энергии, показавшийся мне смутно знакомым. Что-то инородное, до этого забившееся в дальний угол сознания, зашевелилось, вышло из тени. Высшая сила? — Не похоже на высшую силу, — прокомментировала Аня, присев рядом со мной. — Это… я даже не знаю что. — Вы так легко можете определить высшую силу? — Разумеется. Встречались, — хмыкнул Серёжа. — Это нечто и правда состоит из другой энергии. Вот только из какой? Этот вопрос интересовал и меня. Кусочек другого существа во мне реагировал на этот сгусток, но если не высшая сила, то кто или что? Я пытался и пытался вспомнить, но существо молчало, а нить, ведущая к воспоминанию, обрывалась. — Ничего не слышишь? — Аня настороженно на меня посмотрела. — Нет. Тихо, как в раю. — Ничего не понимаю… Пока мы размышляли, шарик, как в детской загадке, шевельнулся, встрепенулся, взвился вверх и улетел. Будто и не было его тут никогда. Осталось лишь полное непонимание ситуации. 12 июля, вечер Я смотрел на ели и пытался вызволить из закоулка разума спрятавшееся там нечто. Стоило шарику исчезнуть, как и это существо пропало. Однако я знал, что оно всё ещё там, в моей голове. Как оно там оказалось и почему пряталось до сегодняшнего дня, я не знал. Скорее, не помнил, потому что было стойкое ощущение того, что я по собственной воле пустил нечто в свой разум. Не было испуга, отторжения, только любопытство и желание поймать за хвост удирающее от меня воспоминание. Почему-то мне оно казалось крайне важным, будто от него зависела моя дальнейшая судьба. Чем же был тот шарик, если не высшей силой? О существовании другой энергии я ни разу не слышал. Аня и Серёжа, судя по замешательству на их лицах, тоже. Неизвестно, кто тогда мог знать ответ на этот вопрос. Разве что сама высшая сила, которой ведомо всё. Я откинулся на рыхлую землю, прикрытую слоем опавших еловых иголок. Я и не заметил, как привык к этому месту, и к елям этим привык, а они всё равно всякий раз притягивали взгляд. И я всё смотрел, как они тянутся ввысь, как старательно топырят широкие лапы, на то, как они тянутся к небу, точно живые души после смерти. Правильные души. Такие, какими нам не быть. Я не мог просто взять и отпустить: ни Галю, ни Землю, ни... Серёжу. Я перевёл взгляд на задремавшего рядом потерянного, лучившегося родным рыжеватым светом, и впервые, словами прямо, в голове себе признался, что и Серёжа — то самое, что держит меня на Земле. Вот такой вот парадокс: меня самого, мёртвого, держит умерший, не пускает прочь. Забавно, что я так просто принял этот факт. За этот месяц я так много думал, что сил не осталось. Будь, что будет. Около нас замельтешили светляки, и у Серёжи искры замелькали в волосах, поселился в голове рыжий огонь. Впрочем, он был там всегда, просто умело прятался и появлялся лишь по особым случаям. Сегодня был один из них, только Серёжа об этом не знал. Я вдруг почувствовал неловкость от того, что так пристально на него смотрю: пришлось вернуться к елям. Елям, с их тонкими иголочками, с изящными шишечками. Я не уставал поражаться, как много стал замечать и ощущать с тех пор, как перешёл, если так можно выразиться, в нематериальное состояние. Просто — сидишь, глядишь, и хорошо тебе. Мир тебя наполняет, и ни делать ничего не надо, ни спешить. А если напрячься, можно почувствовать терпкий хвойный запах, хотя, казалось бы, какие уж тут запахи, у меня даже носа нет. Так, обман сознания, подкинутый уже не существующим мозгом. Сколько лет нужно ели, чтобы вырасти? Десяток, сотня, тысяча? Замечают ли сосны время? Вряд ли. С тех пор, как я умер, вторники перестали отличаться от пятниц. Мне было некуда спешить, и никто от него ничего не ждал и не будет ждать. Разве что Аня попросит приглядеть за чьей-то дочкой, из живых. Следить за временем мне помогали мои записи. Время здесь текло по-другому, более размеренно. Или мне так просто казалось. Дни тянулись один за другим, а мне до этого не было никакого дела. Я оттачивал свои навыки, чтобы не быть обузой, когда за нами придут. И ещё чтобы Серёжа улыбнулся так, как может только он, и похвалил за старания. И вот, незаметно для меня самого, наступил мой день рождения. Праздник, который имел значение в быстротечной человеческой жизни, но многим потерянным перевалило за несколько сотен лет, и этот праздник для наверняка растерял всю свою прелесть. При мне ни у кого не было торжества. Серёжа открыл глаза и потянулся. Я покосился на него: сказать или нет? — О чём задумался? — доброжелательно помурлыкал Серёжа, подползая ближе. — Серьёзные думы, смотри, не надорвись. Он весь лучился довольством, словно едва проснувшийся кот. И вот как он вечно обо всем догадывается? — У тебя на лице написано. — Тоже мне, нашёлся чтец мыслей. Не твоя сфера деятельности. — А ты не сомневайся в моих способностях. — Вот сам и догадывайся тогда, раз такой умный, — буркнул я. Серёжа не предпринял попыток выяснить, просто замолчал, глядя на то, как верхушки елей царапают небо. Ему, казалось, всё на свете было до лампочки, даже то, что я начал день с разведки, которая не дала ничего, кроме недоумения и лишних мыслей. Проснувшаяся совесть напомнила мне, что Серёжа может чувствовать себя точно так же. Злиться на него было решительно невозможно. И я не выдержал. Решил всё же рассказать Серёже о своём дне рождения. — Сегодня двенадцатое, — обронил я спустя десять минут молчания. — Мой день рождения. — Что же ты молчал-то? — возмутился он. — Сейчас я что-нибудь соображу красивое. — Вы отмечаете тут такое вообще? Я думал, что нет. — Ну… Как правило, нет. Но твой день рождения я хочу отметить, — и Серёжа скрылся в пещере. Я чувствовал, что ещё чуть-чуть — и докалюсь добела. Вот как, как ему удавалось заставить моё призрачное сердце биться чаще? Вроде и фраза была обыкновенной, без какого-либо подтекста, а я уже поплыл. Это Серёжа так умело скрывается, или я опять вижу то, чего нет? Аня называла меня особенным для Серёжи, но что сам Серёжа думал по этому поводу? Такое и не спросишь же в непринуждённой беседе. Спустя рекордное количество времени Серёжа вытащил из пещеры проигрыватель, несколько виниловых пластинок и две чашки. Из всей своей коллекции он принёс именно Оззи Осборна, моего любимого исполнителя. Я не то с досадой, не то с удовольствием понял, что и это не укрылось от внимательного Серёжи. Затем он быстро сбегал куда-то и вернулся уже с бутылкой чего-то неизвестного. — Это вино, — Серёжа заметил, с каким сомнением я оглядываю бутылку. — Вкусное, тебе понравится. За всё это время я и крошки в рот не взял — нужды не было. Вкусовые рецепторы у меня, скорее всего, тоже отсутствовали. — Как это употреблять? — А какие есть варианты? — вопросом на вопрос ответил Серёжа и откупорил бутылку. — Вкуса же нет. — Есть, просто ты его почувствуешь по-другому, — он разлил вино по чашкам и протянул одну мне. Я принял чашку из его рук и принюхался. Привычного терпкого запаха не было. — Ну, за тебя, — и мы чокнулись. Я пригубил вино. Поначалу ничего не происходило — я просто знал, что внутри меня теперь было чуть больше энергии, чем положено. А потом я почувствовал. Капелька вина растеклась по всему телу, смешалась с моим потоком энергии. Вкус, если это вообще можно было назвать вкусом в человеческом понимании, был сладким с лёгким горьким послевкусием. Он чем-то напоминал вишню и тёмный шоколад в одном флаконе. Вкусно. Я глотнул ещё. Медленно накатывающее призрачное опьянение было даже приятнее обычного. — Вижу, что понравилось. Я что, опять выдал себя свечением или каким-то не таким выражением лица? Серёжино свечение тоже стало ярче. Вино, значит, на всех так действовало. Мне вдруг нестерпимо захотелось его обнять, лицом зарыться в его рубашку, ощутить жар его тела. Что меня останавливало? Да ничего. Осушив чашку, я потянулся к Серёже и повалил его на землю. — Ничего себе. Так быстро в голову дало? — Серёжа издал смешок, но рука его уже покоилась на моей спине. — Вино не при чём. Это ты всё. — Значит, мои старания не были напрасны. Он что, флиртует со мной, или мне опять просто кажется? Да нет, не кажется. Я, может, и не провидец, но такие намёки распознавать умел. А раньше-то он скрывался, слова лишнего не говорил. Я и про «нравится» только от Ани услышал. Хитрый лис! Затаился, выжидая, пока я сам к нему в лапы прыгну. Что вообще нужно делать в таких ситуациях? Ответить как-то? Промолчать? Со мной раньше только девушки флиртовать пытались, а мне до них дела никакого не было. Галя была единственной моей любимой женщиной, других я не хотел. Серёжа же был мужчиной, к которому меня тянуло слишком сильно для того, чтобы считать это обычной дружбой. Весь этот месяц я пытался отрицать, не обращать внимания, но всё тщетно. Убегать от себя было бессмысленно. Я сел, чтобы посмотреть Серёже в глаза и убедиться в правильности своего выбора. Сережа приподнялся на локтях. Он хитро щурился, зная, что сейчас произойдёт. Ждал, пока я решусь. И я скользнул ему навстречу. Не рванулся и не двинулся, а именно скользнул, легко, как ветерок. Губы, растянутые в улыбке, оказались в нескольких сантиметрах от моего лица. — Разве имениннику дозволено быть грустным? — А кто грустит? — Ты. Но я избавлю тебя от грусти. Доверься мне. Я думал возразить, потому что в данную секунду никакой грусти я не испытывал, а доверился я ему ещё в тот самый день, когда умер. Но ладонь Сережи вдруг коснулась моих волос, отвела назад прядку. Он уже делал так десятки раз, но в этот миг всё ощущалось по-особенному. В янтарных глазах напротив искорки обратились пламенем. Я был готов плавиться в нём, пока высшая сила не заберёт нас друг у друга. Шеей я почувствовал тепло, исходящее от ладони, и, повинуясь этому безмолвному сигналу, снова лёг на Серёжу. Мы соприкоснулись сначала носами, а после лбами. Я нашёл губами его губы, мягкие, как и весь Серёжа. Касание вышло бестелесным и материальным одновременно. Абсолютно нереальным, но всё же существующим. Так вот оно как, оказывается, целоваться с потерянным. Было так странно ощущать его свет всем телом: совсем не похоже на обычные объятия. Слаще, нежнее. В тысячу раз нежнее. Всё, что мы делали до этого, меркло перед тем, что происходило сейчас. Будто Серёжа не лежал подо мной, а стал ещё ближе, пробрался внутрь, стал со мной единым целым во всех смыслах. Я несколько мгновений прислушивался к новым ощущениям, а после с удовольствием повторил опыт, понимая, что свечусь весь. Что вся опушка белым-бела. И что Серёжа будто бы горел. Рыжий, тёплый, солнечный, удивительный огонь ласкал наши тела, сливался с моим белоснежным сиянием, образовывая что-то новое, прежде невиданное. Наши взгляды встретились. Я осознал, что сейчас что-то произойдёт, но не понимал, искал, просил у Серёжи ответа. И тогда Серёжа шагнул в меня, прижимая руками к себе. Не в прямом смысле, но сознание охарактеризовало это движение именно так. Шагнул весь, целиком. Было странно, но совсем не больно. Когда нечто появилось во мне, я ощутил что-то похожее, только в несколько раз слабее. Нечто было крохотным и пугливым, а Серёжа заполнил меня всего. В первую секунду я вздрогнул, а потом осознал, что дрожу от непонятно откуда взявшегося удовольствия. Внутри меня разгоралась огромная свеча. Её дивный свет плавил меня изнутри. Меня не существовало, существовали только «мы». Я понял, что лес тоже исчез, утонул в этом свете. Я ничего не видел. У меня не было глаз, не было рук, не было голоса. Была только эта свеча в моей голове. Она жгла всё нестерпимей, и в какой-то миг я сам стал ей. Превратился в огромный пульсирующий шар. Мы с Серёжей теперь были этим шаром, живым и горячим. Не имеющим ни названия, ни определения. Я не видел Серёжу, скорее, сам стал им. Нельзя было точно определить, где «он», а где «я». Я вдруг понял, что знаю о нём всё, смотрю на мир его глазами, переживаю вместе с ним горе и радость. Серёжа блуждал во мне, с интересом исследуя меня всего, и я от него ничего не утаивал. Существовало ли в мире большее доверие? Наши знания, мысли, воспоминания слились в единый пылающий ком. Сплавились, изменились, стали едины, и всё же — остались у каждого свои. Шар увеличился в размерах и грозил вот-вот взорваться, словно Солнце. Я закричал. Не ртом, которого не было, а всем своим существом закричал: так отрадно мне было. Я будто только сейчас понял, что такое настоящая, внеземная любовь. Что её не придумали, не со скуки нарисовали. Что Серёжа любит: пылко, жарко, неутомимо. Вечно. Я не ведал и не знал ничего, кроме его любви. Никакая высшая сила не могла тягаться с этой любовью. Она заполнила меня с избытком. Я и не думал сопротивляться. И отдал в ответ себя — всё, сколько смог. Мне было неизвестно, сколько мы так пролежали. Минуту, день, неделю? Пластинка всё ещё крутилась, значит, точно не неделю и не день. Лес остался там же, где и был, и мы вместе с ним. Колыхались деревья, журчала вода. Я постепенно возвращался в реальность. Я хотел подняться, но не сумел. Тело было тяжёлым, будто материальным, и не хотело слушаться, прямо как после тяжёлого рабочего дня. — Лежи, — шепнул Серёжа и стиснул меня в объятиях. Хорошо. — Так и быть, — я не стал возражать и перестал ёрзать. Реальность снова исчезла, и на её место пришло блаженное ничего. 19 июля, день Не скажу, что до моего дня рождения Серёжа надолго от меня отходил, но после так вообще прилип банным листом, будто только этого и ждал. От натренированного глаза Ани это не укрылось, и она во время очередной вылазки без малейшего стеснения прямо спросила: — Потрахались наконец? — Фу, Анна, как так можно? Придержите ваш язык! — Серёжа изобразил на лице крайнюю степень возмущения. — Трахаются в борделях, а мы занимались любовью! — Да-да, конечно, — Аня ухмыльнулась. — Как розу ты ни назови… Мне стало неловко от таких откровенных разговоров. Я открыл рот, чтобы перевести тему, как Серёжины глаза резко округлились от страха. — Бегите! — резко заорал Серёжа, отталкивая меня и Аню. Я завертел головой, пытаясь понять, откуда исходит опасность и куда мне бежать. — Бегите, блять! — Серёжа ярко засветился. — Они здесь! Аня кивнула и скрылась в лесу, чтобы предупредить остальных. Я же медлил. — А ты? — Я догоню тебя. Нужно предупредить остальных. Ты только беги. Пожалуйста. Опомнился я только тогда, когда бежал обратно в сторону шоссе. Меня гнал страх, хотя по-настоящему я почувствовал его лишь сейчас. Я не знал, куда мне нужно бежать, где искать помощь. Но я знал, что останавливаться нельзя. И бояться — тоже, ведь меня могут заметить из-за вспышки света. Никакая Анина защита меня тогда не спасёт. Я бежал и оглядывался по сторонам — вокруг не было ни души. Только трава и деревья. Обернувшись назад, я резко остановился. Вдалеке замаячило рыжее пятно, а за ним ещё два пятна потемнее. Спустя мгновение я понял, что они не двигаются. Серёжу поймали. Разумеется, это мог быть и другой рыжий, но сомневаться мне было некогда. Да даже если это и был кто-то другой, что маловероятно, — я мог спасти его. Это ли не главное? Страх снова пробрал всё моё тело, но желание помочь, вырвать из лап жестоких охотников перевесило, ослепило. Оставить Серёжу я не мог — как и он меня в день моей смерти. Плевать на вспышку света. Я рванул к нему. С каждой миллисекундой пятна становились больше, сильнее меняли свою форму, обретая очертания трёх мужских фигур. Да, это был Серёжа. Он лежал на земле, а над ним склонился охотник. Его товарищ стоял рядом и держал в руке какой-то неизвестный прибор, направленный в сторону Серёжи. Всё внимание охотников было сосредоточено на рыжем, а потому моё приближение осталось незамеченным. Методы охотников до сих пор оставались для меня загадкой, но с чутьём у них явно было туговато. Я прибавил шагу и налетел на Серёжу, укрывая собой от наставленного дула чего бы то ни было. — Почему ты ещё здесь? — Серёжа, мигом опомнившись, отлепил меня от себя. — Я же сказал тебе… — Ну, сказал. Куда я без тебя побегу, по-твоему? Серёжа продолжал сидеть с недовольным лицом, но я заметил, как потеплел его взгляд. — Валера? — я услышал, как охотник убрал прибор. — Пиздец, и правда, — прокомментировал второй, выпрямляясь. Эти голоса я узнал бы из тысячи. — В-володя? Виталик? — я поднял голову и встретился взглядами с охотниками, которые и правда оказались моими бывшими коллегами. Лица у них были, мягко говоря, шокированные. У меня, должно быть, тоже. Эти двое — охотники? Новая жизнь не переставала меня удивлять. Даже после моей смерти мы остались по разные стороны баррикад. Судьба-злодейка. — Кто бы мог подумать, что наш святоша окажется потерянным, — Дуб хотел поглумиться по привычке, но сейчас ему, очевидно, было не до смеха. Он закончил фразу не привычным смешком, а глубоким вздохом. Слово «потерянный» из уст Дуба звучало чужеродно, будто столкнулись два параллельных мира, сменившие по случайности свою ось вращения. — А это кто? Друг твой? — он кивнул в сторону Серёжи, который был растерян больше нашего. — Это Серёжа. Он меня… встретил. Когда я умер. — Ясно. Дуб пошарил по карманам и достал пачку сигарет. Предложил молчащему Холсту. Оба закурили. — Что ж вам неймётся-то? — Холст сокрушительно покачал головой. — Сидели бы в своём лесу тихо, так нет же. — Нам как будто заняться нечем, — поддержал товарища Дуб. — А у нас друг, между прочим, погиб. «Друг». Конечно. Это своего друга ты, Дубинин, давеча крыл трёхэтажным матом и желал ему сдохнуть в канаве? Желания имеют свойства сбываться, знаешь ли. — Говорят, плохое настроение помогает песни писать, — едко подметил я. — Валер, прикуси язык. Ты не в том положении, — Холст устало посмотрел на меня и похлопал по кобуре, которая болталась у него сбоку. Я замолчал. В конце концов речь шла не только обо мне, но и о Серёже тоже. А ему за все выходки от того света могло достаться будь здоров. О том, что к некоторым из них я был причастен, я старался не вспоминать. — Как тебя угораздило-то? — Понятия не имею, — я повёл плечами. — Просто очнулся, а рядом уже Серёжа стоял. Не помню, что было между этим и самой смертью. — Дело плохо, если не помнишь. Как ты, ну, наверх собираешься? — Холст по привычке начал нудеть о том, что мне было и без того известно. Стабильность не могла не радовать. А он ведь ещё и атеистом был… притворялся, что ли? Это я и спросил. Холст ответил, не задумываясь: — Не атеистом, а агностиком. Разные вещи же. И никем я не притворялся, мы тут всего пару лет работаем. Да и с богом — или кто он там — мы не виделись ни разу, так что я всё ещё сомневаюсь в его существовании. Ну, Володя! Говорил, что рыбок разводит, а сам несчастных потерянных гонял! Да и Виталик туда же… Козлы, ничего не скажешь. Мне хотелось ещё столько узнать, но я понимал, что времени у нас не было. Однако уже от такого короткого, простого разговора со вполне земными Володей и Виталиком стало немного легче. Мне даже вновь захотелось их по имени называть. Я будто и не умирал вовсе, не прятался в лесу, а просто прикорнул на очередной репетиции. — Ну, и что будем с ними делать? — Виталик докурил и выкинул окурок в траву. Возможный пожар его сейчас вообще не заботил. В принципе, меня тоже. — Да пусть идут, — Володя пожал плечами и обратился уже к нам. — Спрячьтесь получше. Найдут ведь. Не все такие добрые. — Так просто отпустите? — Серёжа наконец пришёл в себя. — А начальство по шапке не надаёт? — Это уже наши проблемы, — хмуро произнёс Виталик. «Вас ебать не должно,» — мысленно закончил за него я. — Я не смогу спать спокойно, если буду знать, что самолично запер Валеру в том ужасном месте, — разоткровенничался Володя. — Ссоры ссорами, но такого я и врагу не пожелаю. Как мило с его стороны. Обида за их с Виталей прошлые не самые лучшие свершения всё ещё томилась во мне, но чувство благодарности за спасение притупило это чувство. — Спасибо, что ли, — Серёжа поднялся. Спустя несколько секунд возле нас материализовалась машина. За рулём я заметил незнакомого мне потерянного. Судя по появившейся на лице Серёжи широкой улыбке, это был не кто иной как Юра. — Это уже наглость, — возмутился Виталик, но тут же снова сменил тон на благосклонный. — Валите уже, а то у меня нет столько глаз, чтобы их закрывать на ваше самодурство. — Спасибо, — снова поблагодарил Серёжа и сел в машину. Я хотел полезть следом, но голос Володи остановил меня: — Валер, будь счастлив. Я серьёзно. — Мы много ругались, но зла никто — ни я, ни Володя — тебе не желал. И не желает. Звучит, конечно, смешно после тех моих слов… — Виталик потупил взгляд. Помнит, значит. Раскаивается — впервые вижу его таким. Кажется, моя смерть и на них с Володей оставила свой след. Что же тогда с остальными? — Я знаю. И зла тоже на вас не держу, — и я практически не соврал. Обида и злоба — не одно и то же. — Хорошо, если так. — Как там Галя? — всё это время я старался не думать о жене и детях, старался принять факт неизбежности происходящего, отпустить прошлое, которое не вернуть. Но знать о том, что Галя и дети в порядке, сейчас мне было необходимо. Вряд ли ещё представится возможность узнать об их жизни хоть что-то. На меня вдруг нахлынула тоска по дому, которую я гнал от себя прочь. — Ей трудно, но она справляется. Мы ей помогаем по мере сил. Ну, с детьми там, по хозяйству. Не волнуйся. — Мы бы ей привет от тебя передали, но сам понимаешь, — Володя вздохнул. Я кивнул. Главное, что Галя нашла в себе силы жить дальше. Она не одна — с ней Саша и Жанна. С ней друзья, которые поддержат и не бросят. На душе потеплело, и тоска сменилась светлой грустью. Разумеется, мне хотелось дать Гале знать, что у меня всё хорошо, что со мной Серёжа, но это могло лишь сильнее навредить, да и вряд ли бы она поверила в такую ерунду. — Давай, езжай, пока другие охотники не припёрлись, — Виталик прикрыл лицо ладонью. — Прощаться не буду, а то сейчас заплачу. — Ага, — я улыбнулся и сел в машину. Мы тронулись, и в зеркале заднего вида я заметил, как Виталик и Володя машут нам вслед. Интересно, встретимся ли мы ещё когда-нибудь? Я их за все прегрешения спрошу на том свете! Если мы туда попадём. Тоска вновь дала о себе знать. — Я забрал твой дневник, — прошептал Серёжа и вручил мне тетрадь. — Только листы некоторые по дороге выпали. — Спасибо. Я прислонился к стеклу и перевёл взгляд на быстро сменяющиеся пейзажи. Смотреть на исчезающие фигуры было морально тяжело. Серёжа накрыл мою руку своей и сплёл наши пальцы: — Я здесь, — он положил рыжую голову мне на плечо. — И я здесь, — я поцеловал его в макушку, наслаждаясь привычным теплом. — Я тоже здесь, — раздалось с водительского сидения. — Идиоты. Машина катилась по шоссе, Юра курил, Ася свернулась клубочком на коленях Серёжи, и сам Серёжа посапывал, прижавшись ко мне. Вскоре к нам присоединилась Аня и сообщила, что почти все в порядке и следуют за нами в место назначения. — Там мы, скорее всего, попрощаемся со многими из них, — с горечью в голосе произнесла она. — Место временное, какой-то большой заброшенный склад. Кто знает, может, туда ещё кто-то вернётся. Но пока это лучший вариант. — А… мы куда? — спросил я. — В путешествие! — Аня довольно заулыбалась. — Будем искать новое пристанище. — Посмотрите на неё: как воодушевилась-то, — хмыкнул Юра. — Просто рада, что никто не пострадал. — И какой у нас маршрут? — сонно пробормотал Серёжа. — Ливерпуль, Сингапур и Ханой? Я цыкнул и ткнул его в бок. Снова он за своё. Пока мы продолжали путь, я всё смотрел на затянутое облаками холодное небо, которое отвернулось от нас. Я тоже был рад, что всё обошлось, что у Гали всё более-менее складывается, что со мной сейчас замечательные люди. Казалось, что все невзгоды, пусть и временно, но оставили нас позади. Впереди нас был весь мир. Мне даже подумалось, что я… счастлив? Под сладкое пение на задворках моего подсознания я провалился в темноту. * * * Открыть глаза меня заставил навязчивый свет. Я находился в белом нечто, не имеющем начала и конца. Была лишь молочно-белая пелена, движущаяся подобно облакам в небе. Она была всем. Серёжа говорил мне о тёмной пустоте, о временном отсутствии любых органов чувств. Но я видел, слышал, чувствовал. Было светло, тихо и спокойно. — А вот и ты, — вдруг раздался голос. — Вернулся. Я вдруг понял, что это был тот самый голос, который пробрался в мою голову и жил там, как паразит. Только теперь этот голос был громким, чересчур громким. Он был повсюду, как и белое нечто. — Ты — высшая сила? — догадался я. — Не совсем, — кажется, обладатель голоса, чем бы он ни был, насмехался над моим невежеством. — Я больше, чем высшая сила, о которой ты говоришь, человек. Неужели не помнишь? Скромности богам было не занимать. — Когда-то нас было трое, — продолжил голос, расценив моё молчание, как ответ «нет, не помню». — Пространство, Время и Жизнь. То, что вы, люди, называете высшей силой, есть Жизнь. — И она же отвечает за смерть? — Смерти нет. То, что живо на земле, лишь переходит в другое состояние, становится нематериальным. Однако разве оно мертво? Жизнь не стоит на месте, меняется, но никогда не умирает. Жизнь — это энергия, движущая миры. Она не может исчезнуть, пока существует Вселенная. — А как же потерянные, которых держат в изоляторе? Многие из них просто исчезли в небытие. — Они не исчезли, а лишь потеряли своё истинное «я», стали чистой энергией и рассеялись по Вселенной. — Значит, и они живы в каком-то смысле? — Разумеется. И это проблема, потому что Жизнь расслабилась, перестала обращать внимание на заброшенные в самые дальние уголки Вселенной сгустки энергии. Тем временем эта энергия рискует обратиться в Хаос. Мы, Пространство и Время, погрузились в сон, оставив Вселенную для Жизни. Однако Хаоса становится всё больше и больше, что и потревожило наш сон. Жизнь не справляется, и это грозит всему сущему. — Предлагаете мне заняться геройством? — я напрягся. — Зачем вы мне всё это рассказываете? — Просто напоминаем. От тебя нам ничего не требуется. Это заботы нас, богов, а не людей. Вы не можете бороться с Хаосом, потому что сами его и порождаете. Мы лишь хотим поблагодарить тебя, что провёл нам… экскурсию по нынешнему миру. Мы ещё не проснулись полностью, и сила наша не так сильна, чтобы окинуть взором всю Вселенную. Было бы кощунством оставить тебя без должного вознаграждения, и именно поэтому ты здесь. Мы можем выполнить одно твоё желание, как и договаривались. И я вспомнил. Вспомнил свою смерть. Тогда я тоже оказался здесь и пообещал помочь богам. Будто у меня был выбор. Поток энергии был такой силы, что я просто побоялся отказаться. Какое право имел обычный человек перечить высшей силе? В тот момент я и не думал, что совсем скоро стану поперёк горла высшему замыслу. Почему я попал не по адресу? Боги были обескуражены не меньше моего. — Желание? Любое? — я не мог поверить свои ушам. — Вы можете вернуть меня и моего друга к жизни? — Это… не совсем по нашей части. Разве ты не хочешь попасть на тот свет? Тогда и ты, и твой друг сможете жить счастливо, ни о чём не заботясь. — Я не смогу, — я покачал головой. — И Серёжа не сможет. Нам хочется на землю, в привычный нам материальный мир. Жить обычной жизнью, без сверхспособностей и высших сил. — Ты же понимаешь, что ваши земные жизни были в разные временные промежутки? Им не суждено пересечься. В конечном итоге вы всё равно останетесь здесь. В этой реальности. С таким же исходом жизней. Однако… есть решение. Если ты готов пойти на такой риск, то мы расскажем тебе. Я решительно кивнул. Назад дороги не было. * * * — Ах, как это трогательно… — Хорошо устроилась, сестра. — Долго же вы просыпались, братья, — белокурая женщина отложила тетрадь в сторону и встала со своего трона, такого же белоснежного, как и она сама. — Собрать энергию, разбросанную по всем мирам, не так-то просто, — Время недовольно заворчало. — Ты и не думала нам помочь. — Я отдала вам этого человека, — возразила Жизнь. — Это уже много. — За это спасибо, — пробасило Пространство. — Мы многое узнали о нынешней Земле. Не сказать, что мы довольны твоей работой. — Некоторые знания мы бы предпочли забыть, — Время обречённо вздохнуло. Жизнь рассмеялась: — Да, я прочла в дневнике этого человека. — Откуда он у тебя? — Мне принесли. Единственное, что осталось от него и его друга, — Жизнь оглядела братьев. — Ваших же рук дело? — А что, этого в дневнике нет? — поинтересовалось Пространство. — Они получили свою награду, только и всего, — отмахнулось Время. — И где же они теперь? — Там, где им суждено быть вместе. * * * — Валер, просыпайся, — кто-то аккуратно теребил моё плечо. Я открыл глаза и увидел перед собой обычный бетонный потолок. Белое нечто исчезло, и странный голос перестал звенеть в ушах. Кому он принадлежал? Не помню. Я повернул голову и увидел склонившегося надо мной Володю. — Сейчас новый гитарист придёт, а ты дрыхнешь без задних ног. Непорядок, — завидев, что я проснулся, Володя выпрямился и отошёл на пару шагов, чтобы я мог встать. Меня не покидало ощущение, что я тысячу лет здесь не был, и крохотная студия отчего-то казалась мне раем на земле. Я уже колесил по стране, но тоска, застрявшая комом в груди, никогда не была сильна так же, как сейчас. Вместе с тем меня обуревала радость того, что я здесь, в самом нужном и правильном месте на планете Земля. Всё вокруг пропиталось ностальгией, но почему так? Я ведь буквально с утра здесь сидел, репетировал с Володей и Виталиком песни с первого альбома. Последствия долгого сна, не иначе. А я даже вспомнить его не могу. — Сколько я спал? — спросил я, поднимаясь и потягиваясь. — Ну, часа полтора. Около того, — Володя пожал плечами. — Курить пойдёшь, пока нет никого? Я кивнул и направился к выходу. — Ты чего, без пальто пойдёшь? — недоумённо спросил Володя, кутаясь в куртку. — А? Пальто? — Зима на дворе так-то. И я вдруг вспомнил: да, действительно, зима. Почему во мне вообще засела мысль о том, что было лето? Дурацкий сон. — Извини, я ещё сплю, — только и смог выдавить я. Других логичных причин мозг мне не подбросил. Пройдя несколько коридоров и лестниц, мы вышли из здания на свежий воздух. Бледное солнце катилось вниз по горизонту, отчего сугробы сверкали пуще новогодней ёлки. Смотреть было приятно — и на эти сугробы, и на серые панельные дома, и даже на коричневое хлюпающее месиво по бокам проезжей части. Ощущение, что я вернулся домой после долгого отсутствия, не пропадало и становилось всё сильней. — Вы из «Арии»? — к нам вдруг подошёл мужчина со встрёпанными рыжими вихрами. В целом, конечно, это был самый обычный мужчина: две руки, две ноги, туловище, голова — в общем, всё присутствовало в нужном количестве. Было лишь одно «но». Возможно, с этого и стоило начать. Он… светился. Его рыжие волосы в свете заходящего солнца были похожи на языки разгорающегося пламени. Где-то я уже это видел… Но где? Похожая сцена смазалась в памяти, а воспоминание о ней постоянно ускользало. Неужели момент из сна? И давно я вещие сны вижу? — Я Сергей Маврин. Мы созванивались, — он вытянул руку вперёд. — Да-да, помню. Владимир Холстинин. Очень приятно, — они с Володей обменялись рукопожатием, после чего Серёжа протянул руку уже мне. — Валера, — без лишних формальностей сказал я и протянул руку в ответ. Несмотря на сильно минусовую температуру, ладонь у Серёжи была тёплой. В кармане, что ли, держал? Я никогда не придавал особого внимания рукопожатиям — внимания столько не хватит, — но с Серёжей было по-другому. Кожа у него была нежной несмотря на то, что он играл на гитаре. У Володи и Виталика, например, подушечки пальцев были жёсткими от постоянной игры. Держать Серёжу за руку было приятно и как-то… правильно. Словно мы уже так когда-то делали. Хотелось огладить костяшки, провести большим пальцем по тыльной стороне ладони. Откуда во мне всё это? Прочь из моей головы. Я даже не понял, что вовремя не отпустил его руку и стоял, как болван, ухватившись за неё. Твою мать. — Прости, я только что проснулся, немного выпадаю из реальности, — под ледяным, под стать погоде, взглядом Володи я выдернул свою руку и убрал в карман пальто. Чувствую, скажет мне наш доблестный руководитель пару ласковых сегодня. — Ничего, — Серёжа улыбнулся, как-то знакомо сверкнул глазами, и чувство стыда меня тут же отпустило. — Спать полезно. Я выдохнул, а Володя удовлетворённо хмыкнул. Возможно, пара ласковых откладывается до другого раза. Когда мы заходили обратно, на нас ураганом налетел Виталик, который, оказывается, отлучался в магазин за водкой. Скоро должен был прийти и барабанщик, после чего планировалось отметить укомплектовавшийся наконец состав. То, что барабанщик мог нам не подойти, Виталика не заботило. Меня, в принципе, тоже. Отметить появление солнечного Серёжи я был не против. Воодушевлённые грядущим, мы скрылись в дверях дома культуры. Вслед нам, уже по-доброму, смеялось испещрённое разноцветными полосами небо.