Lactation problem.

Чонгук не любил первые недели после течки. Нет, это вовсе не потому, что он чувствовал себя так, будто впадёт в спячку, вымотавшись за те несколько дней, что провёл в кровати. И не потому, что странное желание оставаться в своём гнезде беспокоило его до зуда под кожей и огромной тревоги. Юнги в такие моменты всегда был рядом: поддерживал, успокаивал, не отходил ни на шаг и с радостью помечал своим запахом младшего с ног до головы. Чонгук был рад знать, что не только он наслаждается этим. Потребность в своём альфе кажется устрашающей несколько дней после течки. Это то, к чему парень привык, но не совсем смирился. Зависеть от Юнги настолько сильно вовсе не влияет на его эго или самооценку; он обеспокоен, что может отвлекать Мина от своей работы и других важных дел. Юнги приходится ещё около трёх дней почти не слезать с кровати, заботясь о своей омеге, которая хнычет, когда не чует насыщенного запаха своего альфы. Такие периоды Чонгук всегда переносил острее, чем кто-либо из его знакомых-омег. Ему невероятно повезло, что у Юнги есть странный пунктик на заботу о своей цепкой паре. В общем, причин недолюбливать себя после течки у Чонгука было предостаточно. И если со всем этим можно было как-то справиться, то с его молоком — слегка проблематично. Парень понимал многое в своей природе: никогда не ненавидел течки, делающие из него комок беспорядка и слёз со смазкой, свою потребность в удовлетворении его внутренней омеги заботливым альфой или бетой, даже некую покладистость ему пришлось полюбить после нескольких лет знакомств с его друзьями, в том числе и Юнги. Быть омегой не бремя, он гордится тем, кем является, но. Разве так ли сильно организм нуждается в том, чтобы вырабатывать грудное молоко? Чонгук не думал о беременности. Он говорил об этом с Юнги, когда пришло время, и тот поставил лишь одно условие: они решатся на детей только в том случае, когда оба будут уверены в этом. Мин хотел семью, однако никогда не настаивал на том, чтобы его парень рожал сам. Тело Чонгука принадлежит Чонгуку, и только он вправе решать, как им распоряжаться. Юнги успокоил его словами, что они могут взять ребёнка из приюта, если Чон решится никогда не проходить через роды. И всё-таки — организм продолжал делать свою работу. Течки являются периодом спаривания, готовности организма омеги зачать ребёнка, а грудное молоко (не)маленькое дополнение ко всему этому. И Чонгук искренне не понимал, как доказать своему организму, что он не собирается рожать, а значит и нужды в наличии молока в его молочных железах нет. Стоя в ванне после каждой течки и рассматривая свою увеличившуюся грудь, омега вздыхал и морщился, когда прикасался к ней и начинал массировать. Избавляться от молока довольно забавно: провести несколько часов за тем, чтобы мять свою грудь и наблюдать за вытекающими белёсыми капельками, периодами ненавидя жизнь и задаваясь вопросом, какого вообще хера ему приходится через это проходить. Грудь невероятно сильно болит, а соски становятся настолько чувствительными, что даже ткань футболки их раздражает и беспокоит, вызывая неконтролируемое вырабатывание молока. Чонгуку приходилось запасаться огромным количеством верхней одежды, потому что ходить с голым торсом по дому ему не особо прельщало. Юнги бы понял, но здесь вопрос комфорта стоит на первом месте. В общем, у Чонгука после течки было много забот. Больше, чем он рассчитывал. И эта течка, закончившаяся три дня назад, не стала исключением. Как и увеличенная, ноющая грудь. Дело в том, что ему нравилось держать себя в форме: походы в спортзал стали обязательной частью его жизни ещё несколько лет назад. Кто-то смотрел на него косо, видя, что омега в телосложении не уступает некоторым альфам, а кто-то восхищался тем, что ему удаётся держать себя в форме и даже наслаждаться подобными нагрузками. Чонгук знает, что Юнги влюблён в его фигуру. Даже с учётом того, что у него нет мягких, нежных изгибов, присущих многим омегам, и своей хрупкостью он тоже не похвастается. Его накаченная грудь, и так достаточно сильно выделяющаяся, стоит ему надеть что-то обтягивающее, привлекала огромное внимание. А Юнги, имеющий непосредственный доступ к ней, в период течки омеги или своего гона уделял ей безумно много внимания. Настолько много, что это должно пугать самого Чонгука, не понимающего, что в ней такого. И всё-таки не был против, что у Мина какой-то пунктик на это. Если к этому всему добавить ещё и грудное молоко, которое влияет на размер его груди, то тут можно прийти к неутешительным выводам: это не уступает и первому размеру у девушек. До ужаса смешно, думается Чонгуку каждый раз, когда он занимается своим доением. Это странно и непривычно, но и изменить природу ему не под силу. Увеличенная грудь никакого шарма его фигуре точно не добавляет. Чонгук знает, как выглядит рядом с Юнги. Будучи выше, слегка шире и более накаченным, многие делают неправильные выводы об их саб-гендере. Омега всегда знал, что первое впечатление может быть обманчиво. Рассмотри их поближе, понаблюдай за ними, и всё сразу станет понятно — кто омега, а кто альфа. Юнги обладал хорошо развитой мускулатурой и приятным, несомненно принадлежащим альфе, запахом. Но это всё были вторичные причины, выдающие в нём сильный саб-гендер. То, как Мин преподносил себя обществу — вот, что выдавало в нём альфу. Авторитет, которым он обладал, способность держаться на публике, доказывать своё безграничное желание заботиться о партнёре и возможном потомстве, мягкость по отношению к Чонгуку, как к своей омеге; Мин Юнги был альфой даже больше, чем кто-либо. Он достоин носить свой саб-гендер, потому что никогда не пользовался своим привилегированным статусом в обществе, никогда не думал, что омеги или беты ниже него, и всегда стойко высказывал своё мнение: равенство и толерантность — одни из важных вещей в современном социуме. Чонгук не знал, чем заслужил такого мужчину, как Юнги. Ко всему прочему, желание альфы всегда заботиться о Чонгуке приводило к постоянной помощи омеге в чём бы то ни было. И младший должен был быть достаточно наивным, чтобы думать, что в этот раз прокатит. Чонгук лежал на диване и бездумно листал соц.сети, иногда останавливаясь, если что-то его заинтересовало. На заднем фоне гудел телевизор, впрочем, очередная дорама парня не впечатлила, а значит, и не стоила внимания. Расстёгнутая на все пуговицы шёлковая рубашка точно не была типичной домашней одеждой, к которой он привык, но хлопок слишком сильно раздражал его чувствительные соски. Минут через десять он со скучающим вздохом заблокировал телефон и уронил на диван, опуская взгляд вниз. Он видел свою грудь после течки, полную молока, несусветное количество раз за те несколько лет, что его организм решил сделать звоночек, означающий, что достиг половой зрелости. И сейчас та ничем не отличается от предыдущих разов: большая, безумно чувствительная, со вставшими бордового цвета сосками, которые блестят из-за выступивших капелек молока. Чонгук тянется рукой и собирает её подушечкой пальцев, поджимая губы и вздрагивая, когда приятное ощущение от лёгкого касания пробегает по телу. Удивительно, как его соски могут быть ещё более чувствительными, чем обычно; Юнги, очевидно, этому был безумно рад, чего не скажешь о Чонгуке. Не альфе нужно было заклеивать их пластырем в особо плохие дни, и уж точно не он проводил долгое время в магазинах, щупая материал каждой кофты или футболки. Чонгук подумал: «какой абсурд», вытерев о диван палец. Он недавно проводил время в ванне и пытался избавиться от излишек молока, массируя грудь и терпя то необыкновенное чувство, что затапливало его и устремлялось в пах. После течки тело продолжало быть легковозбудимым, и это не являлось проблемой для Чона, имеющего постоянного партнёра, но безумно выматывало. Ему хочется надеяться, что сейчас такой проблемы не возникнет, потому что... хорошо, Юнги сейчас занят тем, что работает в студии, находящейся в конце коридора, и у него уж точно нет времени для Чонгука, страдающего от маленьких проёбов природы своего саб-гендера. Парень мысленно стонет и со сжатыми губами обхватывает рукой одну из грудей, прекрасно чувствуя, насколько больше та стала. И болезненней. В действительности эта боль перемешена с удовольствием, тягучим и малознакомым, к которому Чонгук не знает, как относиться. Должен ли он реально получать удовольствие от ласкания своей груди в период лактации, или у него просто странные кинки? Он издаёт смешок, когда отмечает в голове, что это скорее по части Юнги. Лучшее решение сейчас встать и уйти в ванную, чтобы снова избавиться от молока, делающее его грудь тяжелее, но... ему откровенно лень. Чонгук ничего не потеряет, если сделает это на удобном диване перед телевизором, правда? Юнги вряд ли выйдет в ближайшие несколько часов, чтобы проведать его, только если омега сам не заявится в студию за порцией внимания и ласки. Чонгук распахивает подолы рубашки в стороны, оголяя свой торс, и с большей уверенностью касается соска, покрытого каплей молока. Он наблюдает за тем, как вместо неё выступает новая, а затем ещё одна, скатываясь по загорелой коже и оставляя после себя влажный след. Парень облизывает губы чисто инстинктивно, пока обхватывает ладонью левую грудь и начинает её массировать: он надавливает подушечками пальцев и делает круговые движения. Этого достаточно, чтобы приятная дрожь прошлась по телу, довольно похожее на возбуждение, а молоко быстрыми каплями начало выделяться и стекать по груди. Он не сдерживает тихое хныканье, когда прослеживает взглядом за белёсой жидкостью, пачкающей его торс. Даже боль, так сильно беспокоящая его, уходит на второй план и уступает место необычному удовольствию. Чонгук думает, что было бы, зайди Юнги прямо сейчас и увидь в таком положении. Для альфы не секрет, что Чону приходится заниматься подобным после течки, но сам он не принимал в этом никакого участия, потому что это кажется слегка личным и интимным. Но Мин, несомненно, помог бы, попроси его омега об этом. Были ли бы прикосновения Юнги более нежными, спрашивает себя Чонгук, когда тянется второй рукой к правой груди и сжимая её чуть сильнее: струйка молока выделяется мгновенно. Он стонет, удобнее укладывает шею на подлокотник и прикрывает глаза. Может, альфа наоборот вкладывал бы в свои движения больше грубости? Его тёмный взгляд с пеленой возбуждения, наблюдающий за тем, как Чонгук извивается и хнычет, морщится от ощущения скатывающихся по торсу капелек жидкости, а потом... Омега громко стонет, вскидывает бёдра вверх, не находя никакого трения, и царапает ногтем по одному соску. Он сильно сжимает грудь, чтобы после снова опуститься на диван с неудовлетворённым мычанием. Чёрт, Юнги бы так хорошо собрал эти влажные дорожки своим языком и насладился сладковатым молоком. Чонгук хнычет в очередной раз, поворачиваясь на бок и продолжая массировать свою грудь, безучастно уставившись в телевизор. Тяжесть и жар внизу живота привлекают его внимание через несколько мгновений, стоит ему сместить свои ноги для удобства. Грудь отзывается уколом боли и удовольствия; омега сжимает свою тёплую, загорелую и упругую кожу, а потом ахает, видя, как молоко выстреливает тонкой струйкой на пол, впитываясь в ковёр. — Разве омеге разрешено наводить такой беспорядок? — слышится в стороне глубокий, с рычащими нотками голос Юнги. Он пугает Чонгука, заставляет его вскочить и принять сидячее положение, поворачивая голову, чтобы наткнуться на спокойное, мало заинтересованное выражение лица альфы. Чонгук округляет свои глаза, приоткрывает рот, пытаясь что-то сказать, но с губ слетает только непонятный звук, полный смущения и стыда. Он ощущает щекочущее чувство на своей груди, а когда быстро опускает взгляд, то спешит прикрыться: молоко стекает по его торсу обильнее, чем прежде. Возможно, из-за сильной стимуляции. — Хён, — приглушённо шепчет омега, смотря снова на Юнги, стоящего в проёме с прикованным к нему взглядом. Чонгук выпрямляется в спине от предвкушающей дрожи по позвоночнику. — Хён, — пытается он ещё раз, придумывая оправдание. У него его нет, но это так стыдно, ему нужно хотя бы попытаться что-то сказать, да? — Т-ты что-то хотел? — улыбка выходит неуверенной, кривой. Юнги молча поднимает на это бровь, медленно переводит взгляд на ковёр: маленький кусочек, который ему видно с такого ракурса. Чонгуку не нужно прослеживать за ним, чтобы понять, куда смотрит альфа. — Хён! — более возбуждённо и обеспокоенно зовёт парень, имея нулевое желание убирать руки со своей груди. Ему нужно застегнуть рубашку и сделать вид, что ничего не было. Сколько времени Юнги уже здесь стоит? И как он увидел, что именно делал Чонгук? Чёрт, ему просто нужно встать и уйти в ванную. Именно это Чон и делает: предпринимает попытку встать с дивана, шарит рукой по нему в поисках телефона, и когда уже в спешке и дрожащими пальцами тянется к пуговицам, чтобы застегнуть их, аромат альфы настигает его секундой позже. — Меня куда больше интересует, что хотел ты, Чонгук-а, — голос обволакивает младшего со всех сторон, бархатный и низкий, передающий то тепло, которое всегда присутствует в гнезде омеги. Чонгук поджимает губы, поворачивается к подходящему к нему Юнги и мотает головой. — Просто... знаешь, — бубнит он в ответ и делает странное движение в воздухе запястьем, думая, что это что-то объяснит. Он добавляет секундой позже почти шёпотом: — Молоко. Юнги молчит пару секунд, а потом опускает глаза на открытую грудь Чонгука, которую тот теперь не прикрывает, хоть руки и чешутся. Альфа пожирает взглядом, это можно почувствовать физически, и младший не помнит, когда смущался такого пристального внимания хёна. Это же просто... боже, он истекает молоком, на что тут вообще можно смотреть? Он хнычет, чуть морщась, и слышит понимающее мычание Юнги, встающего прямо перед ним. — Ох, — издаёт он притворно жалостливым тоном. — Я вижу, — добавляет следом. Движения Юнги уверенные: Чонгук просто молчит и наблюдает за тем, как большая, бледная ладонь касается его разгорячённой кожи. Длинные пальцы поглаживают мягко, но невесомо, как пёрышко, и эти дразнящие прикосновения только сильнее побуждают в омеге желание прикрыться, отстраниться и свести всю ситуацию на нет. Он издаёт булькающий звук, совсем не милый и не сексуальный, из-за чего альфа смотрит на его лицо и хихикает. Хихикает, чёрт возьми. — Прекрати смеяться надо мной, — шипит недовольно омега, хватаясь за чужое запястье. Это молчаливая просьба не трогать его, ведь Юнги совсем не помогает ему снять напряжение, возбуждение и желание получить что-то большее. — Это действительно не смешно, — он со стоном роняет голову на предоставленное плечо. Юнги свободной рукой гладит его по волосам в успокаивающем жесте, однако вторую не убирает с чужого торса. Его пальцы очерчивают пресс, мышцы которого тут же сокращаются, поднимаются вверх, оглаживая рёбра, и когда Чонгук дёргается от прикосновения к своей груди, то альфа сильно сжимает её и наслаждается приглушённым выкриком, переходящим в стон и хныканье. — Такая чувствительная? — спрашивает с лёгким недоумением Юнги, не ожидавший такой бурной реакции. Чонгук мычит, его руки хватаются за кофту альфы, сжимая в кулаках, и тянет на себя, хотя на самом деле хочет отстранить старшего. Юнги ловит стекающие капельки молока пальцем, с каким-то странным удовольствием втирая их в загорелую кожу омеги, и тот всё-таки находит в себе силы оттолкнуться и отойти назад. Его глаза бегают по заинтересованному выражению лица альфы, отмечают мягкую улыбку на губах и искорки на дне зрачков; плюхается обратно на диван со сбитым дыханием и пересохшим горлом. Чонгук расставляет ноги, даже не замечает этого, пока Юнги не издаёт смешок. Когда омега хочет спросить, что снова тот нашёл смешного во всём происходящем, вопрос пропадает сам по себе: домашние штаны не лучший помощник в том, чтобы скрывать стояк. Это Чонгук уже понял. — Твоё тело всё ещё нуждающееся после течки, да? — спрашивает альфа, наступая на младшего. Тот опускает голову и не пытается даже отрицать очевидное: Юнги знает, что да. Они не раз проходили через это. Юнги на молчание понимающе мычит и кивает несколько раз, как будто и правда сочувствует такой «проблемке». Он ощущает приятное покалывание на кончиках пальцев, означающее, что ему не терпится продолжить то, что начал: ласкать грудь, полную молока, из-за которого Чонгуку больно. — Хён, — шепчет омега вновь, смотря снизу вверх. Юнги останавливается и поднимает бровь, усмиряя свой пыл и нетерпеливость. Младший и правда выглядит возбуждённым и нуждающимся, но вместе с тем неуверенным и очень, очень смущённым. Альфа фыркает, сокращает между ними оставшееся расстояние и присаживается между раздвинутых ног. Его совсем не смущает очевидное возбуждение Чонгука сквозь штаны, он даже не смотрит туда, а только в лицо Чону. Его большие ладони расположились на крепких, накаченных бёдрах, которые так и просятся, чтобы их сжали и помяли: у Юнги много пунктиков, связанных с омегой и его находящимся в хорошей форме телом. — Что-то не так? — тон ласковый, и Чонгук успокаивается, прислушиваясь к нему. Он расслабляется под действием феромонов, которые альфа выпустил, чтобы снизить его нервозность по поводу того, что произошло ранее. Им действительно стоит сначала обсудить, прежде чем что-то сделать. — Я могу тебе помочь с этим, — добавляет Мин после, кивая на всё ещё набухшую грудь омеги, которую тот не пытается прикрыть. Она отзывается болью в тех местах, где Юнги пару минут назад сжал её; хоть это было и достаточно аккуратно, но фантомное ощущение прикосновений до сих пор присутствует. Чонгук отводит взгляд, его щёки становятся розоватыми, а в горле резко пересыхает. Он соврёт, если скажет, что никогда не думал об этом: как его альфа помогает ему с молоком, массирует грудь и говорит, какой он хороший и как великолепно держится. Лактация никогда не присутствовала в их сексуальной жизни как один из странных кинков. На самом деле, Чонгук вообще не считал эту вещь чем-то сексуальным, может быть, даже отталкивающей, хоть Юнги никогда не говорил об этом в таком контексте. И сейчас... если они продолжат, то это явно будет иметь что-то сексуальное, да? Чонгук чувствует предвкушение и нетерпение от мысли, как альфа может ему помочь. Знакомый, родной аромат окутывает его и заглушает неуверенность и нервозность, которая присутствовала в мыслях; Юнги сидит у него в коленях и просто ждёт, когда младший даст красный или зелёный свет. Нет ничего плохого в том, чтобы позволить ему помочь. Наоборот, это наверняка будет даже менее запарно, нежели Чонгук уйдёт в ванную и снова просидит там, стеная от боли и недовольства. — Ты... — Чонгук запинается, сглатывает и смотрит на Юнги. — Уверен? — выдыхает он, замечая, как его голос дрожит. Альфа выглядит так, будто ему задали самый глупый вопрос, который вообще возможно. Он кивает раз, два, а для большей убедительности и третий раз, не сводя глаз с Чонгука, румянец которого переходит на кончики ушей и шею. Это вообще странно выглядит со стороны: Юнги, сидящий между ног, и Чон с расстёгнутой рубашкой и стояком. И он... он правда не виноват, что отходит от течки ещё неделю, хорошо? Ему не надо чувствовать за это стыд, потому что это нормально. — Я знаю, что тебе сложно справляться с лактацией самому, — говорит Юнги и начинает круговыми движениями ласкать напряжённые бёдра Чонгука. Это должно успокоить младшего, однако он чувствует очередную волну возбуждения. Наверное, именно она влияет на то, что молоко непроизвольно выделяется и стекает по груди. Юнги прослеживает за ней, пока та не останавливается на прессе, и облизывает губы. — Я подумал, — он звучит уже более хрипло, чем несколько секунд назад, поэтому прокашливается и возвращает взгляд на лицо Чонгука. — Если ты не против, то позволь мне. Юнги не будет напирать, если Чонгук откажет ему. Всё это в новинку для них, тем более когда всё приобретает сексуальный контекст. Это необычно, странно, но безумно привлекательно и возбуждающе. Чонгук сгорает от желания получить свою порцию ласки от альфы, а омега внутри открыто урчит и красуется; низок шанс, что парень откажется от такого. Он выглядит неуверенным, даже когда кивает, тем самым говоря, что Юнги может делать всё, что захочет. И улыбка, украшающая его лицо, сразу заверяет Чонгука, что всё будет хорошо, ему не о чем беспокоиться. Юнги поднимается на ноги и хватает омегу за плечи, чтобы мягко подвинуть его в сторону и заставить лечь на диван. Младший не совсем понимает, что за позу альфа хочет принять, но подчиняется. С его губ слетает хныканье и тихое «ох», когда Мин забирается сверху и седлает его колени. Чонгук не знает куда девать руки, поэтому просто располагает их над головой, хватаясь за обивку дивана на подлокотнике. Альфа не спешит приступать к самому вкусному. Он восхищённо, с огромной любовью разглядывает тело под собой, останавливаясь на требующей внимания груди и высохших дорожках от молока по всему торсу. Его не волнует собственная нужда в прикосновениях, а игнорировать возбуждение довольно легко, особенно имея под собой разгорячённую омегу, которой нужна его помощь. Он решает угодить только Чонгуку и сосредоточиться только на нём. Омега выгибается в спине, когда Юнги кладёт на его изящную талию обе ладони и оглаживает мягкую кожу. Он мнёт её, царапает ногтями и поднимается выше, пока не останавливается на груди. Юнги накрывает её мягко и ласково, не спешит сжимать или пытаться что-то сделать, только наслаждается тем, как визуально это смотрится: грудь идеально ложится в его ладони. Чонгук наблюдает за этим, дёргается от прилива возбуждения. Сидящий на нём альфа, не менее возбуждённый, но держащий себя в руках, абсолютно не помогает. Юнги одет в простую домашнюю одежду, без какой-либо укладки на чёрных волосах. В последнее время альфа поднабрал вес, слегка стрессуя из-за дедлайнов, и Чонгук просто не сдерживает урчания в горле длиной в несколько секунд, когда видит мягкие щёчки хёна. К ним хочется прикоснуться, тыкнуть подушечкой пальца или с громким чмоком оставить там несколько поцелуев, коротких и быстрых. И омега клянётся себе, что так и сделает, когда о нём позаботятся, а сейчас лучше сосредоточиться на приятной тяжести на своей груди и ощущении тёплых ладоней. — Тебе больно, когда я сжимаю её? — спрашивает Юнги и в довесок к этому сминает грудь, более податливую, чем в обычное время. Возможно, это из-за накопившегося молока, ведь вне периода лактации там только крепкие грудные мышцы и ничего больше. Чонгук дёргается от прикосновения, издавая стон, и спешит помотать головой. Хочется закрыть глаза и откинуть её назад, просто насладиться этими прикосновениями и ласками, болью, перемешанной с удовольствием, а ещё лучше — получить стимуляцию уже давно вставшего члена. — Нет? — переспрашивает Мин, хмурясь и выпячивая нижнюю губу, как ребёнок. Его щёки слегка увеличиваются, и это — боже мой, вообще не время думать об этом, — так очаровательно. — Мило, — шепчет Чонгук, не сдержавшись, и краснеет, когда встречается с взглядом Юнги. Тот не понимает, что вызвало у омеги такую реакцию; смотрит в глаза и сжимает грудь ладонями, чувствуя, как те пачкаются в молоке, выделяющимся под давлением. Чон забывает обо всём, что хотел сказать, вместо этого выгибается в спине и резко перемещает руки с подлокотника на предплечья альфы, чуть ниже локтя. Юнги не приказывает отпустить его, он, кажется, полностью доволен всем происходящим, поэтому смеётся с того, как Чонгук вскидывает бёдра. Естественно, что ничего он этим не добивается, секундой позже отпускает их снова на диван и побуждает Юнги начать более уверенно и с конкретной целью массировать грудь. Молоко выделяется не каплями, а тонкими струйками, пачкает Чонгука и ладони Мина, но останавливаться альфа не собирается. Он стойко терпит то, как омега извивается под ним, хнычет и издаёт стоны, переходящие в какое-то нытье, выгибается в спине и снова — безрезультатно — пытается привлечь внимание старшего к своей проблеме в штанах. С его губ пока не срываются просьбы или мольбы что-то сделать с ней, но по его взгляду, обращённому на альфу, всё понятно и так. — Тш-ш, — шепчет Юнги с желанием успокоить Чона, когда тот хлопает его по предплечью, чтобы дать намёк сбавить обороты. Альфа убирает ладони и облизывается с рычанием, рождающимся глубоко в горле, когда видит весь тот беспорядок, что они натворили. Молоко испачкало весь торс омеги, оно стекает дорожками по прессу, собираясь лужицами во впадинках. Юнги подносит к своему лицу руки и вовсе не удивляется, когда видит, насколько они мокрые и слегка липкие. На цвет молоко не совсем белое, слегка более мутное, нежели он представлял, но на вкус... Альфа слизывает с пальцев лакомство и облизывается с удовольствием на лице. Слегка тёплое, сладковатое и вовсе не пресное. — Идеальный на вкус даже здесь, — хрипит он, опуская ладони на пресс Чонгука и смотря на него. Омега лежит под ним с расширенными глазами и учащённым дыханием, явно насладившись тем шоу, что Юнги устроил на несколько секунд, пробуя молоко. — Хён, — зовёт Чонгук, чувствуя, что находится на грани. Мог ли он мечтать об этом? — Хён, — он задыхается, когда снова пытается привлечь внимание к себе. — Что такое? — тут же отвечает Юнги, облизывая губы. Его руки липкие, но он игнорирует это и снова располагает их на взбухшей груди с красноватыми, раздражёнными сосками, полностью испачканными в молоке. Очередная капля выступает на самом кончике и падает с тем, как Чонгук делает вдох. — Если хочешь что-то получить, то возьми это, — уверенность и сталь в голосе на мгновение вызывает у омеги вопрос: что Мин имеет в виду? Ему не нужно ничего спрашивать вслух. Юнги ёрзает на чужих коленях, а потом подтягивается выше, седлая парня чуть выше бёдер. Чонгук сначала не совсем понимает, зачем это сделано, но когда под воздействием очередного давления на своей груди тёплыми ладонями он вскидывает таз в желании получить какую-то стимуляцию члена, то охает от пронизывающего его удовольствия и осознания. Его возбуждение, скрытое слоями ткани, утыкается между ягодиц Юнги, который наблюдает за ним и одобрительно мычит, выдавливая молоко с аккуратностью. Чонгук перемещает свои руки на талию альфы и сжимает её: сильно и требовательно, чтобы осадить его и застонать от приятного соприкосновения, не совсем достаточного из-за преграды в виде штанов на них обоих. — Альфа, — выпаливает омега, издавая полустон на ответное рычание Юнги. Чонгук толкается снова, впивается в бока старшего и не позволяет тому приподняться. Если это единственное, что он получит от Мина, то действительно готов взять всё по максимуму. Старший никак не комментирует резкие, поспешные толчки Чонгука; ему приходится упираться коленями в диван, чтобы полностью не наваливаться всем весом на бёдра парня, и сам прикусывает губу до боли от жара, исходящего от тела под ним. Омега всегда был таким — умеющим брать, если ему предлагают, и делает он это всегда идеально. Внутри Юнги альфа радостно лает и поощряет все решения человека, который безумно внимателен к нуждам своей пары. Юнги наблюдает за тем, как Чонгук теряется в своём удовольствии, пока продолжает массировать грудь и иногда задевать соски, приносящие омеге и боль, и удовольствие. Наверное, тот коктейль, который Чон испытывает от такой ласки, побуждает его усерднее толкаться бёдрами вверх и тереться членом. Он знает, что, будь они оба голыми, то его красно-бордовая головка, слегка мокрая от предэякулята, идеально бы скользила между ягодиц Юнги, задевая ободок ануса; столько бы усилий пришлось приложить к тому, чтобы не войти одним движением внутрь альфы, гоняясь за теплом и собственным оргазмом. Сейчас у Чонгука нет выбора, кроме как пытаться делать все эти фрикции, крайне выматывающие и заставляющие его бёдра изнывать от напряжения. Эта боль не притягивает к себе всё внимание омеги лишь потому, что Юнги громко рычит, видя, как парень под ним вытягивает шею, подчиняясь и умоляя лишь одними звуками, срывающимися с губ, позволить кончить и избавиться от сгорающего чувства нужды. Когда альфа приподнимается и наклоняется вперёд, нависая над Чонгуком, то тот дёргается от незнания, что на этот раз может сделать Юнги. Ухмылка на лице Мина не сулит ничего хорошего, а уж прикосновение мокрого языка к его груди, слизывающего молоко, — тем более. Место, к которому прикасался язык, горит, и омега яро ненавидит такие моменты: когда мозг придумывает то, чего на самом деле нет. Его торс и так весь мокрый, перепачканный в молоке, и сделать ещё больший беспорядок просто невозможно. Кажется, в голове альфы возникла хорошая идея убрать всё это собственными силами: проходясь языком по груди, рёбрам и прессу, собирая сладковатую жидкость и мурлыча, громко и протяжно. Чонгук знает, что ему не надо много, чтобы кончить. То, за чем он наблюдает, уже будет получше всякого порно, и если Юнги не перестанет вытворять весь этот беспредел, лаская странные кинки младшего, то и конец придёт незамедлительно. Чонгук смущается, когда Мин отстраняется и смотрит ему в глаза. Его лицо перепачкано, язык скользит по губам, собирая остатки, и взгляд, — голодный, как у хищника, — вызывает у Чона стон, плавно переходящий в умоляющее «хён». — М-м? — тянет Юнги, осматривая свою работу и не переставая ласкать загорелую кожу под своими ладонями. Чонгук дёргается, выгибает спину, чтобы получить ещё больше, чем он уже, но это совсем ему не удаётся: Юнги пригвождает его обратно. — Я знаю, что ты скоро кончишь, — оповещает альфа, принюхиваясь к запаху парня, который становится с каждой секундой насыщеннее. Чонгук хнычет и даже не скрывает этого. Альфа снова усаживается на его бёдра, и младший не сдерживает себя, чтобы простонать тихое: — Спасибо. Юнги самодовольно урчит и на полпути встречает вскинутый таз омеги, чтобы трение снова по максимуму приносило удовольствие Чонгуку. Он цокает, когда толчок получается рваным; красный сосок уж слишком сильно привлекал, поэтому не сдержался и покрутил его между пальцев: молоко тут же появляется в виде нескольких капель. — Кажется, мы полностью тебя выдоили, — с разочарованным вздохом говорит Юнги, располагая ладони под грудью и мягко нажимая поступательными движениями, стимулируя молочные железы и надеясь получить ещё порцию молока. Чонгук стонет, как только слышит это, и рвано дышит, смотря из-под ресниц на альфу, сидящего на нём. Тот ловит его взгляд и вопросительно поднимает брови, на что омега может только помотать головой и пробубнить что-то похожее на «пожалуйста». До Чонгука спустя мгновение доходит осознание, что за всё время Юнги ни разу не поцеловал его, и это по какой-то причине сбивает его с толку. Разочарование вмиг затапливает его с ног до головы, а в груди появляется чувство тяжести и неудовлетворённости. Глаза сами по себе начинают слезиться, и Чон лишь раз шмыгнул носом, закусывая нижнюю губу, как альфа тут же оказался рядом, пододвинувшись к нему и склонившись над ним. — Всё хорошо, омега, — шепчет он, отнимая одну руку от груди и кладя её на щёку Чонгука. Она действительно липкая от молока, но никто не обращает на это внимания. Юнги ласкает подушечкой большого пальца бархатную кожу и заглядывает в карие глаза младшего, мягко улыбаясь при виде скопившихся слёз. — Тебе незачем плакать, просто скажи мне, что ты хочешь. Ответ формулируется на языке Чонгука мгновенно, но вместо целого предложения удаётся выдавить только хнычущее: — Поцелуй, хён. Понимание отражается на лице Мина, который осознаёт, в чём проблема, и кивает, накрывая его губы своими. Оставшаяся на груди ладонь снова начинает массировать её, посылая разряды удовольствия в пах; Чонгук ощущает вкус Юнги и может спокойно вернуться к тому, чтобы гнаться за высвобождением. Альфа прекрасно понимает, почему младший больше просто наслаждается теплотой его губ на своих, нежели по-настоящему целуется. Наверное, он полностью сосредоточился на том, чтобы дойти до оргазма, нежели удовлетворить уже отошедшую на второй план нужду в поцелуях. Дыхание Чонгука через какое-то время начинает сбиваться, а хныканья стихать: Юнги отодвигается и оставляет короткий чмок на покрасневшей щеке омеги, потом на носу и лбу, поглаживая по длинным прядям волос, спутавшихся и влажных. — Хороший мальчик, — хвалит альфа, чувствуя, как стояк Чонгука начинает врезаться в него более требовательно и менее скоординированно. — Такой молодец, что позволил мне позаботиться о тебе, — продолжает он, получая в ответ несколько кивков и протяжное «хён». Юнги наблюдает за каждой сменяющейся эмоцией на лице Чона и улыбается. — Кончишь для меня, маленькая омега? Бёдра Чонгука дёргаются, а руки взлетают и резко хватают альфу за волосы, оттягивая их до лёгкой боли. Юнги подчиняется и с ухмылкой слегка запрокидывает голову: обнажает горло и смотрит из-под ресниц на младшего. Такая податливость со стороны Мина толкает Чонгука через край. Он проезжается стояком между ягодиц Юнги последний раз, открывает рот в скромной «о» и зажмуривается, дёргаясь всем телом. Он кончает ярко и продолжительно, усиливает хватку в чужих прядях и почти не слышит успокаивающий шёпот, который хвалит его за хорошую работу. Чонгук позволяет себе вдохнуть воздух через несколько секунд, кажущихся вечностью, и стоит ему открыть глаза, как Юнги тут же целует его и спешит уткнуться в шею, чтобы пометить запахом и обнюхать. Неприятное чувство в штанах не беспокоит Чона какое-то время. Его отвлекает тяжесть чужого тела на себе, юркий язык, оставляющий влажные мазки на чувствительной коже, и приятные поглаживания по груди. — Хён, — устало выдыхает омега, обнимая Юнги и притягивая ближе к себе. Запах альфы и его феромоны тут же дают чувство уюта. Тот мычит ему в шею и аккуратно кусает, говоря, что слушает. Чонгук издаёт смешок на очередном вдохе и расплывается в улыбке, прикрывая глаза от вымотанности. — Могу ли я называть тебя теперь извращенцем? Старший замирает на мгновение, а потом насупленно отнимает лицо от чужой шеи и смотрит на улыбающегося омегу слегка обиженно, как будто не верит в услышанное. Его бровь плавно изгибается в вопросе. — Могу ли я теперь называть тебя извращенцем? — в голосе слышны нотки издёвки, но без всякого желания устыдить Чонгука в том, что ему понравилось. Младший смотрит на хёна и краснеет, отворачиваясь. — Т-ты первый начал, — заикается он, устремляя взор на до сих пор работающий телевизор. Чёрт, он совсем забыл про него, даже не слышал диалогов актёров дорамы на заднем фоне. Действительно выпал на некоторое время. Чонгук вздыхает и поворачивается снова к Юнги, гордо восседающему на нём. Сперма в боксёрах — отвратительное чувство, и если бы не оно, то омега был бы не против пролежать так ещё какое-то время, купаясь в запахе Юнги и его ласках. К сожалению, ему срочно нужно в душ. Парень приподнимается, из-за чего альфа слегка соскальзывает ниже, освобождая крепкие бёдра. Мин кладёт раскрытую ладонь на чужую накаченную грудь, как только тот принимает сидячее положение, и мычит; в глазах снова мелькает искра возбуждения. Чонгук стонет и мотает головой. — Нет, хён, сначала душ, — строго говорит он, указывая пальцем на старшего и получая в ответ скромную, влюблённую улыбку. — А ты заканчиваешь свою работу и только потом присоединяешься ко мне на кровати. Юнги только делает вид, что недоволен такими условиями, но его сладковатый аромат в воздухе говорит об обратном: готов почти что мурчать от удовольствия. — Моя работа всегда может подождать, если ты будешь кормить меня так, как сегодня, — Мин плавно проводит пальцами по груди омеги и игнорирует тот факт, что снова пачкается в молоке. Чонгук вспыхивает, приобретая ярко-розоватый румянец, и скидывает Юнги с себя одним резким движением, вскакивая с дивана. Направляясь в ванную, он слышит позади смех.