Сейчас, прекрасное сейчас.

Свист, лёгкое напевание. Хаширама светлый, обласкованный лучами солнца, обволакивающего его мягкую натуру. Во рту незамысловатый стебелёк от травы, что иногда щекочет нос от неосторожных движений ртом в такт своей мелодии. Для Сенджу сейчас всё было не важно, успокоение он мог найти и в мохнатом поле, которое ворсами стелилось на землю от горизонта до горизонта, затейливо ласкаясь под ветром и голубой лентой неба, сегодня особенно приукрасившейся жемчужными росписями-облаками, словно дорогое колье в подарок юной красавице. У мамы было такое колье, его пришлось оставить в скоротечной спешке отступления, в пылу войны, которая была настолько недавно, что происходящее казалось затянувшимся сном и заключенный мирный договор - гендзюцу или, того похуже, сном при смерти. Порой так задумывался, не умер ли случаем на одном из боёв, истекая кровью от многочисленных ранений, не погиб ли Хаширама? Гулко, будто достаточно отдалённо, в памяти промелькнул последний бой с Учихами, хотя последним его не назовёшь, "битвы" продолжались в мирной обстановке под общей крышей, никто не хотел отпускать возможность что-то, особенно по чёрному-собственнически временами, себе отхватить, не полагаясь лишь на удачу и "перепадёт". Даже за Хашираму. Это не имеет никакого дела к распрям кланов или нуждам деревни, это лишь между двумя. Мужчина, закалённый в тяжёлых и вязких боях, с бледной кожей, сиявшей будто недостатком витамина "С" и недосыпом с самого рождения, и чёрными вороными волосами, что походили и вправду на крылья птицы смерти. Он был как ворон, тенью ходил, бывало с Хаширамой, и громогласно каркал свои едкие изречения в сторону Тобирамы. У старшего Сенджу на этот счёт ничего нет, он порядком перестал обращать на них внимание, в последний раз заинтересованности кинув шутку про то, как те "хорошо" ладят. Хаширама стал немало общаться с младшим Учиха, того, будучи слепым, мало куда отправляли и на незамысловатые беседы находилось время, а на обсуждение вопросов клана Учиха, пока не было Мадары, - тем более. Изуна относился скептически к Сенджу, отмечая вслух Хашираме, что считает Тобираму - злым, а старшенького брата этого недоразумения - глупым и чрезмерно наивным. Не в обиду, это можно было лишь понять по тому, с какой шутливой улыбкой он произносил своё мнение о Хашираме. Тобирама лишь видел одно - Изуна стал больше времени проводить в резиденции Хокаге, попадаясь на глаза своим длинным чёрным хвостом. Хаширама, сидящий в тёплой ряби кабинета, бархатисто разливается смехом, прокатывающимся по помещению, по отдалённому светлому коридору, под рёбрами младшего. Рядом сидит Изуна и улыбается, направив голову в сторону собеседника. Недавно Хаширама спросил есть ли возможность вернуть тому зрение, даже если без шарингана. Старший Сенджу хочет, чтобы Изуна увидел деревню. Плоды работ, счастливых детей, красивые леса, неокрашенные войной, вечернюю Коноху. Всё-всё-всё, до чего можно дотронуться глазами, запечатлив такую картинку где-то глубоко. Когда всё не достаточно хорошо до "идеально", но не слишком плохо для "война". Порыв ветра стукнул в лоб и прохладный лист мягко ударился о светлую кожу. Даже если сон, то очень хороший. Два Сенджу лежат на большом травяном поле и вдыхают пары тёплого лета, обжигающего лёгкие в детские года, когда так хотелось от всего убежать в гости к полям, родникам в глуши, к большой реке с тяжёлым деревянным мостом, представляющим из себя серьёзную конструкцию, автора которой никто не знал, хотя поговаривали, что сделал это сам Мудрец Шести Путей, наградив обрыв над большой рекой, полной рыбы, переправой. Давит несмеренный луч, им в голову пришло лечь вот так, даже не под деревом, что укрывало бы от такой неприличной назойливости. Также неприлично назойливыми можно было назвать и взгляды Тобирамы на брата, больно часто он поворачивал голову в сторону расплывшегося на траве, подобно коту, аники. Было в этом что-то потаённое, будто связывает непринуждённо, мягко и гипнотизирующе. Поле шумит, на нос села божья коровка. Неожиданное, вызывающее маленькие мурашки на щеках. Приятно как что-то, почти незримое в суете работы, становится чем-то большим сейчас. Хаширама напевает мелодию, в кабинете хокаге она звучала излишне ветренно и беззаботно, но здесь.. Сейчас всё было иначе. Возможно отступит паранойя и можно будет спать не так чутко, может даже видеть сны о прошлом. О реке, большом мосте, о братьях и заботах по дому, которые казались такими сложными, о хохоте, весёлых играх. - Тобирама, а помнишь тот мост? --Мечтательно просвистел Хаширама со стебельком во рту. Он повернул голову и щедро собрались хороводом полевые цветы с травой на волосах. Кажется, на то они и братья, чтобы думать об одном и том же. - Хочешь сходить? - Взывающе подкинул бровь младший и хитро сощурил глаза на старшего. Конечно хочет, для Тобирамы он был прозрачным, чистым как горный хрусталь. Хаширама резко поднялся и озарился улыбкой, смотря на Тобираму сверху вниз. "На перегонки?" Донеслось до него лишь тогда, когда старший Сенджу помчался в сторону леса. Вопрос то будь, или спешное утверждение - не важно, внутри начинал бурлить адреналин, подгоняемый желанием догнать брата. Уж в скорости тот не мог обойти младшего, пусть не задаётся. Душная погоня, Хаширама стал быстрее, особенно без тяжёлых пластин брони. Гонимые вперёд чем-то сильным, влечимые воспоминаниями. Всё это несерьёзно, но важно, неотложно до глупости. Сейчас, прекрасное сейчас. Шумно бурлит река, чуть нежась на камнях, как выбьется из берегов и зашипит на раскалённых камушках. Здесь рыбы было много и Хаширама нередко отмечал богатство этой небольшой долины. Немало лечебных трав, деревьев, кора которых спасала от жара и подступивших болезней, немалочисленные стаи, обосновавшиеся недалеко от реки. То самое место, совсем не изменилось. Над мостом качало ветками дерево, большое и увесисто величавое. Первое дерево, которое смог вырастить Хаширама при помощи мокутона. Меж листьев затейливо гуляют солнечные лучи, по веткам раскладывая тень от зелёного трафарета кроны. На стволе еле держалась белая повязка с символом клана Сенджу, оставленная лично старшим. Взгляд плывёт по деревянным опорам, обрамлению досок и тонкими сводами по основаниям. Как тогда, когда Хаширама вытащил младшего показать "что-то очень прекрасное!!". Меланхоличная улыбка скривила лицо и из горла вырвался лёгкий добрый смешок. Его не переполняло это чувство, нет же, но он, кажется, взмывал над землёй, впрочем, смотря вниз, видел что стоит на земле. Хаширама помахал ему рукой, ведь вдруг младший не заметил того, стоящего на мосту. Уж больно тут хорошо и красиво, как тогда, так и сейчас. Вздымаются клубьями листья под мокрым паром бьющейся воды. Лёгкая влажность гранулами доносится до носа и обнимает ладонями лицо, так свежо дыша в лоб. Сейчас в деревне много залежных дел, а они в ус не дуют, стоят на мосту и медленно, перебирая пальцами ощущения и воспоминания, ведут тихую беседу. Приливают нехитрой темой, отливают шуточным спором о мелочи, глупости, мнении и впечатлении. Их приливы и отливы. В воде пестреет рыба с ярко красной, не пропущенной солнцем, отливающейся чешуёй. "-А помнишь.." И Хаширама, начиная снова и снова что-то прокручивать в голове, заводил разговор, подперев загорелое медовое лицо ладонью и как-то мечтательно-влюблённо блуждающий взглядом по реке, обводя невольно чуть округлившийся обрыв, близкий более к реке, который от волн изменился. И он изменился. Возможно сгладился под стать временам, когда мимо него, вверху по мосту, уже не проходили шиноби враждующих кланов. Эта тропинка была лишь для шпионов, никто через неё не ходил, она никуда не вела. Мост, для них двоих. Только для них двоих, стоящих сейчас, в прекрасном сейчас, и разводящих темы направо и налево, будто и мост их слушал. Дурачливый брат, такой был вчера, такой он сегодня и завтра ничего не изменит его журчащей натуры. Завтра он будет с такими же мягкими и чуть пухлыми, будто свежая выпечка, губами, шелковистыми непослушными волосами, находил которые ты везде по дому, тёплым телом, не жалеющим жара для всех, смолистыми глазами. Или же они как застоявшийся мёд. Или опаленное огнём дерево, дышащее чуть бы не собственной трухой и пеплом, душным и серым. Смотреть в эти глаза и придумывать на что они похожи, какой цвет, какое настроение. Хаширама окликнул младшего, уже темнеет, они с утра в деревне не появлялись. Ушли, вот так безропотно, утром, как хотелось. Тобирама нашёл брата рано собранным на выходе."Нет, Хаширама, ты не можешь вот взять и уйти, Хокаге не должен бросать дела." А в итоге, решили оставить деревню вместе. Холодность альбиноса не смогла победить огонь в глазах..Медовых, смоляных, древесно-пепельных, горячих. Мадара, быть может, уже извёлся и каркать станет похлеще обычного. Не его взяли любоваться сердцем Хаширамы - лесом с полями и долиной. Дети солнца, вместе до конца. Им никто не нужен, ведь брат рядом и это хорошо. Пьяняще хорошо. Тобирама бросил взгляд на Хашираму. Слов не нужно, брат подошёл и обнял его. Минутка слабости, эмоций и чувств. А потом снова холодный, снова ругает дурачливого. И ещё минутка. Запах прелых листьев, кружащие хороводом в волосах цветы. Возвращаются они также в разговорах, приходя в некоторое волнение, так как их выходка могла наделать бед. У ворот деревни стоял Мадара. Злой, до чёртиков разъярённый. Интересно чем больше, тем, что Хаширама вот так пропал или тем, что пропал он с братом. Хаширама остановился, как только завидел его тёмную тень, контрастирующую подобно высоким строгим елям, на горизонте. - Давай другим входом. - Выдохнул как-то растерянно обладатель мокутона и свернул тропкой вниз, к другому проходу, что находился у резиденции Сенджу, воспользовались которым они умело утром. На лице обоих появилась ребяческая шаловливая улыбка, будто, будучи ещё детьми, совершили розыгрыш и скрываются с места преступления чтобы потом ждать искромётных результатов. Результаты будут точно фейерверком, главное то, чтобы не фейерверком под домом братьев. Доски как никогда затейливо скрипят под сандалями, будто хихикают, тихо и кротко. У порога мялся житель и, увидев вышедшего Тобираму и Хокаге, с восторгом кинулся на последнего. Завтра их ждут новые прошения в двойном объёме, выговор от Мадары и старейшин. Завтра. Не сегодня. Плотный ужин, восполняющий силы от долгой прогулки, наполняющий пустой желудок и греющий снова и снова ощущения. В лесу Хаширама успел собрать немного малины и сейчас, в размякшем вечере, они сидели в маленьком саде при доме, сокрытом за стенами резиденции, успокаивая строптивое сердце сладкой малиной под мирный шелест. В саду разлёгся пруд, но его тихое дуновение не сравнится с шумным буйством дальней реки, капли которой, кажется смутно, до сих пор танцуют у носа, влажными следами падая на щёки. Разморившийся Хаширама отправился спать, его завтра ждёт та ещё нервотрёпка, а младший остался сидеть с пустой пиалой с пятнами от сока ягод. Этот чудесный день он сохранит себе поглубже, улыбаясь воспоминаниям ночью на футоне и благовенно освежая в памяти резвость воды, аромат ягод. Дерево, лоснящаяся повязка, колеблемые диким ветром листья пышного парика. Комната во мраке, пол чуть скрипит, лёгкие пошаркивания нарушают тишь. Тобирама видит Хашираму, так близко, так неведомо желанно. Поцелуй, ещё один, и ещё, ещё. Так пылко касаются чужие губы кожи, как выбивают надрывный вздох. Несмеренные прикосновения, тёплое дыхание в шею, старший пахнет долинной рекой и хвоей, не холодной, а тёплой, что первая ловит лучи восходящего солнца. И вокруг, впрочем, ничего и не видно за красивыми чертами лица, так пленящими, что голову можно потерять. Или Тобирама уже потерял, сколько он всматривается в каждую деталь и облюбливает снова и снова. Руки тянутся к волосам, притягивают к себе, не отпустят, не захотят делиться солнцем, растягивая время пребывания своего светловолосого обладателя под лучами. Пальчики самого альбиноса тянутся к чужой коже, лаская шею, массируя пальцами. Шея, ключица, грудь, плечи. Ах! Всё это сейчас в той первозданной красе, не в мечтах, кажется, тут, наяву. Постельное бельё идёт складками по футону, неверно исходит из идеальной гладкости. Сон. Прекрасный сон в этом прекрасном сейчас. Кажется, он давно уже потерял рассудок, смотря на брата так же скрытно и жадно, как Мадара. Но он по праву ближе, он по праву должен быть рядом, дышать в губы. В голове - ругать за очередную глупость прям в губы, жарко и пылко вздыхая, входя вновь и вновь в контакт. Ветки стукнули в деревянную опору сёдзи, выводя из раздумий в холодную комнату. Стало морозить, во сне ты не заметишь такой глупости и утром, вытянув ноги из-под одеяла, вдохнёшь тёплый воздух во всю грудь и распластаешься по полу, чуть прохладному, намереваясь остудить себя, будто было жарко. И после таких снов жарко, но хочется заморозить себя полностью пол не сможет отбить жар. Тобираме кажется, что сейчас он красный, как плод черешни, и с его макушки восходит пар. Он снова укладывает голову на футон, поудобнее, подбирая подушку руками. Это слишком долго его морочит. Утро. Хаширама уже собран и обувается в гэнкане, кропотливо обувая деревянные сандали. Рядом стояла кипа бумаг, видимо, не спал. - Доброе утро, отото. Буду ждать тебя на месте, не опаздывай. - Тобирама хмыкнул, уж кто из них любитель тут опаздывать, так это старший. Последний же это называл неторопливостью, так неопрятно на него сегодня накинуто хаори, а волосы нужно было расчесать получше. - Мне нужно будет спасение от Мадары. - Они оба прыснули и Хаширама удалился. Утро. Завтрак, пустые улочки, неободрённые ещё утром, пыль дороги. Резиденция. Кабинет. Хаширама и Изуна. Туча из старшего Учихи, уж стоит надеяться, будет чернеть где-нибудь на горизонте, ревниво кусая локти. Нет же, он чувствует это. Трое в кабинете чувствуют это. Непомерно, будто снова на поле брани окатывает страх, подобно ведру с ледяной водой. Хаширама даёт знак рукой для Тобирамы, на что младший берёт под руку Изуну, несколько листов и, не мешкая, уводит потенциальных жертв, то бишь себя и младшего Учиху, который, впрочем, не сопротивлялся, ощущая чакру старшего. И потом снова как всегда, несовершенная пыльная рутина, и так до следующего "прекрасного сегодня".