Мнимое исчезновение.

Самое время было выключить громкую музыку, разливающуюся по всей квартире, когда гости заполонили уютную и маленькую кухню. Самое время закрыть шторы, или как в Советах зовется по-простому — занавески. Пора выключить свет и лечь в теплую просторную кровать. Одеяло аккуратно сложено, подушки сбиты в мягкий ком, соприкасаясь боками, обозначая близость данного вечера к концу или началу чего-то нового. Жесткий плед лежал посередине кровати, свернутый и сжатый в тугой кнут, а повсюду лежали куртки гостей, которые уже собирали все свои вещи, остатки еды, которые хозяйка так старалась готовила. Блюда буквально силой заставляли брать, потому что в холодильнике уже места не хватало. На самом деле, это хитрый ход хозяев, которые уже просто не могли смотреть на такое количество еды, и просто хотели спокойно выпроводить своих гостей. Нет, они не вынужденно принимают своих товарищей. Они очень любят шумные посиделки, с песнями, с танцами. Конечно, это не одобряют соседи, но потребность остается потребностью. Музыка наконец-то сбавляет свою громкость, куртки с каждой секундой уменьшались по своему количеству, теперь хотя бы можно понять, что наполняет всю комнату, кроме большой кровати и шкафа. У кровати стояло несколько столиков, стояли кресла, стоял книжный шкаф, шкаф с одеждой. В общем-то, все по-простому. Все как у людей. Не как у артистов. Только обширная для того времени четырехкомнатная квартира, которая была сооружена самостоятельно. Как же? Да все очень просто! Игривый пытливый ум купил квартиру рядом с квартирой своей пассии и просто прорубил стену. Все гениальное — просто, но все простое уже гениально. Надоедливый искусственный свет, выключался, а мягкий свет ночника, который уже по традиции включался каждый вечер, даже тогда, когда никого кроме взрослых дома не было, пробивался во все комнаты, мягко оставляя лишь его намек. Такая же картина в зимний вечер. Когда уличные фонари освещали темную квартиру. Тогда мы вполне можем обходиться без света, при этом наслаждаемся теплой атмосферой. Хрусталь люстры аккуратно стучал, извлекая гулкий звон, когда хозяин, открывая и закрывая дверь, пускал в квартиру поток холодного воздуха. Хозяйка вздрогнет от холода и продолжит свою подготовку к вечерним процедурам. Она прихватила с собой мягкое полотенце, субстанцию, которая мило напоминала шампунь с полевыми цветами, новое мыло, которое уже давно лежит в тумбочке и пожелтело, и мягкую мочалку. Никто из квартирантов не понимал, почему все банные предметы лежат в отдельной тумбочке, которая находится далеко от ванны, но, видимо, их это устраивало. Она аккуратно вставала в ванну с горячей водой, спустилась, и легла так, чтобы сквозняк не холодил плечи. Она недовольно выскажет об этом мужу, который всеминутно закроет дверь, выдворив оставшихся гостей — кошечек и собачек — которых полупьяные гости принесли, дабы пошутить над своими женатыми друзьями. Он скинет с себя парадный костюм, наденет просторную и легкую одежду, кошачьим шагом проберется по коридору оставляя за собой терпкий аромат одеколона, приоткроет дверь и по-мальчишески игриво заставит хозяйку смущаться. — Андрюша, ты как мальчик! — надуто скажет она, закрыв оголенную грудь пушистой пеной. Ему нравилось, что она до сих пор смущается его, хотя ночи, которые они проводят друг с другом, скажут совершенно об ином. Андрей улыбнется и нехитрым образом скроется за дверью. Сядет на кровать, возьмет книгу, которую брал каждый раз, да так и не мог начать читать, когда его жена уже третий раз за неделю перечитывает ее. Он все хочет показаться важным, тоже прочитав сие чтиво, да все не может сосредоточиться. Ему было важно вникать во все дела, которые вытворяет его верная подруга. Это было его главной потребностью — быть вовлеченным во всем, при этом знать все доскональна. Да уж больно был неусидчив, читая романы про раннюю любовь, неудачное замужество, шестерых детей… Задавал себе вопрос, где же женщина взяла такую поганую книгу, где такое продается, не успевал прочитать — сразу засыпал на первой странице. — Какая пошлая книга, где она ее вообще взяла?.. Пошлая по меркам его времени, по меркам его социального сознания, а по меркам личностного мнения — ему это было совершенно неинтересно, но ему хотелось единожды дать звезду, сказав, мол, не ты одна ее читала, да и не можешь так бессовестно ее хвалить. Уже прочитав первую страницу, с желанием перевернуть на вторую, отвлекся, когда его милая подруга зашла в спальню в одном полотенце. Она принесла свои кольца, серьги, дабы положить их в старинную коробочку, которую сама где-то по молодости искала, на ночь. Пока снимала одну сережку, Андрей все-таки решил «дать звезду». — Лариса, совершенно не понимаю, где ты могла взять такую бездарную книгу, она совершенно неинтересна! — он откинул книгу рядом с собой и поднял нос настолько высоко, что шея невольно хрустнула, а глаза выразили тяжелейшую боль, которая обычно появлялась, когда он где-то совершенно случайно увидит пылинку. Тогда он звал свою дочь, вальяжно снимал крошку со стола и подавал в маленькие ручки, чтобы та унесла куда подальше. Голубкина улыбнулась и повернулась на него. Как она была красива и сексуальна. Короткие волосы волнами свисали со лба, капли воды безжалостно падали на пол, глаза безбожно закрывались в такой ранний час, губы размыкались в безмолвной усмешке — это был ее план. Ей самой-то особо не нравилась эта книга, но она решила заинтриговать Андрея, чтобы он ее тоже прочитал — такого рода шутка. Он всегда оценивал ее шутки, но только тогда, когда она сама кололась. Она считала его наивным в этом плане и часто невинно шутила. — Почему она тебе не нравится? — она закрыла маленькую шкатулочку, сложив все украшения. Лариса медленно подошла к кровати и аккуратно села рядом с мужем, прикрывая оголенное бедро, чтобы не отвлекать Андрея от такого важного и значимого разговора. — Вот я прочитал первую страницу… — Вот! Ты даже половины не прочитал! — вскрикнула она, скрывая рукой свою улыбку. — Потому что неинтересно… — Вот когда прочитаешь, тогда и поговорим. Она щелкнула пальчиком по надутым от злобы крыльям носа, схватила увлажняющий крем для рук — продолжила свои вечерние надобности. Миронов бросил книгу куда-то в сторону, достал из-под себя одеяло и закрылся с головой. Только нос выглядывал из-под тяжелой ткани, набитой теплой этой… как её… Да неважно! Шорох был услышан Ларисой. Она оглянулась, села боком к Андрею и сухим пальцем стащила с его глаз одеяло. — Что ты делаешь, Андрюша?.. — улыбнулась она. — Ларион, я диву даюсь! Ты так хорошо выглядишь, а пользуешься всем этим… Это помогает? — попытался он сменить тему, когда понял, что высказаться о собственной важности уже не получится. — Не знаю, хочешь попробовать? — она подняла брови. — Конечно! Он всегда был за любые шалости, честное слово, как ребенок. Он схватил крем у Ларисы, выдавил и толстым слоем намазал на подбородок. Голубкина снисходительно улыбнулась и сказала: — Он для рук! Она вытерла крем с лица мужа, нанесла его на руки и самолично стала его растирать. Миронову нравилось это прикосновение. Он вообще любил, когда Лариса за ним ухаживает. Голубкина упорно втирала крем в руки своего актера, почти гордилась, пока Андрей не обмазал своей рукой щеку жены и несколько прядей волос. Она вскрикнула и закрыла глаза. — Ларочка, ты чего? — Ты чего наделал? — тихо сказала она. Когда Миронов убрал ее ладони с лица, в глазах блеснули слезинки. Безмолвно обнял свою плаксу, как часто ее называл про себя, конечно, с нежным ударением. Вытер щечки полотенцем, которое лежало на тумбочке и поцеловал свою жену в нос. Она смахнула пальчиком сырую прядь волос, заложив за ухо, убрала крем в тумбочку, Закрывшись одеялом, она стянула с себя полотенце, бросив его на мягкое кресло, которое стояло около двери и легла на кровать. Андрей провожал каждое ее движение: как длинные пальцы убирали волосы; как глаза предательски закрывались, проваливаясь в полусон; полотенце назло спадало с красивой груди; как белая пушистая ткань упала на зеленое кресло. Его жена часто волновала мужские мысли, чтобы оставить его в сладком неведении на последующую ночь. Он ругался про себя, подавляя волну возбуждения, вжимался лицом в подушку, тяжело дышал и исподлобья смотрел на Голубкину, которая невинно водила ладонью по тонкой шее. Она улыбалась, заливалась смехом, наслаждаясь нетерпимостью мужа. Он ехидно ухмылялся и завлекал ее к себе в постель. Она, конечно, по девичьей натуре сопротивлялась, но долго не могла противиться желанию. Несколько минут они пытались лечь спать, но что-то постоянно мешало: то кто-то что-то забыл, что-то не выключили, что-то не закрыли, то соседи решили поскандалить ночью. В общем, легли они только около полуночи, хотя желание закутать в теплое одеяло было чуть раньше. Уже в состоянии полусна Андрею пришла мальчишеская идея. Лариса мирно засыпала, но почувствовала на своей оголенной талии крепкую мужскую руку, которая бесстыдно изучала любые ее изгибы. — Андрюша, мы же хотели спать? — сонно с улыбкой сказала она. Андрей, даже не увидев ее лица, понял, что она мило улыбнулась. От удовольствия ли? Он аккуратно прижался к своей жене и уткнулся в ее нежную шею. Через одно мгновение она разорвала цепь его рук на своей талии, повернулась к нему, сжалась и подлезла под него. Нельзя назвать это человеческим инстинктом, скорее всего, она как маленькая кошечка, прижавшись к своему хозяину пыталась найти тепло и нежность. Уж слишком мало они проводили времени друг с другом. Она уезжает, он уезжает. Так всегда. Относительно недавно они решили, что будут вести концерт вместе. Но разве это время для ласк? Да и сегодня они особо не виделись, только к вечеру, когда должны были встречать гостей. Миронов закрыл ее своими руками, обнимая за плечи и вдыхая аромат ее шампуня, духов, мыла, ее собственного запаха. Они встречались носами, улыбались и наслаждались прикосновениями.  — Милая… — слоги сочетались с нежными поцелуями. — он водил губами по ее «свежей» шее и целовал новые изгибы тела жены. Миронов впустил цепкие пальцы в ее волосы, стягивал их в тугой жгут, выжимая холодную воду на подушку, чем вызывал болевые стоны. Пугаясь навредить, он ослаблял хватку и одаривал свою милую нежными поцелуями, покрывая губами лоб, глаза и зарумянившиеся щеки. Их глаза встречались в полуночной тьме. Они могли разглядеть взгляд друг друга только за счет горевшего светильника, который теплый светом обогревал всю квартиру. Носы испуганно соприкасались, а руки сжимали плечи и талии. Миронов впился губами в шею Голубкиной. Женщина в удовольствии схватила его за мягкие волосы и прижимала все более к себе. — Андрюша… — жалостливый стон обжог висок Миронова. У Андрея свело руки. Ноги перестали реагировать на его указания. Шея напряглась. Зубы сомкнулись, сжимая нежную кожу сонной девушки. Голова закружилась, а глаза закрылись от неожиданного удовольствия. Еще никогда слабые интонации жены так не горячили его сознание. Руки сжали женские ребра, которые от напора слегка хрустнули, сопровождаясь легкими стонами. Встречное дыхание обжигало полуоткрытые губы, а глаза уже затуманенные, пытались сфокусироваться на любом предмете, чтобы хоть что-то увидеть и понять. Андрей перевалился на Голубкину и провел губами по выпирающим ключицами. Руки Ларисы то сжимались, то разжимались, массируя крепкие плечи супруга. Сказать было нечего. Губы слегка соприкасались, боясь спугнуть страстное желание. Женское тело порывисто вздыхало, может, от мужского напора, а может от нежных слов, которые вдруг посыпались ей на ушко. Первый поцелуй прозвучал в темной тишине, а руки развязались и стали блуждать по спинам, ногам, рукам, шеям. Все, что они могли себе позволить, все позволялось. Сухие руки снимали белое одеяло, оголяя женскую грудь, Лариса сжималась от прохлады и еще больше подмялась под крепкое тело мужа. Одежда слетала с голых тел, подушки сбивались, одеяло упало на пол, простыня сжималась цепкими пальцами. Горячие головы туманились в ночной тишине, глаза искали поддержки, а руки — страсти. Тихие стоны стали проявляться в тишине, вздохи, комплименты, напряжение в мышцах нарастало. Уже не существует Ларисы и Андрея, сейчас существуют два равных друг другу тела, которые нашли себя в партнере. Они не могут представить, что они способны жить друг без друга, дышать, говорить, слушать, видеть и чувствовать. Женщина почувствовала приливы нежности, сдавленность в груди и свободу в животе. Она снимала с себя нити усталости, изредка открывая глаза, которые машинально закрывались от наслаждения. Губы искали ответа, а нежная кожа собирала на себя всю энергию прикосновений. Мужчина чувствовал вожделение, как только прикасался к упругим формам своей королевы. Он опускался все ниже и ниже, пытаясь восстановить дыхание, которое сбивалось при каждом вздохе любимой женщины. Он пропускал ее голос через грудь, расслаивал на тона и жадно улавливал страстные всхлипы, одновременно жалостливые и грустные. Девушка, в порыве блаженства от мужского проникновения, сжимала его ягодицы, улавливая глухое рычание, которое пробивало ее кожу и оставляло горячие пятна. Она сжимала зубы, чтобы подавить стоны, умоляюще смотрела на своего супруга и водила ладонями по его груди. Этим вечером они испытывали напряжение, после тяжелого рабочего дня, могли сорваться друг на друга. Прикрикнуть, что-то сказать язвительное. При гостях все более менее успокоилось, но после тяжелых разговоров старались не смотреть друг другу в глаза. Сейчас все постепенно проходит. Мышцы расслабляются, пьяные глаза встречаются со сладкими улыбками. Губы соприкасаются, ища друг в друге поддержку и защиту. В перерывах от поцелуев они пытаются прикасаться друг друга всем телом, чтобы уловить тепло, нежность, страсть… Все что угодно, но чтобы быть рядом и неотделимо существовать. Ее ноги сжимают его талию, его руки проходят по ее горячей шее, губы оставляют нежные покусывания на плечах. которые вызывают маленькие покраснения и мурашки. Она хватается за его руки в приливах наслаждения, а он прижимает ее к себе, чтобы успокоить дрожь. Они с радостью принимают игривые взгляды друг друга. Это считалось самым интимным в этой истории. Он нежно проводить ладонями по ее волосам, стягиваю пальцами пряди, оставляя мягкое покалывание на макушке. Она тихо вздыхает, открывает красные глаза и роняет слезы. Сильные руки подушечками пальцев проводят по изнеженным от поцелуев щекам, смахивая слезинки и оставляя холодные мокрые дорожки под ресницами, сверкающие на свету. Она ловит его руки и оставляет мокрые поцелуи на пальцах, острых костяшках и растягивают томление по всей кисти. Пока новая волна наслаждения не захлестнет ее. Она выгибает спину, подзывая его к себе. Он придерживает ее за бедра и притягивает нежное тело, покрытое красными пятнами. Руки сползают под выгнутую спину и сжимают ребра, чтобы смягчить ее движения, которые по-животному стервенеют от приближающегося наслаждения. Личности снова переходят в свои тела. Уже нет чеканного — мужчина и женщина. Они обретают свое «Я», но пока только начинают. Постепенно. Голубкина резко прижимается к телу Андрея, сжимая цепкими пальцами его плечи. Громкий стон утихает, сменяя крик на тяжелые вздохи и шепот. Она прикрывает глаза, сдерживает свою дрожь, снова ложиться на спину, прогибая ее, сжимает грудь и жадно хватает губами воздух. Андрей расслабляет мышцы, наблюдая, как женские руки скользят по своей груди, он затихает и через мгновение произносит протяжный стон, который означает — конец последнего действия. Она валится на нее, страстно нашептывая ей слова похвалы. Она улыбается, расцеловывает его щеки, вытирая сырые дорожки. Слезы постепенно начинают бежать по ее лицу, моля о поддержке. «Она слишком уязвима» — подумал он про себя и прижал ее к своей груди. Ее рыдание прорывает мужскую грудь. Миронов в беспамятстве гладит ее по голове. Он ведь совсем не знает, что делать с рыдающими девушками. Он пытается ее как-то успокоить, но слова совершенно не вяжутся и еще больше провоцируют Голубкину на слезы. Он замолкает, дышит ей в висок и прижимает ее с такой силой, что можно было прочитать — «Ну, вот! Я твой! Я с тобой и рядом!». Лариса постепенно успокаивается, веки тяжелеют, дыхание восстанавливается, губы выговаривают несвязанную речь с пылкими признаниями, которые сложно было разобрать, но все же было понятно, что обращены они к Андрею. В ее глазах потемнело, размылось. Голова скатилась по груди мужа, а речи прекратились. Андрей лег удобнее, перевернулся на спину, увлекая голову жены на свою грудь и посмотрел в потолок. — Я тебя люблю, Лариса… Голубкина тем временем тихо-тихо что-то буркнула себе под нос, мурлыкнула в себя и зашевелилась. Она услышала эту фразу, но во сне. Она отдыхала после бурной ночи и прижималась к груди мужа. Он осыпал ее страстными словами и признаниями в любви. Она смеялась ему в грудь, сжимала его запястья и прокручивала слова, которые так давно хотела сказать. — Андрюша, как я рада, что встретила тебя. Я тебя так люблю. Я всю жизнь тебя любила… Только тебя. — она понимала, что звучит это слишком банально, но выразить свои эмоции она не могла. Не умела. Она выдохнула и продолжила. — Я слишком долго ждала нашей встречи. Я боялась быть с тобой тогда, потому что… Да это неважно! Важно, что сейчас я могу наслаждаться тобой. Тогда я целыми ночами думала о тебе. Даже надежды не знала, что смогу к тебе прикоснуться. Я желала разными путями вернуть тебя. Но боялась. Боялась, что ты откажешься от меня. Боялась, что разлюбил ты… Я боялась думать о тебе какое-то время, потому что каждый раз как ножом по сердцу. Я помню, как ты меня обнимал, помню, как я бегала к тебе на съемки. Я так была влюблена в тебя. Я никого так не желала в своей жизни. Только тебя ждала. Только к тебе столько чувств было. Ты слышишь меня? Андрей? Она подняла голову — Андрей смотрел в потолок и сказал: — Я тебя люблю, Лариса… Она выдохнула, улыбнулась и легла ему на грудь. Но… Не получилось. Она упала на взбитую подушку. Она резко вскочила, а Андрей начал пропадать. Из головы пробивался божий* свет, которые разжигал все тело. Лариса хваталась еще за «живые» руки, целовала их и криком умоляла, чтобы Андрей остался с ней. Но он не остался. Он исчез. — Это все… — подумала она и свалилась на вбитые подушки, уткнувшись носом. Андрей успокаивал бедную Ларочку, которая сквозь сон рыдала в его грудь. Он не мог ее разбудить, да и успокоить тоже не мог. Он напевал ей колыбельные, как маленькому ребенку, целовал в макушку, гладил по напряженным лопаткам почти целую ночь. Под утро она успокоилась. Андрей почти не спал. Так. Изредка дремал, пока стоны жены не будили его. — Моя плакса… — улыбнулся он, тихо вырвался из ее объятий и на носочках пошел на кухню, чтобы приготовить что-то на завтрак себе и своей жене. Через несколько минут Лариса открыла глаза. Состояние было тяжелое. Щеки тяжелели, глаза слипались от слез, голова раскалывалась, руки и ноги не слушались. Перед ней никого не было. Она снова залилась слезами и обняла подушку. Ей показалось, что это был не сон, что Андрей, правда, исчез. Она водила ладонью по его нагретому месту и рыдала еще сильнее. Она задыхалась, давилась собственными слезами, пока не услышала скрип двери. Тяжелое дыхание, которое она услышала, сбивало. Она подняла голову, смотря в подушку. Робко перевела взгляд — а там стоял он. Лариса оторопела. Сонные глаза слипались, слезы продолжали рисовать мокрую дорожку по ее щекам, а губы двигались, проговаривая его имя. — Плакса… Она уткнулась носом в подушку и спросила: — Ты тут, правда? Андрей откинул книгу, которую нес с собой, на тумбочку и сел на край кровати, положив ладонь на плечи Голубкиной. — Я тут… — снисходительно выдохнул он и улыбнулся, больше сжимая костяшками ее спину. — Мне приснилось, что ты исчез… Ясность все-таки вернулась в ее голову. Она подняла глаза на него, полные смущения, закрыла веки, напрягая мышцы над ними — брови опустились, проявляя между собой незнакомую ее лицу морщину. Она смахнула слезы, не понимая, как могла так ясно поверить этому сну и выдохнула с облегчением, когда полностью осознала, что Андрей тут, обнимает ее и успокаивает. Голубкина открыла глаза, морщинка расправилась, а щеки залились румянцем. Ей было стыдно за такое проявление эмоций. Андрей прижал ее к себе, голова жены оказалась у него на коленях и он тихо сказал: — Но я же здесь… Пока…