– Скажи мне, mi amore, почему люди, которых ты так обожаешь, преподносят тебя в столь сомнительном свете?
Тёмный Бог задумчиво касается когтём губ, склоняя голову и заглядывая в пустые глазницы разукрашенного скелета. Катрина на этой стороне действительно жутковата, её жёлтые кости крепко привязаны к перекрестию, её яркая шляпка столь дурацкая, что хочется растоптать, сжечь в кислотной слизи, забыть и заставить людей забыть о ней. Шибальба раздражается, а свечи у ног скелета тухнут, фырча зловонным дымом.– О, Бальби.
Бог вздрагивает, когда изящная рука ложится на его крыло, проводит легко, касается тёмных перьев, шутливо ерошит их, двигаясь всё ближе и ближе к груди.– Имеет ли значение то, как помнят меня люди, если мои алтари пахнут хлебом, а бархатцы свежи и пестры? Имеет ли значение то, кем помнят тебя люди, если в глазах их лишь любовь и уважение? Мы живём уже много веков, Бальби, мы повидали рождение и смерть, смену поколений, эпидемии и войны. Но разве люди сдавались? Скажи мне, Шибальба, что такое всесилие?
– Всесилие, – задумчиво шелестит правитель, перехватывая чужие пальцы, – это Великий Дар. Это то, чего недостойно человечество, оно бессмертно и непорочно. Всесилие – спасение. И если бы Боги смиловались и дали лишь крупицу этого спасения людям…
– Боги, – перебивает Муэрте, послушно переплетая пальцы с когтями благоверного, – даруют людям то, с чем они смогут существовать. Не человечество хаос, Шибальба, а тот, кто вмешался в течение его существования. И память не всесильна, как и люди, она охватывает многое и многое, но на краски картин человеческих мыслей капает воск со Свечей Жизни.
Шибальба молчит, вонзаясь взглядом в скелет Катрины Калаверы, тот смотрит почти насмешливо, качает пустой черепушкой, дразнит дурацкой шляпой. Правитель взмахивает рукой, туша свечи, пока Ла Муэрте плавным движением оказывается перед ним, пряча под полами сомбреро, пряча в своих касаниях и улыбке. Крохотные огоньки разжигаются вновь, они пахнут абрикосами и ванилью, а Миктлансиуатль пахнет сахаром и счастьем. Она топит в янтаре своих светлых глаз, завораживает звонким смехом и тёплым поцелуем в уголке губ. Шибальба смотрит слишком жадно, черепки в его зрачках бешено кружатся, желая выхватить как можно больше его черноволосой красавицы, его прекрасной Муэрте.– Однажды, – выдыхает Бог, – люди забудут меня. Дева Мария поднимет руки и укажет наверх, туда, где человек обретает крылья и белые одежды. Свет впивается в память гораздо сильнее, чем темнота, любовь побеждает забвение.
Шибальба цепляет подбородок Катрины, вынуждая её смотреть лишь на него. Миктлансиуатль смотрит невозмутимо, она не будет спорить, ведь знает, что это правда, она не будет скорбить, ведь Катрина Калавера – это вечная фиеста, это радость и яркие краски, это огненные бархатцы и горячий хлеб у могил. Катрина Калавера – символ бесстрашия перед смертью, она не позволит запятнать собственную честь солёными слезами. И Муэрте читает мысли своего возлюбленного, она осторожно улыбается, подаваясь навстречу его тёмной физиономии, а Шибальба вдавливает в себя это хрупкое тело, вдыхает запах свеч и траурных цветов, а затем легко подхватывает на руки и уносится. Туда, где сможет насладиться этой сладостью, туда, где сможет расцеловать каждую золотистую завитушку на мертвенно-бледной коже.***
Катрина кричит, скользя средь руин, она пытается поднять неподвижные силуэты на ноги, но те лишь разливаются студенистой слизью, что обжигает больнее пламени. Дворец давно разрушился, а его чёрная лава топит страну Забытых, медленно, но неизбежно. Муэрте клянётся глухим призракам, что вытащит их наверх, она зовёт Шибальбу, молит о помощи тех, кто никогда не слышал ничьего голоса, свечи на её одеждах потухли и замерли никчёмными серыми огрызками. Катрина сбрасывает мешающее сомбреро, подбирает подол платья, погружаясь по колено в ледяную жижу, пробираясь туда, где любил сидеть Шибальба, где неумело вплетал в её кудри жёлтые цветы, где жаловался на свои тёмные владения, опостылевшие молчанием и неподвижностью. От Шибальбы не осталось ничего, он исчез самым первым, обрекая на падение всё Королевство, обрекая свою Муэрте на безмолвное прощание со своей тусклой сущностью.***
Катрина вопит, глотая слёзы, та, кто вселил в людей мужество, сейчас безобразно корчится, проклиная себя же. Хрустальные капельки оставляют после себя серые борозды, смывают завитушки и краску, что держалась долгими веками, и будет держаться все оставшиеся. Катрина – беззащитный скелет. Её шляпа давно утонула в вязкости забытых воспоминаний, её платье испачкалось в мазуте, её кожа гладкая и белая, как полотно. Лишь неизменные бархатцы отрезвляют своим сладким запахом, вынуждают Муэрте встать на ноги и не утонуть в том, что сейчас послушно расступилось, давая последний шанс. Шибальба касается босых ног в последний раз, выгоняя свою amore обратно, наверх, и Катрина прислушивается к растворившемуся оклику. Она опускает золотистый бутон туда, где долгими веками открывала перед возлюбленным душу и тело и испаряется в вихре золотистых лепестков, оставляя в исчезнувшем воспоминании всю боль и слёзы.***
День Мёртвых – не тоска. День Мёртвых – новое начало. День Мёртвых – массовые парады, яркий грим и сладкий запах лакомств, это смех детей, грызущих карамельные яблоки, это ласковая улыбка Катрины Калаверы, наблюдающая за теми, кто тянет к ней руки, поддерживающая огонь к а ж д о й свечи.