Виктор не сказать чтобы был пессимистом, но жизнь регулярно испытывала его терпение на прочность: ненадёжные товарищи, родственники, все как один дохнущие под автомобилем, преподы из кафедры дизайна, уверенные, что ему есть дело до их мнения о кремово-белом квиффе, и работодатели с маниакальным желанием стать его папиком. А ещё смерть. В автокатастрофе.
Это точно какое-то проклятие. Может, в числе его предков было несколько мудаков-колонистов, и индейские вожди нашаманили им вдогонку букетик порчи. Ведь если мужчина с
крыльями ему не мерещится (а так долго глюки длиться не могут, даже если ебашить несколько суток подряд, он проверял), семейные проклятия, духи-покровители и мстительные призраки — только начало в бесконечном списке паранормальщины. И нет, листать дальше он не намерен.
— Я не хочу в Ад! — на несколько секунд стало страшно. Всё проходи
ло намного лучше, чем, скажем, в семидесятые, но всякие фундаменталисты и ультраправые нет-нет да и попадались.
— Мы учтём твой выбор, — ласково улыбается женщина в белом, одним своим видом давая понять, что Рай всё-таки тоже есть. Виктор с облегчением выдыхает и отходит подальше от края пропасти, вдруг подумав, что демон обидится и столкнет его вниз. — Я Мисселина.
— Виктор, — стоило ему только подумать, что он,
на минуточку, умер, как Геральд хлопнул его ладонью по спине и началась какая-то феерия. После того как выросли крылья, разумеется.
Морской дракон (до ближайшего моря падать несколько суток, но ладно) с облачно-мягкой чешуёй, Энди, тоже очутившийся здесь сразу после неудачного прыжка с парашютом, седой говнюк с палочкой-выручалочкой и девочка-конфеточка с пропиской в Аду. И школа.
Это что, какой-то подростковый сериал?
***
Очень скоро выяснилось, что поднебесные школьники, некоторые из которых появились (его терзали сомнения, корректно ли в отношении них говорить «родились») задолго до гражданской войны, ведут себя в точности, как его ровесники снизу. А подчас и более инфантильно. Нет, с самомнением у него всё в порядке.
— Ну так что, прыгнешь? — рыжий бес, представившийся Ади, пялится в упор и громко скалится. Виктор бормочет оправдания и медленно отступает, игнорируя недовольный взгляд Мими.
Прости, заюш, но твои друзья слишком ёбнутые.
— Не прыгнет, — Сэми смотрит на него, как на плесень, вызывая искреннее недоумение. Почему ангелы здесь такие гадкие? — Ссыкло.
— Да пошли вы, — он разворачивается и идёт на урок, с облегчением понимая, что Мими рявкнула на своих и засеменила следом.
Они сказали: дважды не умирают. Но Виктор через это уже проходил и повторять не собирается как минимум вечность. Если и заводить друзей в этой богадельне, то точно не среди тех, кто хочет поржать над его фобиями.
***
Некоторые бессмертные, по законам жанра, оказались безбожно/дьявольски красивы.
Дино, отличник, староста ангелов и капитан соответствующей команды. Воистину, только
Бог Шепфа знает, как у говнюка вроде Фенцио родился такой прекрасный во всех смыслах сын. Старик что-то подозревает (не то чтобы Виктор скрывал) и реагирует на каждое пересечение их взглядов так, словно он вшивый, чахоточный и ещё непойми какой. Не школа, а клуб межвидовых расистов.
— Не приближайся к нему, Уокер, — цедит сквозь зубы и смотрит так, будто сейчас зарядит своей палочкой по башке. И что за манера выделять фамилию?
Виктор давит в себе кривляния и бубнит что-то утвердительное. Было бы к чему придраться. Холодно-вежливая улыбка ангела оглушала похлеще пощёчины, которой ежедневно одаривал его отец.
— Я влюблён, — говорит Дино, и Виктор с грустью понимает, что ветер дует в прямо противоположную сторону. Подальше от него. — Лилу — моя родственная душа.
— Понял. Извини.
Эта очаровательная моногамная система доводила до тика не менее, чем уроки полёта. Бесконечные лекции, кто такие соулмейты и
какого хрена здесь вообще происходит, так и не объяснили, что случилось с его душой на момент смерти. Однозначно какая-то хрень, потому что после принудительной подачи документов в эту шарагу его преисполняли доселе забытые сентиментальность и чувствительность. Хотелось рисовать в стиле ню, целоваться вместо приветствий и лапать на прощание, мерить шмотки Мими и выносить ей мозги по поводу стрижки. Либо его соулмейт чёрствый сухарь (вот и приходиться вырабатывать либидо за двоих), либо давно мёртв. И в школу ему повезло не попасть.
Влюблённые парочки преследуют его на уроках, в буфете, в душевой, в саду, на долбанной крыше,
везде, так что вскоре Виктор идёт в наступление. Люцифер, тоже староста и тоже капитан, но без постоянного партнёра (он наблюдал). Конкуренция огромная, но он уже понемногу вписывается в чернокрылый коллектив и знает, как себя вести (он взвешивал шансы). И нет, он не отчаявшийся, раз готов мириться с его заскоками и биться, как муха об окно. Эпитет «сын Сатаны» заранее дал понять, что будет нелегко.
— Уйди на хер, Непризнанный, — рычит каждый раз, когда он спихивает его соседа и подсаживается за парту. Любовь требует жертв. И вообще, вода камень точит.
— Могу на твой, — Виктор рассматривает его лицо, пытаясь понять отношение к подобным
нешуткам. Люцифер буравит его взглядом и ухмыляется. Неужели?..
— Я не занимаюсь благотворительностью.
Демоны из его компании дружно улюлюкают, а ему хочется провалиться сквозь землю. Хотя его тело и так замуровано в могиле… Неважно. Лучше бы просто столкнул крылом. Виктор капитулирует, мысленно желая им с Ости долго и несчастливо вариться в котлах. Или что там у них в подземелье. Не школа, а клуб натуралов.
***
Порефлексировать по поводу своей смерти так и не удалось. Отнюдь не метафорическое присутствие мамы где-то над головой скрашивало существование только тогда, когда учителям нужно было оправдать его привлечение ко всем возможным мероприятиям. Вот только:
1) он знать её не знал и не горел безумным желанием видеть;
2) она, судя по кромешному молчанию, забыла его;
3) их ненавязчиво разделяли идеологические баррикады.
А потом подключились дружки Люцифера, решившие, что постоянно напоминать ему о провале и парить мозги — их прямой долг. Двое крылоборцев зажали его в туалете и нацарапали канцелярским ножом на руке «подайте на сперму», а Ости с несвойственной ей щедростью подарила имитатор. Желание пополнить ряды чертей стремительно убывало, хотя встречаться с мамой-гурией хотелось ещё меньше.
— Не парься ты, посмеются и забудут, — безапелляционно заявляет Мими, запрыгивая на его постель. Виктор машинально смотрит на её ноги и выдыхает. Вбить ей в голову, что залезать в обуви на его постель нельзя,
нельзя и ещё раз нельзя, стоило ему несколько раз сорванных связок. — Можем сделать тебе тоннели, если хочешь.
— Чтобы они пихали туда свои кончики? — он красноречиво двигает пальцами, пока она с ботаническим интересом рассматривает подарок Ости. — И даже не думай мне советовать пробовать. На нём наверняка какая-нибудь гадость.
— Обычный латекс. Голубой.
Мими прищуривается, и Виктор уходит в душ, понимая, что ближайшие полчаса он будет не нужен. Всё бы ничего (в любой уважающей себя школе есть задиры и неудачники), но вскоре он уверяется в своей правоте: адский перец плюс одна демоница равно большой скандал и драка до крови.
Интриги, расследования! Каким-то боком в эту историю затесались и ангелы, так что серые школьные будни надолго испестрили выяснения отношений и обстоятельств. В кабинет Серафима Кроули он попал одним из первых, потому что входил по умолчанию и…
— Это — Уокер? — да, но он уже готов взять девичью фамилию бабушки.
Виктор смотрит на незнакомого демона с таким же скепсисом, с каким он задаёт этот шаблонный вопрос. Точно не препод, потому что за эти месяцы он успел довести до белого каления обе кафедры и побывать на практически всех дополнительных. Пара рогов только усугубляют недоумение, вырисовывающееся на его лице. Родственничек Ости?
— Виктор Уокер, — с деланой учтивостью отвечает Кроули, хотя все ясно видят на его лице обиду: взяли и так беззастенчиво перебили его столь необходимый гундёж о хорошем поведении. — Сын Серафима Ребекки Уокер.
Чёрт-знает-кто как-то странно усмехается и смотрит на него по-новому: уже не просто как на плесень, а на сырную плесень, за которую он заплатил. Виктор окидывает взглядом этого воротилу и тихо вздыхает. Очередной кандидат в отчимы? Мамина самоирония поистине безгранична: седой говнюк при чинах, теперь демон… Хоть кому-то в их семье не приходиться нести крест воздержания на этом Ноевом ковчеге. И нет, он не завидует.
Кроули снова начинает вещание, а трое адских франтов внимательно оглядывают их благонравную компашку. Люцифер сверлит зрачками ножку стола, а его приятели чинно держат ручки на коленках. Либо за драку здесь четвертуют, либо он чего-то не понимает. Судя по немигающему взору рогоносца, который после
открытия ни разу не посмотрел в сторону, второе.
Ничего, он тоже умеет пялиться так, что становится неуютно. Тем более что смотреть на него довольно приятно. Костюм тройка. Недовольная всем светом рожа. Пара колец на узловатых пальцах. Пряди волос на лбу, то ли седые, то ли кремово-белые, и до скрипа зубов хочется их поправить. Багряно-алые жерла, которые держат его на прицеле. Именно такие сначала кормят отменным ужином, а потом пускают тебя на фарш. Не совсем его тип, но деньги (их тут нет, но смысл бессмертные хорошо уловили) не пахнут. И нет, он не меркантильный. Либидо бьёт фонтаном, вот и всё. Заводи счетную книжку, мамочка, устроим соревнование.
Демон кривит губы в некоем подобии ухмылки и поджимает пальцы, как если бы в его руке был бильярдный шар. В голове мелькает неуютная мысль, что ладонь крепкая и тяжёлая, привыкшая к дракам, а не к письменной работе. Виктор глотает ноющее чувство в горле, прослеживает его взгляд и поджимает губы. Чёртов шрам-надпись.
— Надеюсь, вы уяснили урок, — наконец закончил Кроули.
Он натягивает рукав до пальцев, вкладывает в свой взор посыл —
проваливай далеко и поглубже — и только тогда оборачивается на директора. Смиренно кивает. Что бы он не хотел им преподать, они всё поняли. Поняли, что устраивать разбор полётов без двух основных участниц глупо.
***
Мими валяется в медпункте целую вечность и при каждом его визите порывается ещё раз набить морду Ости, разместившейся неподалёку. Они лаются, грызутся и совершенно о нём не вспоминают, поэтому Виктор пускается в размышления.
Завести отношения в этой школе нереально, а довольные парочки (Энди-Лора, Дино-Лилу, Люцифер-зеркало) на каждом углу уже набили оскомину. Остаётся только грызть
ногти гранит науки, но он не для того разбился с дипломом на руках, чтобы заново просиживать штаны за партой.
Болезненный вид отца, обрезающего кусты в их семейном саду, стал последней каплей.
Похуй на ваши соулмейтовые страсти и учёбу, тут назревает серьёзное дело.
А потом Люцифер украл его письмо из участка и (внезапно) помог найти тачку. И водоворот выплюнул их на границе Ада. И чертяга объявил, что с ним хочет познакомиться его папочка. Нет, он всё ещё старается мыслить позитивно. Нервный тик — так, семейная особенность.
— Подождёшь здесь, — бросает Люцифер и кивает на клетку, пока Виктор тихо сходит с ума.
— Я туда не полезу, — в подтверждение своих слов он обходит его и идёт дальше, пока локоть не сжимает сильная рука. Он подскакивает на месте и облегчённо выдыхает, поняв, что это не зэк. — Ты меня за идиота держишь?
— Ты только что доказал это, — едва не плюётся ядом и тащит в камеру, а перед глазами проносятся все истории о тюрьмах, которые он слышал при жизни. Ну уж нет.
— Пусти!
Тюрьма взрывается криками заключённых, делающих ставки и подсказывающих, куда и под каким углом бить. Виктор вцепляется в мощное плечо и морально готовиться отбиваться до последнего, как вдруг стальные двери в конце коридора открываются. Люцифер поднимает глаза и принимает такой вид, будто сейчас начнёт биться лбом о решётку.
— Люцифер, твой отец ждёт вас обоих, — знакомый голос чеканит последнее слово, и он, обернувшись, видит демона с нацистским крестом на шее и причёской в духе 80-х. Секундный ступор обрывается шквалом уточняющих вопросов и резким толчком в спину.
— Мы как раз шли, — говорит Люцифер таким тоном, будто не собирался удерживать его в стороне. Виктор благоразумно помалкивает, гадая,
какого хрена эта важная (как выяснилось) птица делала на перцовом слушании.
Демон ведёт их по запутанным галереям, и в какой-то момент грубый камень тюрьмы сменяется на вполне сносные жилые апартаменты, где носиться больше демонов, чем людей в торговом центре. Он оглядывается по сторонам, игнорируя перегляды чертей, и чувствует у виска гневное дыхание.
— Потом не говори, что я ничего не пытался предпринять.
Виктор оставляет шёпот Люцифера без ответа и ахает, оказавшись посреди огромной залы. Трястись как припадочный и испуганно стучать зубами не получалось, хотя он объективно понимал, что это уместно. Беломраморный «Гений зла» посреди иссиня-чёрной лестничной площадки и лепнина на стенах в виде змей накрыли эстетическим оргазмом, вырезая мандраж в зародыше. Настоящие черти знают, как выявить слабые места художника, а здесь собрались только профи.
— Ты первый, — выдёргивает демон, живо напоминая, где он и что происходит. Виктор смотрит в направлении его руки и видит дверь, приютившуюся за скульптурой.
В смысле «ты первый»?!
— То есть? — на мгновение ему кажется, что Люцифер изумлён больше него самого, а потом понимает: у него паника, и адекватная оценка чужих состояний ему не по зубам. — Ты сам сказал, что он ждёт нас обоих.
— Ему будет быстрее сначала переговорить с Непризнанным, чем с тобой, — демон отмахивается каким-то неясными объяснениями, а «Гений» смотрит на него из-под бровей и щерится. Он бы и рад вставить свои пять копеек, но присутствие в Аду… угнетает. — Давай, иди.
Люцифер продолжает возмущаться, а Виктор, подталкиваемый хлопками по спине, плетётся на негнущихся ногах вперёд. Быстрее, значит. Тет-а-тет, да? Блеск. Он до последнего был уверен, что Сатана не станет допрашивать его персонально, отправит куда подальше и займётся воспитанием сына. Ему делать нечего? На пути сюда все встречные демоны разглядывали его, как новое чудо света, значит, его здесь по умолчанию быть не должно. Виктор касается угловатой ручки и приоткрывает дверь, с раздражением понимая, что ладони вспотели.
— Живее, Непризнанный, — он на миг отмирает. Ему точно не послышалось, и нет, его душа, визжащая в черепной коробке, затыкаться не собирается. Он быстро заходит и
прикрывает дверь, запрещая себе щупать руки.
Точно он.
Грёбанная встреча выпускников.
— Здраст…
— Сюда иди, — он взмахивает рукой, и Виктор только в кожаном кресле понимает, куда его привели ноги. Отводить взгляд от Сатаны и осматривать комнату не хочется, но отнюдь не потому, что он фантастически красив. Просто для душевного равновесия. — Помнишь свою смертную жизнь?
— Да, — отвечает не задумываясь и никак не может понять: хорошо или плохо то, что дьявольская морда больше вздрюченная, чем недовольная. У них есть какой-нибудь регламент по отношению к Непризнанным? Он не прочь ознакомиться, потому что лихорадочно обдумывать план отступления в случае нападения уже надоело.
— Ребекка забыла на следующий же день.
Сатана раздражённо дёргает бровью и тянется рукой под стол, громко роясь в ящичках. Виктор ловит себя на ощупывании кресла и холодеет при мысли, что это может быть натуральная кожа. А потом — при виде бутылочки с ядовито-синим порошком, звучно поставленной на его личное дело.
Стоп, куда?
— А тебе хочется почить окончательно, я правильно понял?
— Нет, — шелестит он и мысленно огревает себя пощёчиной за рваные нотки. Прищуривается и чувствует, как затряслись руки.
Это определённо его дело: встреча с отцом и представление настоящим именем, воровство, визит в полицейский участок, склоки со всеми подряд, о, а вот нелестные заметочки от Геральда…
— У тебя не самая лучшая репутация, чтобы рисковать, — Сатана тычет пальцем в тонкую стопку бумаг, и Виктор с кислым видом наблюдает, как перстень скачет вверх-вниз. Потом слышит щелчок двери, оборачивается и ловит инфаркт при осознании: всё, отходные пути закрыты. — Впрочем, мне это стало ясно ещё до того, как эти записи попали сюда.
Он поворачивается и сталкивается с уничижительной усмешкой.
Ясно. Эпитет «отец Люцифера» ему подходит так же, как «сын Сатаны» — Люциферу. Виктор кривит губы в ответной издевательской улыбке, оставляя сомнительные комментарии (
насколько же скучная жизнь, раз ты запомнил неофита с тупой надписью на руке) при себе.
— Ты ведь не дурак? — наклоняет голову набок и одним своим видом, взглядом, тоном выражает сомнение по этому поводу.
Виктор кротко ждёт, когда рога перевесят мозги и впечатают его светлую голову в стол. Если что, он готов помочь и зарядить в затылок. Нет, он совсем не гневливый.
— Нет, — он хмурится и наспех прокручивает в голове то, что можно сказать, не схлопотав ещё парочку заметок. Звуки подскакивают к горлу и застревают, вываливаясь нервическим почёсыванием шрама. — Я… кхм.
Нависает молчание.
— Очень информативно, но перейдём к сути, — Сатана кивает, задирает рукав пиджака и начинает мусолить манжет, а Виктор еле сдерживается, чтобы не пропустить воздух сквозь зубы. — Вот этого вполне достаточно, чтобы отправить тебя в Небытие, но ты, как выяснилось, туда не хочешь. Я замолвлю за тебя словечко.
— Что? — он пересекается с ним взглядом. — То есть, почему?
— Прогресс на лицо, — Сатана щерится, и благополучный настрой бесследно улетучивается. Виктор опускает глаза на его раскрытое запястье и цепенеет. — Про такое уже знаешь?
Он кладёт руку на стол ладонью вверх, демонстрируя шрам в виде злополучной надписи. Точно такой же подчерк и наклон букв, «и» вместо «й», даже зарубцевался один в один. Виктор одёргивает свой рукав, кладёт запястье рядом и скрупулёзно сравнивает, чувствуя, как накатывает озарение. Спустя пару секунд — головокружение и тошнота.
— Но почему… — он смачивает губы языком, но лёгкая судорога в районе живота не уменьшается. Вскидывает брови в искреннем недоумении. — Почему только…
— Непризнанный, — растягивает дурацкую кличку, перебирая по слогам, и несколько мгновений выглядит снисходительным, а после — снова натягивает ухмылку в духе «от самомнения не умрёшь», — чтобы покалечить меня, канцелярского ножичка мало.
Виктор с минуту оглядывает выражение его лица, выдыхает отрывистые смешки, улыбается и морщится, скользит глазами по запястьям и личному делу, зарывается ладонями в волосы и жмурится.
— Блядь…
Стоило только на сутки забить на поиски соулмейта, как он нашёлся. И ладно бы это был… Впрочем, уже неважно, кто бы ещё это мог быть. Теперь в его жизни даже больше самоиронии, чем у мамы.
— Если тебе так удобнее. Меня ты знаешь, — Сатана сжимает ладонь в кулак, ещё больше выделяя шрам. Едва-едва заколыхавшееся возмущение тухнет от вида белеющих костяшек. — Так что мне с тобой делать?
Вопрос кажется ему риторическим, потому что выбора у них, в общем-то, нет. И если он правильно понял все нюансы и тонкости, демон не станет умывать руки и пускаться в бега, просто потому что прождал его хреналион лет.
Романтично пиздец, ещё бы выпорхнувшая из ниоткуда мысль перестала щемить под ложечкой.
Попытка в данном случае пытка, но смерть всё равно хуже.
Виктор обводит взглядом не предвещающий ничего доброго оскал и молча наклоняется, ощущая губами твёрдую округлость костяшек и костеря себя последними словами за
такую хуйню. Сатана молчит и, кажется, не дышит, а он напрягается всем телом в ожидании, что эти костяшки сейчас доберутся до его гланд. Спустя целую вечность неподвижный кулак разжимается: фаланги пальцев касаются щеки и губ, лезут под подбородок и пытаются погладить, но из-за обжигающих холодом колец и ломанных чирканий получается не пойми что.
Намного лучше того, что он успел напридумывать.
Виктор выдыхает, как если бы впервые за месяцы окунулся в тёплую ванну, хотя кровь в его жилах уже застыла раз сорок.
— Любить, думаю, — тихо бормочет он, приподнимая голову.
Сухая ладонь всё ещё пытается выдать что-то похожее на ласку, и он прикладывает все силы, чтобы не сощуриться от неаккуратных ногтей, полосующих горло. Тут, как с котёнком, нужно действовать терпеливо, и нет, ему не смешно от таких ассоциаций, потому что Сатана глядит на него так, будто он — несносный попугай, пытающийся копировать человеческую речь, а паническое ожидание подставы безвылазно сидит в печёнках.
— Ты и правда её сын, — он улыбается, и Виктор едва не разевает рот, увидев призрачные морщинки умиления в уголках его глаз. — То ли идиот, то ли плут.
Он решает преждевременно не задавать вопросов,
что это, бляха-муха, значит, и воспринимает хлопок по щеке как вольную: разгибает спину и плечи, отцепляя прижатые чёрт знает сколько крылья от спины. Позвоночник и лопатки немного ломит, а в голове никак не укладывается, что он всё это время пытался сжаться до состояния атома. Его глаза безбоязненно скользят по помещению, в то время как Сатана складывает ладони перед собой и принимает естественное выражение хронического недосыпа.
Здесь оказалось намного светлее, чем он думал.
— Школе необязательно знать, что меня волновали не только твои авантюры, — он сдвигает брови к переносице и возвращается к нагнетающему жуть тону. Виктор испытывает укол обиды, понимая:
1) похвастаться перед Мими не получится, потому что «необязательно» вполне отчётливо перекликается с «тебе крышка, если тявкнешь»;
2) флакончик с порошком стоит не для красоты.
