Ангел ты, или демон? Возвращение домой.

      Вечер. Закат разливается по небу малиновыми красками, сливаясь с полупрозрачными облаками. Солнце легко слепило сквозь преграды, а в воздухе носилась удушающая духота. Горячий асфальт жёг ноги, а жесткая трава, каким-то образом пробивающаяся из-под мостовой, била лодыжки, оставляя красные следы. Здесь, где в полутьме, в куче разъярённого, либо напуганного народа бродят беспощадные убийцы с великой силой, дарованной самими высшими силами. Здесь, где всегда прячутся власти, выискивающие очередную жертву, чтобы вновь и вновь топтать её человеческое достоинство. Здесь…       Здесь обитают они, преступники с чистой совестью, кровавыми руками и ясным, гениальным умом. Именно здесь появилась та самая аномалия, которая должна была исчезнуть давным-давно, изменив историю. Иронично… Аномалия в виде девушки, почти что ребёнка, легко проливающего кровь, разливая её по небу, создавая эти закаты…       Невысокая, невзрачная тень уверенно шла по мостовой, скрывая своё лицо. Никто не обращал на этого странного незнакомца внимания, лишь один он не прекращал с холодной уверенностью наблюдать за людьми, задумчиво прикусив губу. На вид это был всего лишь подросток с странной для его возраста одеждой, которая, к слову, была довольно ухоженной и приятной на вид. Чёрные волосы небрежно трепались на ветру, постоянно задуваясь под кепку, откуда их с видимым недовольством и фырканьем выдувал незнакомец. Он остановился и поднял пронзительные ярко-зеленые глаза вверх, на темнеющее небо. Это был второй раз в его жизни, когда он не знал, где дорогие ему люди. Где его дорогая новая семья, полностью затмившая собой старую.       Руки с силой сжались в кулаки, а на губах появился звериный оскал. Он не позволит этому повториться во второй раз. Куникида-кун, Фукудзава-доно, Ацуси, Кёка, Ясу-тян, Кендзи, Дадзай-кун… Они не могут просто сдаться. Акико…       Только вспомнив это имя, кулаки разжались сами собой а на лице пронеслась несвойственная ему грусть. Если эта девушка, его самая дорогая подруга умрёт… Нет. Этого не будет. Йосано будет жить, это и идиоту понятно. А пока Рампо должен делать то, что должно. Потому что он так сказал. Босс, заменивший ему отца.       Эдогава сам разгадает личность преступника, а Ясу его найдёт. Он точно знает, что сейчас он не один. Фукусима тоже будет исполнять, хоть это будет стоить ей жизни.       Широко открытые зелёные глаза впивались в небо, словно ища там надежду.       — Не так ли, Ясу-тян?

***

      Слёзы застыли на щеках, а в носу продолжало неприятно щипать. Мысли пытались ухватиться за каждую ниточку, за каждую соломинку, за эту странную, но удивительно нежную улыбку, в которой читалось детское озорство и величайшая грусть. Он был таким всегда. Вечно с весёлой маской клоуна, сделанной искусным мастером, но с тоской и любовью в душе. Но так ли это?.. Ведь он был предателем.       Но Ясу понимает, именно сейчас, именно в эту минуту, что даже так… Он был слишком, невероятно дорог, чтобы так просто его потерять.       Усмешка появилась на её лице. Ты же так просто не умрёшь, правда? Правда же? Это же просто фокус! ФОКУС!       Люди позади перестали копошиться и вышли из комнаты. Видимо, хотят дать попрощаться с погибшим. Ха-ха… Глупцы…       Глядя с полусумасшедшим отчаяньем, смешанным с надеждой, Фукусима с каким-то животным удовольствием купала свои руки в крови друга. Алая кровь с торса и багровая с ног ярко переливалась на малиновом закате. Собрав одной рукой жидкость с туловища, а второй — с другой части тела, Славя закрыла глаза. Запах… Запах застоявшийся с одной руки и свежий с другой.       — Вставай, чёртов клоун. И давай быстрее, пока я тебе не сломала пару рёбер.       Тихий смех последовал после этой реплики, но на лице Слави не промелькнуло и тени улыбки. Внезапно, кровь начала медленно заливаться обратно, а ноги появились, присоединяясь к торсу. Через пару минут не осталось и шрама, лишь мертвенная бледность из-за потери крови. Он смеялся посиневшими губами, подмигивая своей подруге, которая была готова снова отправить на тот свет, только в этот раз по-настоящему.       Приятный голос весело спросил:       — А ты ведь всё равно испугалась, да?       Голубые глаза выражали что-то непонятное. Оно не пугало и не отторгало, лишь поселяло приятное чувство в душе парня, который еле держался, преодолевая желание закрыть глаза, неожиданно потеряв мысль. Но его глаза потухли, перестав выражать что-то кроме усталости и вины.       — Прости.       Внутри него всё затрепетало, когда он почувствовал аккуратное прикосновение мягкой, нежной руки к его. Так ли важна его жизнь, когда рядом есть она? Гоголь давно понял, что отнюдь. Давно понял, что его жизнь превращается в вечные муки, когда рядом нет той, к кому он чертовски привык. Кого просто привык видеть во всём. Кто мерещится ему везде и всегда. Он никому не позволит забрать её у себя. Коля станет тёмной птицей, тенью, которая будет оберегать Ясу от всего.       Рука замкнулась крепче, стискивая почти до боли, а через миг закружилась голова. Беловолосый осторожно заглянул прям в ледяной взгляд Слави, который начинал пугать. Девушка сверкнула глазами и с грубой силой, чуть ли не выворачивая руку мужчины, рывком подняла его на ноги и опёрла о себя. Гоголь зашипел и улыбнулся.       — Славя, а Славь! А хочешь, я расскажу секрет своего трюка? Только тебе! А хотя нет… Попробуй угадать! Даю тебе три попытки, давай же!       Девушка остановилась и повернула своё лицо к нему. Гоголь только сейчас заметил её состояние — растрёпанная коса, всё красное лицо от слёз, синяки под глазами и полностью обессиленное, истощённое тело. Она была практически убита — и физически, и морально. Фукусима разочарованно отвернулась и сухо произнесла:       — Ник-кун. Ответь мне на один вопрос. Не то чтобы я хотела твоей помощи, но… Я никому больше не доверяю так, как тебе. Готов ли ты…       Беловолосый её резко перебил, тихо, но чётко промолвив:       — Всегда. И не смей сомневаться.       Она чувствовала, что он говорит правду. Она в это верила. Голубь, самый близкий друг… Если и его не станет, то это просто убьёт её.

***

      Тихий, немного пугающий смех, ледяными осколками разбивающийся в головах слушателей посыпался на собеседника этого человека. Обычный житель Земли бы поёжился, испугавшись чего-то неизвестного. Испугавшись утонуть в этом бушующем шторме, настигнувшим на ледяное море с острыми айсбергами. Но этот лишь рассмеялся, открыто и честно, хоть его улыбка тоже кроме страха ничего не вызывала. Во взглядах обоих была лишь чёрная-чёрная пустота, которая затягивала внутрь.       Один из них покачнулся, меняя своё первоначальное, надоевшее положение. Он неотрывно лиловыми глазами смотрел на прибывшего и смеялся, словно сумасшедший или идиот. Чёрные немытые волосы патлами свисали, ложась на худые плечи.       Второй же с любопытством оглядывал серые решётки и кушетку. Каштановые курчавые волосы небрежно падали на красивое, аристократичное лицо. Дадзай посмотрел на своего соседа, камера которого была прямо напротив.       Два Дьявола, глядели друг на друга, с невероятным удовольствием в мыслях потроша друг друга. Дадзай кратко и просто спросил:       — Будем ждать?       Достоевский снова захохотал и бархатным, до дрожи приятным голосом изрёк:       — На всё Божья воля.       Осаму погасил улыбку на лице, задумавшись.       — Другого выхода нет? Совсем?       Фёдор тоже уже не был весел. Он вспомнил о ней, о той, о которой пытался заботиться, как о дочери. Он уверен, что Гоголь поможет ей выжить. Ведь он единственный, кто может через ложь и предательство, но всё же сделать Славяну счастливой. Только… Это уже невозможно.       — Всевышний уже всё решил. А мы лишь увидим его решение.