Омовение

Несчётное число раз я пожалел, что затеял это! Вот зачем я притащил пацана, чьего имени до сих пор не знаю, в свои покои, чтобы он принял здесь омовение? Неужели нельзя было препоручить его служанкам, приказать выдать ему чистые одеяния и забыть о нём? Но мне почему-то захотелось, чтобы омовение случилось здесь, пока я сижу и пью мадхвику. Да, несомненно, он заслужил мою благосклонность за смелость, проявленную в схватке с тигром. Никому не обязательно знать, что тигр был до отвала накормлен мясом и потому совершенно не способен никого убить. Выглядело всё очень серьёзно и опасно, а мой гость не побоялся и принял вызов. Потом я с превеликим удовольствием заставил брата Панду омыть и обработать царапину, полученную юношей, а затем посчитал, что и такой заботы всё ещё недостаточно. И тогда я приказал Бхадрасалу сопроводить смельчака в мои личные покои, позвать служанку, принести необходимые принадлежности для омовения, царские одежды и украшения. Лицо Бхадрасала выглядело крайне недовольным. Ещё бы! Он, генерал армии, вынужден нянчиться с каким-то безымянным рабом. Но против приказа царя не попрёшь… И почему мне доставляло такое удовольствие видеть, как старший брат обрабатывает его рану, как Бхадрасал, мысленно ругаясь и явно желая прибить этого парня, тем не менее, молча и покорно ведёт его ко мне? А мальчишке моя игра, распаляющая гнев Панду и Бхадрасала, тоже понравилась, я заметил! Он расплывался широкой довольной улыбкой после каждого моего приказа, и эта его сияющая радость грела и возвеселяла сердце больше, чем праздничный бханг. — Раздевайтесь, господин! — юная служанка, тоненькая, черноволосая, потянулась к моему дорогому гостю, чтобы помочь ему снять запылённые одеяния, слегка испачканные кровью. Юноша напрягся и неуверенно оглянулся. Я ободряюще ему кивнул, делая глоток из золотой чаши, украшенной рубинами. Затем указал на свой хмельной напиток. — Хочешь? Он отрицательно качнул головой, вроде как дал понять: «Нет, не надо». Я уже собрался настоять на своём, приказав ему выпить хоть немного, но вдруг осёкся и не вымолвил ни слова, поймав себя на том, что не хочу его принуждать ни к чему. Мне надо, чтобы он попросил сам. Служанка тем временем осторожно стягивала с его плеч верхнюю накидку, и я поймал себя на том, что впиваюсь взглядом, как ястреб, в это юное тело, открывшееся мне. Бронза, смешанная с золотом, шёлк и парча… Таковы цвет, гладкость и блеск его кожи! Уже не мальчик, но ещё не мужчина: тонкие руки, округлые плечи, хрупкие лопатки, но на спине и груди уже начинают появляться мускулы, которые позже обретут форму, сделав его фигуру крепкой, подтянутой. Впрочем, он и сейчас весьма неплох. Служанка медленно сняла украшения, пояс и потянула узел дхоти, но мой гость быстро перехватил её руки, громко воскликнув: — Я сам! Забавный. Другому бы понравилось, что его так обхаживает миловидная девушка. Нарочно просил бы потрогать побольше то там, то здесь… А тут вдруг — «сам»? Я продолжал медленно цедить мадхвику, чувствуя, как сильно она сегодня пьянит. Голова кружилась, а дыхание моё стало вдруг поверхностным и чересчур частым. Жар разлился в животе горячей лавой, побежал вверх по спине… Парень вдруг ловко обернул вокруг бёдер белую ткань, предназначенную для обтирания, прямо поверх дхоти, прежде чем снимать их. Шельмец. Решил раздеться так, чтобы я ничего не увидел? Интересно, откуда такая чрезмерная стыдливость? Дхоти упали на пол, однако чресла были уже полностью прикрыты, и я вдруг понял, что чувствую глубокое разочарование, хотя нет на то никаких видимых причин. — Господин, — ахнула служанка, — чем же я стану обтирать вас? — Ничего, и так высохну, — и, беспечно улыбнувшись, показал служанке два ряда белоснежных зубов. — Начинай омовение, чего ждать? Уже не стесняется. Быстро, однако, освоился. Служанка начала лить воду на его волосы, а он только фыркал время от времени, как молодой конь, не познавший тяжести всадника на спине. Кстати, о спинах… Нарочно что ли уселся ко мне задом, хитрец? Я видел теперь только его наклонённую шею, мокрые локоны, ставшие от струй воды совершенно прямыми. Я видел, как прозрачные капли скатываются по его коже, сияющей так, словно она и впрямь была сделана из дорогой парчи. Хотелось встать, подойти к нему, вжаться лицом в его затылок, провести полуоткрытыми губами вдоль позвоночника, меж тонких лопаток, чтобы он вздрогнул, тихо застонал, откинул голову назад, доверчиво прижавшись ко мне. Я встряхнулся и посмотрел на свою полуопустевшую чашу с мадхвикой. «Дхана, глупец, о чём ты думаешь? Он же не девушка!» Но смуглая спина со стекающими по ней струйками воды приковывала взгляд, а мой лингам медленно, но верно восставал, игнорируя мысленные приказы прекратить несвоевременное пробуждение. Печально признавать, я имел власть абсолютно над всеми в Магадхе, кроме единственной части собственного тела, которая никогда меня не слушалась, а сегодня просто превзошла себя. Сам не помню, как я встал с сиденья, обошёл ёмкость для омовений с другой стороны и беззастенчиво уставился на самоуверенного юношу, посмевшего сесть ко мне спиной. Он, приподняв голову и заметив мой интерес, сначала взглянул на меня робко и неуверенно, а потом взгляд его вдруг стал дерзким, вызывающим и… необыкновенно весёлым. Вот проклятие! Неужели он догадался, что творится со мной? Я залпом допил мадхвику, поняв, что не хочу ничего другого: только стоять и любоваться его хитрой улыбкой, которой он беспрерывно одаривал меня, нахальными карими глазами, сверкающими, будто звёзды. Вот зачем я позвал служанку? Надо было самому раздеть его, усадить в чашу для омовений и достать оттуда тоже самому. А затем унести на ложе такого, как есть — обнажённого, мокрого, не способного сопротивляться. Коснуться его горячего тела руками, приласкать языком, усадив верхом себе на грудь… Осознав свои постыдные намерения, я понял: мне конец. Никогда и никто прежде не вызывал во мне подобных желаний. Что-то сломалось внутри, не иначе, после встречи с этим смуглокожим, острым на язык рабом. А он всё улыбался кончиками губ, слегка облизывая их, словно призывая испробовать, каковы они на вкус. — Господин, омовение окончено, — произнесла служанка, и мой гость выпрямился во весь рост, чтобы спуститься на пол. Мокрая ткань, напитавшаяся водой, сползла под собственной тяжестью, и я впился в открывшееся мне зрелище жадным взглядом. Нет, он не был до предела возбуждён, как я, но, определённо, не совсем равнодушен к тому, что с ним происходило. Лингам, форма и размеры которого усладили мой любопытствующий взор, разумеется, откликнулся на прикосновения служанки. Не на мои же бесстыжие взгляды? Нелепо даже предполагать такое. Заметив свою наготу, парень быстро наклонился и поспешно подхватил упавшую ткань, снова торопливо завернувшись в неё. Служанка подала ему дхоти. Он выхватил их из её рук, в очередной раз торопливо предупредив: — Сам! — при этом продолжал взволнованно смотреть в мою сторону, словно ожидая, что я отвернусь или усядусь обратно на прежнее место. Однако я и не думал уходить или отворачиваться. Я смотрел в упор. Его щёки вдруг покрылись ярким румянцем, а моё сердце провалилось куда-то и заколотилось, будто сумасшедшее. Я убрал обе руки за спину и, воспользовавшись тем, что сейчас никто их не видит, крепко перехватил запястье одной руки пальцами другой, чтобы не совершить ничего необдуманного. Я знал, что для него теперь невозможно начать одеваться, не отпустив ткань, скрывавшую его бёдра. И он, поколебавшись, позволил ей упасть. Я прикрыл глаза, ибо перенести такое огромное искушение было выше моих сил! А потом я всё же не выдержал и рискнул посмотреть… И не смог оторваться. Завязывая дхоти, он периодически поднимал голову, и его взгляд был одновременно смущённым, лукавым и невероятно тёплым. И вот тогда я и пожалел о своём необдуманном поступке. Зачем я пригласил его? Покоя мне теперь не будет никогда. Я не сумею забыть эти тёмные глаза, его полуулыбку, стройное тело, только начинающее обретать мужские формы, тонкие ноги и изящные стопы. Но труднее всего было выдержать выражение его лица: невинное и соблазнительное одновременно. Моё тело горело подобно факелу, требуя того, чего ему никак невозможно было позволить! Искушение отправить восвояси служанку и торчащего под дверями Бхадрасала было огромным, но что дальше? Обретя власть над этим смуглым юным красавцем, что услышу потом, удовлетворив неправедную страсть? «Почему вы сделали это, самрадж? Зачем так унизили? Я ведь тоже мужчина, как и вы!» Или, того хуже, по-рабски покорное: «Я отныне ваш. Делайте со мной, что захотите». Нет, не желаю такого! Он обязан быть не чьим-то рабом или наложницей, а самым свободным и счастливым человеком в этом государстве! Я дам ему и свободу, и счастье, а свои желания… уничтожу. Или я не самый сильный в Магадхе? — Самрадж, я переоделся. Можно идти? Я опомнился и посмотрел на него. Он стоял передо мной, уже полностью одетый. С поясом на талии, ожерельем на шее, серьгами в ушах, в дорогой накидке, подаренной мной… — Бхадрасал! — Да, самрадж! — явился из-за занавеси изнывающий генерал. — Проводи этого юношу к выходу из дворца. — Слушаюсь. Я глядел ему вслед, думая о том, какой ещё важный повод придумать, чтобы увидеться снова. — Самрадж, мне ублажить вас, как обычно? Я вздрогнул. Юная служанка всё ещё стояла передо мной, смиренно склонив голову и сложив руки перед собой. — Ничего не надо, уходи! — резко ответил я, внезапно ощутив приступ отвращения. Не к ней — к себе самому. — Простите. Она ушла. Я вернулся на своё сиденье и долго смотрел в пустое пространство перед собой. «Я так и не узнал его имя, — мелькнула запоздалая мысль, но тут же другая мысль догнала первую. — В другой раз спрошу. Уверен, мы снова встретимся. Иначе и быть не может!» 29.11.2020г.