Гармония

      Брюшко «Хепри» гудело мирно и шумно. Как и другие суда модели «Скарабей», их кораблик имел неважную звукоизоляцию и, время от времени, раздавался механический скрежет, похожий на стрекот жучиных усов. Ясмин объясняла, что с этим ничего не поделать (кроме как за сотни тысяч бирр, то есть ничего не поделать), и, постепенно, Ирем смирилась. Даже научилась слышать в нем музыку. Подбирать ее на ситаре. Несколько сегментов назад она выгрузила получившийся трек в инфрасеть – он привлек очень странных поклонников.       Но, в конце концов,тишина это смерть. Сон. Отсутствие жизни. Бескрайняя Межзвездная тьма.       Жизнь не любит тишины.       Сегодня черед Ирем готовить. Почти всегда ее черед – немного иной пользы она приносит на корабле. Даже с современными модификациями и хорошими модулями, работы на любом космическом судне бесконечно много. А «Хепри» похвастаться лучшими достижениями инженерной мысли не мог. Но это их «Хепри», и Ирем любила его.       Ирем нравилось ступать босиком по гладким пластинам, смотреть, как подсветка у пола бросает блики на ножные браслеты. Нравилось упереться спиной в узком кухонном блоке, поставить на вытяжку табулу – какие рецепты удалось собрать за год странствий? – и импровизировать.       В хаосе был вызов. В хаосе была красота.       Настало время садиться на стол – из машинного отсека вышла Ясмин, с блокнотом на перевес, сколько бы они не договаривались не читать за едой. Вышла Далила – прямая и строгая, она всегда читала перед трапезой молитву. Ирем расставила приборы и плошки – все в строгой гармонии. У всего есть свое место.       Порядок красив. В порядке есть покой.       Их пассажир припозднился. Медовый тейглах уже доварился, Далила разливала по чашкам ароматнейший чай. Он-то, наверное, и выманил явно едва проснувшегося профессора из каюты. Послав очаровательно-извиняющуюся белозубую улыбку, потерев романтическую небритость, профессор Ибрагим Кемал сложил ладони лодочкой и присоединился к команде за низким столом.       Профессор доедал остывший обед, а блокнот Ясмин тут же занял стратегическую позицию на колене – последние недели знаменитый археолог служил неисчерпаемым источником вдохновения для ее историй. Сейчас его более всего занимали Зодчие. Вероятно, и следующий роман Ясмин тематически будет с тем связан.Далилу Зодчие равнодушной также не оставляли, она знала о них удивительно много. Ирем улыбалась, следила, чтобы чашки были наполнены, а беседа текла то мирно, то шумно. Как гул брюшка их корабля.       Ирем много говорила, но любила и слушать. Создавать движение и спокойствие. Звук и тишину. Гармония – вот ее ремесло. Ее хлеб. Ее роль на корабле.       Ужин заканчивался, подходило время вечерней молитвы. Раз в день, на утреннюю стражу, как добрые ликопоклонники, они молились все вместе. Но в том не было честности – Далила приходила из вежливости, а Ясмин их усердие заметно нервировало. Потому по вечерам они расходились. На корабле нужно уметь давать друг другу пространство. Ирем затворила двери в каюту и зажгла благовония.       Каюта ее, как комната в Храме, устроена строго по ильм ар-рамль – геомантическим принципам. Четкие линии, углы и изгибы, соединения точек. Все соединялось в узор, прекрасные лотосы. Вот с одной стороны – подушки из полиэфира, пластик стены, кривые цветочки в обожженных горшках. С другой – шелковый коврик у алтаря, гребни из кости, блестящая раковина из нержавеющей стали. По центру – панель из черного дерева, что делит каюту на право и лево.       Красота есть синергия. Единство начал.       Переодевшись, Ирем расстелила коврик по центру. Воздала молитвы всем Ликам по очереди, начав с хранителя месяца – Вестника, закончив своим покровителем – Ликом Танцора. В каждом из них, как в человеческой сущности – есть созидание и разрушение, звук и тишина, покой и движение. Они – Лики, идеальны и гармоничны.       И тем отличны они от людей.       Танцор любит движение, танец, разминка, растяжка угодны ему. Больше часа тратит Ирем, растягивая каждую мышцу, разогревая все тело. Гибкость и сила. Шпагаты и приседания, «мостики» и большие гантели. В межпланетной западне следить нужно не только за разумом, но и за телом – вечно кажется, что двигается Ирем недостаточно. Наконец, когда по костям, по мышцам, по жилам разливается приятная усталость, Ирем убирает плошку с давно остывшим пеплом, вытирает лицо полотенцем. Закончить вечер можно того лучше – пенным массажем на нагретых полках хаммама. Спа-модуль – одно разорение, но какие-то уж такие жизненно необходимые вещи команда позволить себе могла.       На мостике, откуда запускался модуль, по-турецки сидела в кресле Далила. Ее пальцы порхали над приборной панелью, а глаза горели азартом.       - Впереди пояс астероидов. Не доверяю автопилоту, возьму штурвал.       Далила каждый раз говорила, словно оправдывалась. Ирем улыбнулась и щелкнула тумблером запуска спа-модуля:       - Тебя, значит, в бане не ждать?       - Может позже.       Позже она станет зарывать грех радости в землю. Будто овощи в оранжерее от того лучше растут. Но лучше так, чем другая ее ужасная привычка. От свиста плети, пробивавшегося иногда через гул корабля, Ирем становилось почти физически больно.       Ясмин, как всегда, в машинном отсеке. Сидит на ступеньке движка, молниеносно печатая что-то в личную табулу. Ни второго, ни третьего оклика не замечает – во власти Муз оно неудивительно.       Ирем проходит мимо кают-компании, где мозаикой раскинулись свитки, проекции, голографические карты и схемы. Профессор, в обнимку с оставшимся от тейглаха медом, что-то считает, оставляет пометки и указания юркому цифровому помощнику. Таким Ибрагима Кемала в новостях не показывали. О нет, в журналах и светских хрониках он щеголял загаром и белоснежной улыбкой, блестел черными глазами, представляя публике очередную невероятную находку. Издания с ним на обложке продавали годовые подписки, разлетались миллионными тиражами. За эксклюзивы редакторы готовы были умереть и убить. Особенно если удавалось отхватить удачные кадры сзади или на солнце, в неглиже за работой.       Ирем его впервые увидела девочкой – Храм приглашал совсем молодого тогда аспиранта читать послушникам лекции, а после щедро спонсировал экспедиции. И всегда был готов дать пищу, кров и принять с рук любую замшелую древность. Пиетета перед знаменитостью Ирем не испытывала – кто только не забредал в стены Храма – но не преминула найти через наставницу номер, едва заслышав, что профессор следует с ними в одном направлении.       Три секунды с ним в обороте в три четверти принесли ей два с половиной миллиона просмотров и пару сотен угроз расчленением.       Хотя профессор проспал почти стражу, он выглядел устало. Ирем, проходя мимо, обронила негромко:       - Нужно расслабиться. У нас чудесный хаммам.Когда еще в экспедиции удастся такое? Пар, масла, массаж. Холодный сок, пахлава и приятная компания. Все пять чувств не забыты. Модуль между моей каютой и оранжереей.Я буду там с минуты на минуту.       Профессор поправил платок и быстрым движением убрал очки в нагрудный карман.       - Боюсь, я был не так понят, госпожа. Я такими вещами с ученицами, даже бывшими…       Лупа скатилась со стола с громким «клац». Профессор открыл снова рот, но Ирем подняла ладонь:       - Боюсь, неверно поняла здесь не я. Не думала, что такое вообще придет в голову… господин Кемал. Доброй ночи, эфенди.       Чуть не свалив стол, в два шага профессор оказался в дверях. Рука, было схватившая ее, зависла у локтя Ирем, а потом и вовсе опустилась.       - Не хотел обидеть, Ирем.       Улыбки обезоруживают лучше мечей, защищают лучше щитов. Профессор и сам знаток в том искусстве, оттого сильнее он хмурится, когда удар приходится по нему самому.       - Не о чем беспокоиться. Мои спутницы часто журят меня, что я говорю легкомысленно и меня легко понять превратно. Прискорбно, когда что гость, что хозяин ведут себя неуважительно и, вместо добрый друзей, получают потом самые нелепые сплетни.       О том, что до места в таком случае следующий встреча закончится хорошо если криокапсулой, Ирем умолчала, но собеседник понял все сам. Стянув платок, он в два жеста избавился от пиджака.       - Париться так париться. Пробовала ли когда-нибудь почтеннейшая госпожа тарагазский массаж раскаленными камнями? У меня совершенно случайно есть целая куча замечательной гальки.       - Слышала о нем больше, чем полагает эфенди. И, если эфенди снова понял меня неправильно, то камни окажутся там, где массаж мужчине не понравится вовсе.       - Судья с тобой, госпожа, ни сантиметр простыни не сдвинется с твоей кожи. Я уже понял, на чьей спине цветет черный лотос, подтверждения совершенно мне не нужны.       - Надо же, а все считают профессора Ибрагима Кемала человеком отчаянным. Как же спускается он в гробницы навстречу джиннам и демонам, когда его пугает всего лишь цветок?       Дверь в спа-модуль закрылась, из-за белого кафеля шумно выдохнул пар. Приглушенный свет, струнная музыка. Сласти и чай Ирем позабыла, мужлан сбил ей весь настрой. Расставив черную, гладкую гальку греться на искусственных углях, он ответил:       - Потому что демоны – миф, а убийцы – реальны. Впрочем, рассказывал ли я байку о том, как встретил в гробницах Нагара целый культ, поклонявшийся джинну? Представь, госпожа: темная, безлунная ночь, ветер гонит по дюнам красный песок…       Как на зов чарователя змей, на сказку о джиннах явились Ясмин и Далила. Далила кривила губы, Ясмин – удивительным образом умудрилась сохранить блокнот в такой влажности. Ирем, припекаемая через простыню галькой, молчала. Быть может, дремала.       «Хепри» гудел умиротворяюще шумно. Как бубен Танцора, пески нагарских пустынь, ветер межзвездных морей.       День прошел так красиво. Ей будет о чем помечтать.