Человек из снега

Фрост ненавидит снег. Иронично, что большую часть своей жизни ему пришлось провести в Северном крае. И дело совсем не в холоде — который Фрост уже несколько веков как не чувствует, — и даже не в слепящей глаза однотонной белизне. А в чем-то более сложном и сакральном. В чем-то, что Фроста с ним… роднит, пожалуй. Несмотря на сгустившуюся ночь, совсем не темно. Северное сияние танцует на небе, бликуя на поверхности ненавистного снега зелено-голубыми огнями. Надо признать, красиво — особенно если вот так смотреть на равнину с возвышения. Впрочем, эта красота уже давно перестала трогать за душу — приелась, как и многое другое. Фрост крепче сжимает кнут из саламандровой кожи и хмурит брови. Блики от северного сияния перемежаются с отблесками беснующегося внизу пожара. Снег тает, перерождается паром и сплетается с черным дымом, взлетая клубами к искрящемуся небу. Крики смолкли уже давно — только потрескивает огонь да хрипят в агонии деревянные строения. Чудовищная реальность до ломоты контрастирует с волшебной снежной сказкой вокруг. И Фрост не уверен, нравится ему это или нет. Так если подумать, сколько дерьма ему пришлось повидать за свою жизнь? Наемник, проклятый случайным прикосновением к артефакту на вечную жизнь — ему пришлось испытать на своей шкуре слишком много всего. Он помнит, как строилась небесная железная дорога почти тысячу лет назад. Он был лично знаком со Спрутом — великим мехаинженером прошлого миллениума, который еще поставил ему протез на энергокамне заместо утерянной в бою с химерой левой руки. Он застал пандемию пурпурной чумы, выкосившей четверть населения Красного океана и полностью уничтожившей расу ангелов. Он даже был свидетелем вымирания небесных драконов! Кровь на его руках измеряется сотнями тысяч литров. Эмоции? Душа превратилась в выжженное пепелище. Вот только… Почему же при взгляде на сгорающую внизу деревню так неприятно скребет в грудной клетке? Фрост должен был сделать это. Иначе вслед за тем ребенком ледовая проказа поразила бы со временем весь Северный край. Опасная хворь, распространяющаяся быстрее чумы — тем более при сильном холоде. Люди не просто постепенно леденеют — медленно превращаются в живых мертвецов, движимых лишь первородными инстинктами ослабевшего мозга. Ходячая плоть — так их называют. Несчастные, оставшиеся где-то на границе жизни и смерти. И пусть вирус ледовой проказы ослабевает тоже, вместе с организмом носителя, из-за чего потом передается только при контакте с ходячей плотью, а не воздушно-капельным путем, но… Нельзя допустить размножения этих тварей. Фрост знает — в прошлом уже сталкивался с таким ужасом. И лично истребил самую большую толпу ходячей плоти, заполонившей добрую половину Северного края пару сотен лет назад. Он понимает, что сделал доброе дело. Но почему-то от этого не легче. Если приглядеться, то среди горящих обломков внизу можно разглядеть обугленные тела. Стариков, женщин, детей… Может, они не успели заразиться. Но, а если успели? Фрост считал, что в таких делах лучше перебдеть. В конце концов, это не первые убитые им женщины с детьми. И далеко не последние. Но та семья приютила его. Безвозмездно. И без раздумий дала кров и еду — которых, Фрост подметил, им и самим не хватало. И чем он отплатил? Да, они были обречены, и так было лучше для них же — умереть быстро, а не остаться потом навечно заточенными в гниющих телах. И все же почему-то Фроста не покидает неприятная навязчивая мысль, что он поступил неверно и слишком жестоко… Видимо, он все же еще способен испытывать эмоции. Огни северного сияния, пламя пожара. Фрост со вздохом запахивает плащ, разворачивается и уходит прочь. Что толку? В эмоциях нет смысла. Они мешают думать хладнокровно и принимать правильные решения. Уже завтра он забудет об этих людях, как и о многих других. Вспыхнувшие чувства растают и утекут водой. Фрост тоже живой мертвец — даром что не поражен ледовой проказой. Человека делает живым отнюдь не бегущая по венам кровь… Фрост ненавидит снег. Потому что сам является снегом.