Сокровище кузена Бенедикта

Было еще только пять утра, а в доме царило некое оживление. Почти все приготовления были завершены, одежда зашита и вычищена, блокноты и приборы рассованы по карманам. Паганель споро мерил комнату шагами: зная свою рассеянность он сверялся со списком. — Это очень важно, ничего нельзя забыть, — повторял он. Майор с кузеном Бенедиктом (один пришел навестить сестру, а другой с недавнего времени практически поселился в доме мистера и миссис Паганель), молча следили за его мельтешением каждый со своего места. Майор пускал облака дыма, а кузен Бенедикт отмахивался от них, поправлял очки и сам выглядел не менее взволнованно, чем географ, словно тоже отправлялся в путешествие. Но увы, это было не так. Несмотря на все уговоры, ни майор, ни энтомолог, не согласились отправиться с ним в эспедицию, в которую почтенного Паганеля коммандировало парижское географическое общество. Оно поддерживало с ним связь, несмотря на то, что Паганель уже несколько лет не жил во Франции и вообще стеснялся показываться им на глаза после происшествия в Новой Зеландии. — Кажется, все в порядке, — заключил наконец ученый, осмотрев сумки, которые собирался взять с собой. — Друзья мои, вы точно решили не ехать со мной? Африка — чудесная страна, большая ее часть практически не исследована, даже несмотря на столь обширные труды того же Девида Ливингстона, а ведь он прошел ее вдоль и поперек. Любой путешественник сможет вернуться из нее первооткрывателем хоть чего-нибудь. Майор? Кузен Бенедикт? Паганель с последней надеждой посмотрел на друзей, но те лишь покачали головами. Майор спокойно, практически не затушив огонька сигареты, зажатой в зубах, а энтомолог напротив так активно, что его и без того растрепанные волосы разметались еще сильнее. В общем, было понятно, что они оба точно решили остаться. — Дорогой Паганель, — сказал майор расстроенному географу, — как бы мне не хотелось отпускать вас одного, но я устал от всех этих приключений. Вы понимаете, что я уже не молод, к тому же на днях простудился, и боюсь, что если все рассказы про Африку верны, путешествие окончательно добьет меня. Напротив, вы, Паганель, кажется, способны перенести любые трудности, вас еще хватит на десять переходов. Уверен, вы еще станете известны как второй Ливингстон. Так что, извините, но вам придется найти для сопровождения кого-нибудь другого. Вот, к примеру, наш кузен Бенедикт. Почему бы вам не отправиться с ним? Уверен, каждый из вас найдет в путешествии что-то интересное для себя. Неправда ли, в Африке обитает довольно много редких насекомых? Молчавший до сих пор, кузен Бенедикт, в этот миг так сильно затряс головой, что, казалось, очки вот-вот слетят с его длинного носа. — Нет, нет, — пробормотал он, — я больше ни ногой не ступлю на этот варварский контитент. Слишком много разочарований я пережил там, не говоря уже о том, как он обманул меня, как ограбил меня… Волнение кузена было столь велико, что Паганелю и майору даже пришлось успокаивать этого большого ребенка. — Что же там случилось, дорогой Бенедикт? — спросил удивленный его реакцией Паганель, когда наконец им удалось привести его в чувство. — И правда, вы же уже бывали в Африке, но никогда не рассказывали подробно об этом, — напомнил майор. — Расскажите же сейчас, — попросил Паганель, — время еще есть, мой корабль все равно только через три часа. Кузен Бенедикт, казалось, был смущен этим разговором, но все равно в конце концов сдался под напором друзей. — Это было ужасно, — в сердцах выдохнул он, театрально пряча лицо, хотя казалось, что он на самом деле был серьезен в своих словах. — Несколько лет назад я правда был в Африке. Я надеялся, что смогу найти какой-то редкий вид насекомого, но я был унижен, как ученый, был обманут самой природой. В конце концов я был разбит, когда так и не смог стать, как вы сказали, первооткрывателем, когда ценное шестиногое, которое я вез, оказалось вовсе не ценным и совсем не шестиногим. И кузен Бенедикт подробно рассказал внимательным слушателям обо всем, что случилось тогда, и про потерю очков и про коварную жужелицу, о которой он до сих пор сокрушался. И даже про то, что доставляло ему особенно много боли, несмотря на возмещенную страховку. Ведь никакие деньги не смогут вернуть ему его драгоценную коробочку с насекомыми, которую он берег, как часть собственного тела, и которую по такой роковой случайности в конце концов потерял где-то среди дикарей. И при этом кузен Бенедикт выглядел столь несчастно, что его рассказ не мог не тронуть даже самого далекого от науки человека. Майор даже пробормотал: «Мне очень жаль.» И был искренен. Паганель, как ученый, понимал несчастье своего друга. Он бы тоже так расстроился, если бы потерял свою любимую подзорную трубу. Он утешающе похлопал кузена Бенедикта по плечу, который, погрузившись в неприятные воспоминания, оставался неподвижен. — Ну ладно, друзья мои, — вздохнул Паганель, взглянув на часы, — кажется, пора прощаться? — Возвращайтесь скорее, — ответил майор, уже провожая Паганеля до экипажа, — моя двоюродная сестра будет по вам скучать. И я вам не прощу, если вы бросите бедную девушку вдовой. — Обещаю вернуться ко дню рождения кузена Бенедикта, — с улыбкой ответил тронутый Паганель, — уверен, семи месяцев мне хватит на то, чтобы нанести на карту точные координаты русла Конго. И он сел в повозку, которая тут же тронулась. Кузен Бенедикт рассеянно помахал ей вслед. Африка, такая далекая земля и со столькими загадками. И с каждым новым открытием их словно становится только больше, как голов у лернейской гидры. Срубишь одну — на ее месте вырастет две. И вот к этой жестокой земле, прямо в пасти мифологической гидре и отправился Паганель, совсем один. И только господь сможет помочь ему. *** — Не переживайте так, дорогой кузен Бенедикт, — сказал майор, хотя скорее это можно было назвать «попросил», когда импульсивное хождение энтомолога по комнате начало кружить ему голову. — Поверьте, я знаю Паганеля. Он совершенный образец несобранности и не умеет отмерять время. Уверен, что его задержало какое-то глупое препятствие. Наверняка он пропустил свой корабль или сел на другой, поверьте, я уже был свидетелем подобной его выходки… Да сядьте уже наконец, Бенедикт! Майор практически взмолился, чувствуя приближающуюся тошноту. На удивление, великовозрастное дитя его послушало и село в плетеное кресло, хотя ни на миг и не перестало нервно трясти ногой. — Но ведь он задерживается уже на более, чем четыре недели, и от него нет никаких сообщений уже месяца три! А вдруг с ним что-то случилось? Мистер Мак-Наббс, вы бы видели местное население, это не люди, это просто звери! На кузена Бенедикта было грустно смотреть, он комкал свою шляпу, совершенно не заботясь о том, что испортится его коллекция, которую он частично хранил на ней. — Если честно, я удивлен, что вы способны интересоваться чем-то кроме ваших жуков, — с удивлением пробормотал майор. Он не знал больше, чем можно успокоить переживающего кузена, ведь и его, хоть он и старался сохранять внешнее равнодушее, честно говоря, не меньше тревожила задержка Паганеля. Майор успокаивал себя тем, что письма не идут, потому что Паганель просто так увлекся, что забыл о своем обещании регулярно писать. На него это было похоже. Да и, в конце концов, он был там не один, с ним должны были быть проводники из местных. Он не первый европеец, который отправился в экспедицию один, и обычно они всегда находили проводника и после возвращались целыми и невредимыми. Однако, сомнение и тревога не покидали его, и майор был готов уже сам кинуться на спасение незадачливого географа, но сдерживал себя, уверяя, что можно еще подождать. Все же, всего лишь месяц это приемлимая задержка, хотя его и правда беспокоило отсутствие вестей. — Осторожно, кузен Бенедикт, — сказал он, стараясь придать своему голосу больше уверенности, от волнения он уже начинал дрожать, — поберегите свою шляпу, ваша коллекция… — Да я отдал бы все самые редкие коллекции насекомых в мире, лишь бы быть уверенным, что с мистером Паганелем все в порядке! Ах, если бы я только согласился поехать с ним, возможно, я был бы чем-то полезен! — Крикнул кузен Бенедикт, хлопая дверью комнаты, заботливо отведенный ему под кабинет кузиной Мак-Наббса. Майор растерянно остался сидеть в гостиной. Он больше не чувствовал себя таким уверенным, каким пытался казаться. День рождения кузена Бенедикта был на прошлой неделе, а утешительных вестей о возвращении Паганеля так и не поступало. — Меня, по правде, тоже тревожит эта задержка нашего Паганеля, — сказал Эдуарду Гленарвану Джеймс Уэлдон. — Не думаете ли вы, что нам следует отправиться на его поиски? Этот разговор состоялся примерно через два месяца после описанных событий, когда мистер Уэлдон со своей семьей приехал с очередным визитом в Малькольм-Касл. Как только он узнал из пришедшего ему письма новости о пропаже почтенного географа, чьи открытия активно печатались в научных журналах уже много лет, дойдя даже до Америки, он сразу же нашел корабль, чтобы навестить друга, чьим родственником, к тому же, этот географ являлся. Джек был ужасно рад снова увидетьсь со своим другом Бенедиктом, и хотя тот и не выглядел сперва особо веселым, вскоре тоже забыл обо всех терзавших его проблемах, включаясь в игру. И пока дети веселились, взрослые озабоченно пили чай за обсуждением дальнейших планов. Майор Мак-Наббс даже готов был вспомнить свое путешествие десять лет назад, и даже повторить его, если такое решение все же будет принято. — А знает ли Дик? — спросила миссис Уэлдон, которая конечно же тоже присутствовала при разговоре. — Все же, с дорогим Паганелем они встречались несколько раз, и я видела, как они успели подружиться за это время. — Нет, я не стал говорить ему, — ответил жене Джеймс Уэлдон, — мальчик сейчас учится на последнем курсе капитанской школы. Я был уверен, что он сразу же бросит все ради спасения друга, и потому не хотел его беспокоить. Миссис Уэлдон понимающе промолчала. Она тоже не сомневалась, что Дик, в смелости и мужестве которого у нее был шанс убедиться, не замедлительно пожертвует собственным будущим ради блага близких. — Думаю, нам стоит сперва еще раз попытаться попросить помощи у Адмиралтейства, — подумав, сказал Гленарван. — Возможно, на этот раз они не откажут нам в помощи. Все согласились с таким решением, и снова три дня ждали Эдуарда Гленарвана с вестями. На этот раз, хотя день практически повторял похожий день больше десяти лет тому назад, вести оказались хоть сколько-нибудь утешительными. Лорды Адмиралтейства долго думали над принятием решения, но все же решили, что в их силах хотя бы обыскать берега Африки и ее судоходных рек вглуби континента на наличие следов или тела географа. Но все же, они выдвинули условие ожидания еще месяца на то, чтобы удостовериться в том, что ученый и правда пропал, и чтобы найти корабли и команду для поисков. Такие новости привез с собой Эдуард Гленарван. Но ждать еще месяц! Если остальные были готовы смириться с таким положением, то кузен Бенедикт не находил себе места, и майор прекрасно его понимал. Однажды, он пересек с этим человеком Южную Америку и Австралию и даже побывал в Новой Зеландии. Но хоть его душа теперь тоже отчасти рвалась в Африку, он мог лишь остаться сейчас с кузеном Бенедиктом, и успокаивать его, обещая, что Адмиралтейство найдет Паганеля, если он еще раньше не найдется сам. Друзья американцы уплыли к себе на родину. Мистер Уэлдон обещал подключить все свои связи, чтобы, как он это уже сделал с любезными четырьмя неграми, попытаться найти еще одного пропавшего на территории не всегда гостеприимного контитента. Гленарван обещал ему писать. Кузен Бенедикт отказался ехать с ними, заявив, что останется ждать, пока Паганель не вернется и ни миссис, ни мистер Уэлдон не смогли уговорить его. Почти каждый день в течение месяца ожидания кузен Бенедикт был в возбуждении с самого утра, и майору лишь иногда удавалось отвлечь его любимым делом — изучением насекомых. Благо, на дворе было лето, и этих жужжащих и ползающих тварей было в избытке. Но все же, это не всегда помогало. Энтомолог словно стал еще тоньше, чем был, и готов был снова заболеть от переживаний. И если бы не поддержка и уход Мак-Наббса, то это определенно бы случилось. Он ухаживал за ним, как за ребенком, кормил с ложки и укладывал спать. Он сидел у постели, когда у энтомолога поднимался ночью жар из-за непроходящей слабости. Кузен Бенедикт бормотал что-то во сне, а майор молился за всех сразу, и за себя, и за больного, и за Паганеля, которого он очень хотел отругать за такую беспечность. Возможно, сейчас, где-то там, он слег с лихорадкой. И майор надеялся, что хотя бы молитва сможет добраться до него. Паганель не объявился через месяц, данный ему для возвращения, и лорды Адмиралтейства, как и обещали, отправили корабли на его поиски. С этого момента можно было в любой день ждать новостей. Кузен Бенедикт под внимательным уходом Мак-Наббса постепенно выздоровел. Ему помогала надежда, внушаемая ему майором, которому стоило больших усилий самому поверить в свои слова. Но ему становилось немного легче, когда он наблюдал за кузеном Бенедиктом, снова гоняющегося за бабочками на улице или работающим в кабинете. Все же, у них с Паганелем было много сходств, и это было еще больше заметно, если бы Паганеля также увлекал лишь один класс живой природы. *** Несмотря на активные, по уверениям самого Адмиралтейства, поиски, Паганель все еще не был найден, ни через месяц, ни через полтора, хотя корабли уже исследовали большую часть побережья и русла рек. Кузен Бенедикт, да и сам майор, против воли опять не смогли уберечься от переживаний. Кузен Бенедикт вновь отказывался от еды и ходил молчаливый, не имея больше сил мерить комнату шагами, как весной. Уже близилась осень. Вот уже почти год назад Паганель уехал в экспедицию, и вот уже восемь месяцев не было от него и письма. Дни текли уже однообразно и серо, и даже майору было тяжело держаться. И если бы не случайное происшествие, перевернувшее один из таких дней, кто знает, кто сошел бы с ума первым. В конце августа Эдуарда Гленарвана неожиданно вызвали в Адмиралтейство. Не долго думая, он собрался, не успев даже ничего сказать родным, и уехал. А когда вернулся, на глазах его все еще блестели слезы. — Он нашелся! — только и смог вымолвить он, прежде чем все присутствующие в комнате кинулись на него с радостными объятиями. Кузен Бенедикт, казалось, радовался больше всех, да и можно было бы его винить в этом? Тоска чуть не стоила ему жизни, но теперь энергия будто снова вливалась в него с каждым вдохом, словно в спасенного утопающего. Паганель прибыл домой спустя год незапланированно затянувшегося путешествия. Он спустился с корабля, где в порту его встречали все, кто смог присутствовать (семейство Уэлдон еще не успело прибыть после спешно отправленной им телеграммы), и тут же был заключен в медвежьи объятия майора. — Думаю, вы должны кое-кому обьяснения, — шепнул он ему с улыбкой после теплого приветствия, от которого замученный злоключениями и долгой дорогой Паганель, вновь прослезился. Дома ему все равно первым делом дали отдохнуть и привести себя в порядок. Рассказ очевидно предстоял быть долгим и даже кузен Бенедикт не мешал ему, хоть и караулил перед дверью, пока Паганель спал после приема врача, который, кстати, заверил, что несмотря на перенесенную географом тропическую лихорадку, сейчас он совершенно здоров и нуждается лишь в хорошем отдыхе. Когда Паганель показался перед семьей и друзьями, он, казалось, был чем-то смущен. Хотя, рассказ его был подробным. Паганель по порядку поведал обо всем. Оказалось, что во время исследований им берегов Конго, которые оказались весьма плодотворными, он умудрился не заметить, как забрел в лагерь туземцев. Так как он отдалился от своих провожатых, его никто не смог найти, ведь он даже не сказал им, куда отправился. На этом моменте майор покачал головой. — Ну что же вы, Паганель, как маленький? В следующий раз я обязательно отправлюсь с вами, теперь я уверен, что горячий воздух только бы вылечил мою простуду. — Увы, дорогой Мак-Наббс, — ответил ему ученый, — помните, что я, находясь среди такого воздуха, наоборот заболел. Лихорадка в тех краях крайне противная вещь, скорее всего я подхватил ее при переходе через лес, выйдя из которого я тут же попал в плен. Дикари держали меня у себя целый месяц, да я и не мог бы уйти сам, даже если бы они меня не сторожили. — Как же вам удалось сбежать? — удивился майор, единственный задающий вопросы рассказчику. — Сейчас я вам все расскажу, терпение, — ответил Паганель и продолжил. Он рассказал, как с ним обращались туземцы. Конечно, это не было примером хорошего обращения, но и плохого ему тоже не делали. Скорее всего сыграла положительную роль его особенность, которой он стыдился все эти годы, а именно его татуировка — моко, которой его разрисовали маори, до сих пор держалась. И возможно,  что именно благодаря ей ему удалось расположить к себе свирепый народ. Они приняли его, если не за равного себе, то точно за того, в сторону кого не стоит принимать поспешных решений зажарить и съесть. Паганелю еще повезло в том, что это племя не было оседлым. Они не строили долговечные домики и часто переходили с места на место, когда становилось нечего есть или когда шаманы племени считали, что простой злит местных духов, которые забирают из-за этого еду. Со временем они вышли из зоны поражения лихорадки и Паганелю стало легче. Одной ночью, когда его никто не охранял, он решился на побег, но в темноте заплутал. А когда наступил день, то понял, что зря не продумал все заранее, ведь он зашел снова в какой-то лес и тут же увяз в болоте. Говорят, что нельзя делать резких движений, когда тебя затягивает трясина, но оказывается, что африканские болота не знают этого правила. Им все равно, быстро ты или медленно двигаешься, они утягивают тебя на дно с одинаковым усердием. Скорее всего, это болото лишь совсем недавно было еще озером, а потому сплетение корней, стеблей и листьев еще не успело образовать достаточно плотной субстанции, чтобы по ней можно было пройти. Но зато они имели обратный эффект, спутывая ноги и руки, лишь сильнее засасывая жертву на глубину. Однако, в тот момент уставший и отчаявшийся Паганель думал лишь о спасении своих драгоценных записей. Он выставил руку над поверхностью, зажав в ней сумку с блокнотом, и вдруг нащупал почти у самой поверхности какой-то твердый предмет. — Сперва я подумал, что это корень какого-то дерева, — сказал Паганель, — и если честно, мне было уже все равно, я крепко ухватился за него и принялся подтягиваться. Но потом уже, как только я вылез на поверхность, уже не веря в свое счастливое спасение, я вспомнил  что именно в той части болота деревья не такие мощные, чтобы дать такую длинную корневую систему. И только тогда я смог разглядеть, что это. Кузен Бенедикт, думаю вам будет очень интересно взглянуть. Паганель говорил все это с улыбкой, словно он только что вернулся не из опасного путешествия, где дважды, а может даже больше, чуть не погиб, а с увеселительной прогулки. Кузен Бенедикт подошел к нему и вдруг вскрикнул от удивления. Паганель держал в руках ни что иное, как его коробочку с насекомыми. Ту самую, которую он оставил в африке три года назад, ту самую, которую ценил больше всего на свете. И пусть от времени и сырости она потемнела и кое-где заржавела, это была его коробочка! От радости кузен Бенедикт чуть ли не заплясал на месте, он прижал свое утраченное и вновь обретенное сокровище к груди. И не было сцены трогательней этой. Тем временем Паганель продолжал свой рассказ, глядя на счастье друга. — Если бы не ваша коробочка, я бы наверное, не выжил. Я не знаю, как она там оказалась, но она спасла меня. Вы помогали мне, даже не будучи рядом. Это правда сокровище, дорогой Бенедикт, и я привез ее вам, надеюсь, вы ее больше не потеряете. — Или потеряете, но только если так же удачно, — пошутил майор, вызвав наконец у всех смех облегчения. Кузен Бенедикт был безумно рад, но вдоволь наобнимавшись со своей драгоценностью, он поднял глаза на Паганеля. — Вы не правы, дорогой друг, — сказал он сквозь слезы. — Правда? — удивился Паганель, — и в чем же? — Она была очень дорога мне, это так, но я потерял ее. А ведь всем известно, что сокровища нельзя терять, их либо оставляют там, где можно найти, либо находят сами. Вы не правы в том, что назвали мою коробочку сокровищем. С тех пор многое изменилось. Мистер Мак-Наббс, мистер Паганель. Я понял, что в тот день, когда я встретил вас, моих друзей, тогда я нашел настоящее сокровище. И это не моя коробочка, она просто вещь, ее можно застраховать, но настоящая ценность — это вы и наша дружба. И он обнял расстроганных Паганеля и майора. — Я очень боялся потерять вас, — прошептал кузен Бенедикт Паганелю. — Друзья мои, простите, что заставил вас переживать, — ответил Паганель и снова чуть не был задушен в крепких объятиях нескольких пар рук.