Taeby

«Такое со всеми бывает иногда», рассеянно думает Тэхён. Он выглядит помятым немного после изнурительной рабочей смены, массирует висок, ковыряясь ключом в замке, а после голосит на всю квартиру низкое: — Чонгук-а, я дома. Чонгук отрывается от чтения. Он сам пришёл домой только полчаса назад и, будем честными, с детьми заебался так, что хочется чисто человеческого смотреть в потолок и ясно осознавать, что прокрастинируешь, потому что дел ещё непочатый край, но ничего с этим не делать. Он угукает неразборчиво в ответ и жмурит глаза, чтобы немного прийти в себя. Тэхён как раз показывается на пороге комнаты, нервными рывками сдёргивая с себя галстук. Чонгук зевает лениво, откладывая тонкую книжку в сторону, и складывает руки на груди. — Порвёшь – получишь пизды, — хмыкая, когда Тэхён в который раз тянет вниз ткань. Ким зол в какой-то степени, изначально, думает Чонгук, просто заёбанный был, а теперь его доконала и эта проблемка. — Зачем мне пизда, Гук-а, если у тебя член? — стонет парень. — Ей-богу, такой странный. — Чонгук закатывает глаза. — Я просто заебался, — Тэхён хнычет и дует губы, когда залезает коленями на кровать. Чонгук кладёт ладонь ему на бедро, мягко поглаживая, и почти смеётся со скорченной гримасы. — Ну и что я сделаю, зайка? — он поднимает бровь, улыбаясь уголком рта, а Тэхён в ответ только сильнее губы выпячивает. Обдумывает несколько секунд вопрос, а затем выдыхает, подаваясь вперёд, чтобы положить подбородок Чонгуку на плечо и расслабиться. — Ничего. Я просто жалуюсь, — и вдавливает слабо челюсть на каждом слове, стоит только открыть рот. Чонгук ерошит светлые волосы нежно. Тэхён любит, когда он так делает, когда волосы разлетаются в стороны, а длинные пальцы массируют ему голову расслабляюще. Они сидят так пару минут, пока у Чонгука в неудобном положении не затекает нога, к этому её ещё и начинает тянуть от напряжения. — Давай сменим положение, — предлагает, — и переоденься для начала, — Тэхён ёрзает по постели коленями капризно и мычит упрямо, а через секунду затихает, чтобы после выдать: — Я начинаю возбуждаться. Чонгук корчит гримасу отвращения. — И как ты к этому пришёл? — Ну вот он двигается, — Тэхён садится, двумя руками указывая на промежность, где уже начинает виднеться небольшой бугорок. — Я тут не имею власти. Чонгук сдерживается, умудряясь не закатить глаза ещё раз, и двумя пальцами надавливает на ствол через ткань, чтобы отпустив, услышать, как выдыхает через нос Тэхён. Член под пальцами подрагивает, когда его берёт в неполное кольцо вся ладонь. Она горячая и сухая, это даже через два слоя чувствуется, от её грубых прикосновений кровь приливает быстрее (да, Тэхён всегда любил пожёстче), и головка в боксёрах набухает до тёмно-розового, болезненно соприкасаясь с синтетичным материалом белья. — Только давай не затягивать, ладно? — шепчет Чонгук, и Тэхён поднимает голову, чтобы встретиться с ним взглядом, но чонгуков всё ещё прикован к возбуждению своего парня так, будто не он его изо дня в день видит на протяжении пяти лет. — Без проблем. Ты рукой или ртом? — Ким прикусывает язык, чтобы не озвучить полустон, когда кровь приливает ко всему естеству с новой силой, заставляя то упираться в тесные классические штаны с новой силой. — Рукой. Ртом я... Поцелуешь?, мелькает у Тэхёна. И Чонгук взаправду целует, всей ладонью накрывая чужой стояк, чтобы буквально спустя секунду вжикнуть молнией и подарить разрядку, но... Но. Тёплые губы внезапно куда-то пропадают, а рядом слышится негромкий шлепок о пол. Чонгук распахивает глаза, хмурясь, а потом его пробирает смехом. Он бросает беглый взгляд по комнате, прищуриваясь, и после тянется к тумбочке за телефоном. Двадцать второе июня, двадцать ноль пять крупным шрифтом перед глазами слепит ярким в полумраке оставленного ночника. — Ты в жопе, Тэхён, — и скалится весело, опуская босые ноги на прохладный паркет прямо перед ребёнком. Он только размыкает губы, чтобы добавить, но малыш его перебивает: — И не в твоей, я в курсе. Голос у него такой умильный, нежный, сладкий (в противовес густому басистому нормальному), что улыбка сама режется на щеках. Чонгук подпирает кулаком щёку, мол, ну давай, а вот теперь можешь реально жаловаться. Но вместо слов маленький Тэхён начинает... хныкать. Он именно хнычет. Вот этим писклявым детским голосом, этими прерывающимися вздохами, будто вот-вот зачнёт истерику. А потом переводит свои большие доверчивые глаза (боже, какой чудесный ребёнок), уже блестящие от подходящих слёз, и с трудом разборчиво сипит: — Я... я... не хочу плакать... я не знаю, почему я плачу, — первая слезинка смаргивается рядом пушистых ресниц, направленных вниз, как у Бурёнки, и он этим жалобным взглядом просит как-то помочь. Уже правда не ясно, разобраться с теми эмоциями, которые он не может контролировать в этом состоянии, или с тем стояком, который, по идее, у него всё ещё есть под слоями той одежды в раза четыре больше. Малыш запутался в ней и упал на пол, а теперь, похоже, вспоминая, как там оказался, его круглое, с большими щеками лицо искажается болью. Они оба понимают, что ей, а не от неё, подобием, потому что по сути маленький Тэхён – всё ещё взрослый Тэхён, который на Новый год бухой в хлам ёбнулся в овраг и остался без видимых повреждений, а на работе, по велению блядской лестницы с её блядскими ступеньками, он через день неплохо разбавляет скучные будни охранников на камерах. Так что свалиться с кровати, (что он, кстати, тоже делает очень часто, тут уже благодаря любимому парню, который вместо того, чтобы плотнее к нему прижаться ночью, во сне пинает его с кровати, освобождая себе место) – дело совсем плёвое. Но это не мешает ему, которому внешне сейчас пять с хвостиком, начать всхлипывать, утирая ладонями глаза и под носом сопли. Чонгук меняется в лице жалостью, протягивая руку, чтобы погладить по светлой макушке, но ребёнок только отворачивается и прячет алое лицо в маленьких ладошках. «Такое иногда бывает», думает он, пока не может остановить глупые слёзы. Спонтанно и раздражающе, в любой, даже самый обычный (особенно в самый обычный!) день, всегда после восьми вечера. Тэхён просто... становится ребёнком. Ага, вот этим пухленьким карапузом с выпуклым животиком и ростом в метр с копейками. И это вообще-то пиздец. Потому что он всё ещё хочет, чтобы от глубины поцелуя он язык в глотке почувствовал, и чтобы Чонгук сделал уже что-то с вот этим, которое нормальным членом не назовёшь. Но сам Чонгук в рот ебал вообще-то такой поворот событий, где ему двадцать пять, а Тэхёну пять, и они почему-то трахаются. Увы и ах, но теперь только платоник лав. Чон смотрит на эту мордашку с сожалением. Пухлые пальчики утирают слезинки под глазами, а сам Тэхён понемногу останавливается, только вздыхая прерывисто. — Не плачь, маленький, — Чонгук на самом деле не знает, что сказать, потому что, блять, а что тут скажешь, как утешишь, если причина истерики по факту – неразрешённый стояк. Язык не поворачивается предложить помощь. — Теперь не называй меня маленьким, — морщится Тэхён, топая ногой по паркету. Чонгук не упускает отметить, что, несмотря на всё, шума от такого Тэхёна явно меньше, чем от обычного, размер тоже компактненький, можно без проблем носиться с ним часами и, в случае чего, применить немного силы, чтобы успокоить. С большим Тэхёном такое не прокатит. Большой Тэхён большой, с покатыми широкими плечами и мышцами по всему телу, хотя и не столь ярко выраженными, как у самого Чонгука. Но тому и не нужно, там одного взгляда хватит, чтобы у младшего трусы к потолку прилипли, и никакая физическая сила тут уже не решает ничего. — Я же реально маленький сейчас. — Для меня ты любым бэйбик, — сюсюкает Чонгук, выпячивая губы трубочкой, и причмокивает, а Тэхён нос морщит, выдавая что-то очень издалека напоминающее рык. — Уву. Ребёнок снова закипает, но теперь от злости, глаза влажнеют в секунду. Тэхён прыгает несколько раз на месте, так, чтобы погромче, чтобы все соседи услышали и по батареям постучали, а после резко останавливается и без движения проводит несколько минут. Чонгук даже беспокоиться начинает, несмотря на всю нелепость ситуации, – кто их, этих чудиков-перевёртышей, знает. Авось, какая перезагрузка системы пошла, а он не понимает даже, что делать в такой момент. — Поцелуй меня, чтобы я не плакал, — тихим писком. Чонгук вздрагивает, давным-давно отвыкнув от того, что в его доме кто-то говорит настолько высоким голосом. Из них двоих, если брать в сравнение, именно Чонгук его обладатель, но это только в сравнении с Тэхёном. Малыш поднимает голову и смотрит прямо в глаза (теперь уже) старшему, блестя крохотными искорками в них. Он шмыгает опухшим носом и чешет голову робко. Чонгук визжать готов, наблюдая за лялей. — Залезешь на кровать, тогда поговорим. Мелкий вскидывается. — Это нечестно. Ты же знаешь, что я этими отростками сейчас ничего не сделаю, — он бьёт себя по пухлым ножкам и смотрит злобно из-подо лба, что выглядит, по правде, пиздецки комично. — Звучит как не моя проблема, — парень выпячивает нижнюю губу и поднимает брови, плечи уже в привычном жесте идут вверх. Тэхён распаляется только сильнее. Конечно, Чонгук теперь умный, теперь Чонгук с ним не считается, а Тэхён зубами скрипит, кроша от желания придушить. — Проблема будет у тебя завтра, когда эта хуйня закончится. Твою жопу не спасти. И чёрт, это должно было звучать очень угрожающе (правда очень, потому что Тэхён реально может затрахать так, что пару дней ты не осилишь даже малейшее прикосновение к заднице, вне зависимости от того, насколько сильно захочешь сделать ещё одну ходку), но... Тэхён всё ещё выглядит на пять с плюсом – во всех смыслах, кстати, – а потому: — А по губам кто хочет? — спрашивает Чонгук, опираясь обеими руками о колени, чтобы склониться как можно ниже к полу, где сидит его юный парень. — Маленьким нельзя материться. — Пошёл. Нахуй, — с чувством так, на «на» широко раскрывая рот, выплёвывает, но всё же послушно поднимается, явно собираясь хотя бы попытаться. Детское обнажённое тело выглядит забавно, непривычно совсем: круглое, с маленькими конечностями и совсем небольшим отростком, который у взрослого Тэхёна раз в пять больше и способнее, и видимым слоем жирка, только красочнее заставляющим в глазах плясать сердечки от нежности. Сколько бы раз Тэхён ни превращался в чадо, Чонгук вряд ли к такому когда-то привыкнет, и поэтому упорно каждый раз прикусывает язык, чтобы не ляпнуть что-то до ужаса приторное и сопливое. Дитя упирается руками в кровать, уже сводя брови у переносицы, потому что и барану тут ясно, что залезть не выйдет. Но Тэхён не баран, он осёл (ослёнок!), которому поебать на то, что не получится, он будет лезть назло, даже если самому себе. Он слабый сейчас, мышц по нулям и дыхалка нетренированная, но всё равно упорно цепляется за простыню, подпрыгивая со всей силы, что в реальности всего с десяток сантиметров, которые ничего не решают. Он выдыхается быстро от беспрерывного темпа череды попыток, и устало кладёт голову на постель, елозя по ней щекой. Чонгук наблюдает, подперев кулаком щёку, и когда Тэхён собирается с силами, мощно выдохнув, и прыгает уже с разбегу в последний раз, почти залезая на кровать, он только фыркает. Столько усилий, столько стараний ради того, чтобы просто принудить (в голове у Гука картинка вызывает приступ ора) потрахаться со своей малолетней версией. Чонгук бы поаплодировал и помог бы как-то даже, если бы у ребёнка получилось. Но там всё ещё почти. Тэхёну не достаёт силы, и он просто съезжает на пол вместе с частью простыни, в которую вцепился стальной хваткой. Возможно, он немного драматизирует свою проблему, потому что она, ну, не то чтобы маленькая, – просто не имеет под собой основания. Детский организм не испытывает сексуального влечения, как и боли от таких эрекций, но мозг Тэхёна – да, всё вместе, потому это лишь дело принципа, отнюдь не желания получить разрядку. — Помоги хотя бы со стояком, — бубнит где-то снизу так неразборчиво, что Чонгук только спустя пару секунд осознаёт фразу, опешивая: — В смысле «хотя бы»? — он охуевает, и его глаза, как чёрные блюдца, становятся ничуть не меньше тэхёновых. — Если не поможешь, я обкончаю твою сторону кровати. Тэхён может, определённо может, у него крыша за такой хуйнёй не то что течёт – льёт водопадом. Он бы с лёгкостью мог это сделать, а затем подмять Чонгука под себя (или на себя, тут по настроению) и спать на своей чистой стороне, чтобы с утра кинуть бельё в стирку с довольной мордой. — Удачи. Если бы был двадцатисемилетним Тэхёном. — А ты думаешь я это не сделаю? Но ему всё ещё пять с крошками. — Сперматозоиды в твоём возрасте ещё не вырабатываются. Конечно не сделаешь, — Чонгук скрещивает руки на груди и смотрит сверху вниз тем взглядом человека, который только что выиграл битву, взглядом человека, который ёбаную анатомию читал в школе, а не шароёбил по тренировкам. Тэхён смотрит неверяще, после задумчиво, а ещё после изрекает ёмкое «Блять» фальцетом. Чонгук разводит руками, в напряжении ожидая, что ребёнок в любую секунду что-то учудит ещё, потому что эта голова полна безумных идей, но тот только расслабляет конечности, чтобы мягко осесть на пол, а миловидное лицо вдруг выражает вселенскую усталость. Малыш хочет спать, время игр закончилось. — Я всё, — говорит. — Попустило? — Гук кивает головой на уже опавшую плоть. Такое возбуждение и не могло долго протянуть, не получая подпитки фантазиями (хотя Тэхён очень усердно фантазировал!). — Ага, — Чонгук скрипит кроватью, наклоняясь к ребёнку, и нежно подхватывает его под мышки, чтобы усадить на матрас. Тэхёна развозит, и от этого он выглядит ещё слаще, ещё очаровательнее в своей невинности. Чонгук просто не сдерживается, когда двумя ладонями треплет ему щёки, сжимая их так, что пухлые губки формируются в трубочку. — Ложись спа– — Я хочу тебя поцеловать, — шепчет, лениво переворачиваясь на живот. У маленького Тэхёна пшеничные кудри почти закрывают глаза – до сжатого сердца прелестно, – он хлопает длинными ресницами замедленно и выпячивает губы, прикрывая глаза в ожидании того, чтобы Чонгук наклонился. — Нет, Тэхён, — он мягок сейчас, как с этим драгоценным ангелом по-другому можно? И он хочет поцеловать Тэхёна, но того взрослого, чей мозг время от времени поселяется в его же детском теле. Этого он только затискать может себе позволить. — Ты вообще себя видел со стороны, кроха? — В щёчку, — Тэхён строит глазки откровенно, должно быть флиртуя из оставшихся сил, потому что добавляет: — хён, — а у Чонгука искры из глаз на «хёне». У него сердце заливает любовью и трепетом (что совершенно противоположно тому, что это чудо собиралось вызвать), с поправкой на «...но вот он вернётся обратно, и мы попробуем ещё раз испытать эффект». — В щёчку можешь, — соглашается, наклоняясь ближе. Только вместо того, чтобы поцеловать, Тэхён тянется дальше и с силой вгрызается в смуглую шею, прямо под челюстью оставляя кровавый след. — Какого хуя, Тэхён? — Чтоб не расслаблялся, — ворчит. — Я же тигр. — Чонгука на этом моменте клинит конкретно, когда он прокручивает услышанную фразу в голове голосом мелкого, «р» не умеющего выговаривать. — Я же тигл-л-л, — кривляется. Тэхён хохлится, недовольно смотря из-под полузакрытых век. Он вслепую нащупывает покрывало, без которого не спит, и тянет его на себя. — Ты ответишь мне за всё. — Обязательно, — Чонгук весело соглашается. — Даже разрешу тебе засунуть мне кляп в рот. — Правда? — В голове у Тэхёна вязкая жижа, и даже со всеми его усилиями удерживать себя в сознании, он потихоньку проваливается в сон, с трудом ворочая языком. — Конечно нет, втф, — Чонгук морщится, потирая место укуса. — Но я засуну его тебе, если ты не замолчишь и не ляжешь спать. Малыш пытается покривляться, беззвучно повторяя слова хёна, но по итогу укладывается, удобно располагая на себе тонкое покрывало. Чонгук снимает домашнюю футболку и остаётся в одних боксёрах, что немного непривычно для них обоих, любителей сна голышом. Он обвивает сзади маленькую талию руками, пытаясь сильно не прижиматься. Тэхён не может уснуть без объятий, но даже находясь в полном комфорте и тепле рук, вертится следующие минут десять, раздражая этим Гука, который тоже уже как бы поспать не против. Парень хрипит низко: — Ну что такое? И Тэхён замирает на мгновение, но быстро разворачивается в объятиях и смотрит на того полуспящего, водя чёрными в темноте глазами по красивому родному лицу. А после чмокает в нос, вот так просто и незатейливо, как обычно не делает никогда, и, хихикнув, отворачивается обратно, довольный шалостью, что полностью оправдывает статус ребёнка. — Спокойной ночи, Гук-и, — через плечо. — И тебе тоже, солнышко.