Колыбельная

Соколов порывался остаться. Бормотал что-то о том, что капитан должен пойти ко дну со своим кораблем, что он не позволит ей пожертвовать собой в одиночку... Еще что-то. Агата не слушала. Почти что силком затолкав Соколова в шлюпку и убедившись, что та отплыла на достаточное расстояние, чтобы не быть затронутой взрывом, она отошла от борта, и... наткнулась на Дракулу. – Почему вы позволили им уйти? – глядя на графа и чувствуя, как голова пустеет, а ноги делаются холодными и тяжелыми, спросила Агата. – Всех не сожрешь, – сказал Дракула, пожимая плечами. Он развернулся. – Пойдемте на палубу. – Зачем? – Оттуда виден залив. Проследив за тем, как Дракула поднимается по ступенькам, ведущим на капитанский мостик, Агата собрала последние силы и шагнула за ним. На мостике было холодно и одуряюще пахло морем. Агата оперлась на борт, мельком подумав, почему запах стал настолько отчетливым только сейчас. Должно быть, это что-то вроде опьянения свежим воздухом после пребывания в душной каюте, решила она. – Как вы себя чувствуете? Дракула стоял у штурвала, одной рукой удерживая тяжелое деревянное колесо, другую положив на отполированный от времени обод. – Смертной, как никогда ранее, – она прикрыла глаза, усмехнувшись. – Что насчет вас? Ответ скользнул по краю ее сознания, почти не затронув его. Она открыла глаза. – Смотрите, – Дракула протянул руку и чуть наклонился вперед. Агата взглянула туда, куда он указывал. – Пешка добралась до восьмой линии. – Он помедлил и, выпрямившись, повернулся к ней. – Жаль, другой королевы не будет. Она не ответила. Соленый воздух обдувал разгоряченные щеки, царапал кожу. Проведя ладонью по перилам борта, Агата наткнулась на торчащий из старого дерева заусенец. Вслепую погладила и обогнула его. Вспомнила фитиль, оставшийся не зажженным в трюме, беспомощный взгляд Петра, садящегося в шлюпку, кровь на палубе, виселицу и тускло поблескивающий номер девять на распахнутой настежь двери. А еще – свечи в потертых бронзовых канделябрах, изящную люстру под потолком и коричнево-серый оттенок каменных стен. Свободу и легкость и то ощущение, когда можешь говорить то и так, что и как по-настоящему хочешь, а не потому, что это хорошо, прилично и правильно. Когда фигуры, передвигаемые по доске, – не цель, а повод посмотреть друг другу в глаза. У Агаты была неделя, чтобы подумать об этом. Неделя для того, чтобы отыскать спрятанный неучтенный ящик, прислушиваться к непривычным и подозрительным звукам, к шепоту моря, к себе самой, – думать и вспоминать. «– Поцелуй вампира – это опиат». Много лет назад, работая в госпитале в Будапеште, неопытная медсестра, не знавшая даже основ химии и первое время путавшая снадобья для желудка и для заживления ран, однажды она по ошибке выпила настойку филониума*, оставленную врачом для одного из больных. Агата хорошо помнила охватившие ее тогда безумный восторг и острое возбуждение. Помнила, как ушла посреди дежурства и бродила по городу, задыхаясь от подкатывающего к горлу непонятного счастья, улыбаясь пьяной улыбкой, заглядывая в лица прохожих в поисках неизвестно чего. Все это ничуть не походило на то, что она испытывала… в каюте номер девять. Она думала, что он каким-то образом привез ее к себе в замок. Думала… Господи, думала что? – Не желаете взглянуть на берег? – голос Дракулы вырвал Агату из оцепенения. Она подняла голову и уставилась на него. – Здесь завершается путешествие, – сказал Дракула. Агата кивнула. Отпустив борт, она сделала несколько шагов по направлению к графу и остановилась напротив. – Я хотела взорвать корабль, – сказала. – Там, внизу… – она помедлила, – порох... – Я знаю. Хорошая работа. С минуту Агата стояла не двигаясь, а после шагнула вперед и уткнулась лбом в его грудь. – Как я устала, – проговорила, чувствуя, как слезы неудержимо бегут по щекам. Где-то на периферии слышимости скрипнул штурвал, и чужие руки обвились вокруг нее. – Если бы вы знали, как я устала от вас. Несколько долгих секунд она просто плакала, словно это могло помочь исторгнуть из себя или унять разрывавшие изнутри разочарование, боль и обиду. Просыпаться от сна бывает непросто, говорила когда-то мать-настоятельница. Уже не впервые Агате приходилось признавать ее правоту. Она плакала, а Дракула удерживал ее обеими руками, не говоря ни слова, и мимо них проплывали минуты, безмолвно стекая во тьму. Дрожь, охватившая тело, когда слезы иссякли, заставила ее отстраниться. Подняв голову, Агата посмотрела на Дракулу. Тот взирал на нее молча, и по его лицу ничего невозможно было прочесть. – Да сделайте вы уже это, – взмолилась Агата и попыталась вырваться. – Ради Бога! Ее усилия не заставили его сдвинуться ни на йоту. Вместо ответа он лишь обхватил ее крепче, прижимая к себе. Оказавшись вновь притиснутой к слегка влажной ткани его рубашки, Агата некоторое время молчала. – Когда я не занята постоянно тем, что бегу за вами или от вас, я начинаю бояться, – пожаловалась она. Дракула рассмеялся. Проведя рукой по ее волосам, он заставил ее отодвинуться и посмотреть на него. – Наберитесь терпения, – он коснулся ладонью ее щеки. Проговорил после паузы: – Это закончится очень скоро, я обещаю. Молча Агата смотрела ему в глаза. Едва заметно колеблющийся деревянный настил мостика холодил ступни сквозь тонкие подошвы ее башмаков. Краем глаза она заметила пролетавшую мимо левого борта чайку. – Когда я был маленьким... – сказал Дракула. – Вы были маленьким? – Тише, – он дотронулся большим пальцем до уголка ее рта. – Когда я был маленьким, – продолжил, вновь касаясь ее волос и зарываясь пальцами в ворох спутанных прядей, – у меня была кормилица. Старая женщина из гуцульских Карпат. Я боялся спать один в комнате, и она пела мне колыбельную, – пела мне, пока я не успокаивался и не переставал бороться со сном. Я до сих пор помню ту песню. Он провел рукой по ее щеке и запел. У него оказался теплый глубокий голос, – баритон, вспомнила Агата. Такой тембр голоса называется баритон. Песня была спокойной и нежной, медленной и простой. Агата не понимала слов – язык был ей незнаком: не венгерский, польский или румынский, которые ей приходилось слышать там, где она жила. Одна фраза постоянно повторялась – полная легких шипящих, похожая на шепот волны. – Что это значит? – в перерыве между двумя куплетами спросила Агата. – «Спи, любимая, все хорошо», – сказал Дракула. Агата кивнула рассеянно и положила голову ему на плечо. Голос Дракулы сделался тише, но звучал все так же уверенно. Сосредоточившись на мелодии колыбельной, Агата закрыла глаза. Когда он подхватил ее на руки и понес куда-то, Агата не стала сопротивляться. Она шевельнулась, лишь обнаружив, что они оказались на пассажирской палубе. – Только не номер девять, – попросила она. Он улыбнулся, остановившись около очередной двери. – Шестая – свободная. Затворив за собой дверь каюты, он прошел внутрь и опустил Агату на стоящую у стены застеленную постель. Она смотрела, как он садится на край кровати, – заставив себя не отворачиваться и не двигаться. И все же вздрогнула, когда он взял ее за руку. Поднеся ее ладонь к лицу, Дракула прижался к ней губами. Агата молчала, глядя на длинные пряди, выбившиеся из идеальной прически, темнеющие на фоне ее неестественно бледной кожи. – Мое терпение на исходе, – сказала она. Дракула поднял голову и посмотрел с улыбкой. – Еще немного, – попросил он. Она не смогла бы сказать, как долго они сидели, глядя в глаза друг другу, прежде чем Дракула отвернулся и, завладев снова ладонью Агаты, потянул ее к себе. Агата взглянула вниз, на распахнутый ворот его белой широкой блузы. Одной рукой Дракула держал приставленный к своей груди осиновый кол, другой положил поверх нее руку Агаты. Агата перевела взгляд на его лицо. Дракула улыбнулся. – Освободи меня, – сказал он. Агата облизнула пересохшие губы. Сотни мыслей и чувств разом атаковали ее, но все, что она смогла спросить: – Почему? Он помолчал. – У меня много ответов, – отвернувшись, он посмотрел на видневшийся в иллюминаторе горизонт; небо над холмами начинало светлеть. – За четыреста лет накопилось столько ответов. – Дракула обернулся к ней. – Но главный, – он улыбнулся, – или, скорее, тот, что сейчас мне кажется наиболее важным, – я не хочу, чтобы ты бегала за мной или от меня. Агата молчала. Пальцы ее сжимались и разжимались на его руке, обхватившей кол. – Но это ведь совершенно не обязательно, – сказала она и, потянув кол к себе, вытащила его из ладони Дракулы и отбросила прочь.