кислотные головы! дети-ножницы! ликорис!

хван хёнджин с розовыми волосами, а в корнях пробивается русый цвет. хван хёнджин в растянутой майке, а руки тянутся к самому необъятному свитеру в мире. хван хёнджин жив. а, в общем-то, нет, — он дохлятина. кукольная и изящная, но всё-таки дохлятина. пальцы мёрзнут. хёнджин кладёт их на разогретую электрогирлянду, заваливается на диван и закидывает ноги на стену, упирая босые ступни во вмятину гипсокартона. лампочки жгут кожу. если прислушаться, то можно различить тихое тс-с выгорающих волос на изгибе локтя. хёнджин ухмыляется. высовывает язык и прикасается к стёклышку электрогирлянды. тут же морщится. ну и дурак. в первый и единственный раз на нём вырос цветок лишь в пятнадцать лет. это был ликорис. странный, похожий на паука, сплетённого из красных ниток. некрасивый. сгнил быстро; хёнджин даже не успел отыскать в рюкзаке полароид. теперь он не уверен, видел ли ликорис на самом деле. — кто же ты? — спрашивает он у потолка и шагает замёрзшими пальцами по животу, на котором однажды, вроде как, распухла чья-то рана. — а. ладно. не хочешь — не показывайся. атмосфера для знакомства — так себе. его квартира не блещет изысками и романтикой. пепельница заполнена, бутылка пива 오비맥주 стоит на «бесах» достоевского, фен свисает с крючка для полотенец. уныло. хёнджин посмеётся, если вдруг встретит своё предназначение, а ещё сильнее он будет захлёбываться, если этого никогда не произойдёт. но он не киснет. просто хёнджин — реалист (так показал один из многочисленных тестов, пройденных ночью от скуки и выскочившего отчаяния). его соулмейт быстрее откашляет сорняки из лёгких, чем найдёт хёнджина. кстати о сорняках! пора добавить шрам в коллекцию. хёнджин жуёт карамель со вкусом айвы и мяты и шарится в ящике, когда ему звонит бан чан. — слушаю. — я дал феликсу твой адрес, — мгновенно и бессовестно признаётся бан чан, а хёнджин давится карамелью. — я не особо понял, как он это сделал, но... да. адрес я назвал. вы же немного знакомы? мне казалось, что знакомы. — слаба-ак. — он был ужасно милым, — раздражённо вздыхает бан чан. — убрал-ка бы ты бутылки. никогда не знаешь, как феликс среагирует. мне пора, у меня тренировка. потом поговорим. хёнджин трясёт розовыми волосами, из корней которых лезет русый, откидывает телефон и натыкается в ящике на пачку нераспакованных лезвий. он плохо соображает и плохо помнит, кто такой этот ужасно милый феликс. если он принесёт пластыри и минералку, хёнджин будет даже благодарен. ну и дурак. — да где эти ножницы, — бормочет хёнджин. забавно: чтобы вскрыть вены, нужно вскрыть пачку лезвий, а чтобы вскрыть пачку лезвий, нужно другое лезвие. замкнутый колюще-режущий круг. хёнджин стягивает с запястья резинку и завязывает волосы, откашливаясь. кое-как добирается до лезвий. электрогирлянда мигает с перебоями — хёнджин щёлкает по капсуле с батарейкой, и лампочки полностью гаснут. ой. грустно. хёнджин наваливается на окно, надеясь тупо вывалиться, и быстро чиркает остриём по коже. подумать только: всё так же больно. хёнджин представляет себя тибетским оракулом. проводит лезвием медленно, с душой. открывает полотно для цветов, а его кровь льётся как бонус для повышения плодородия. на секунду — на одну маленькую, волнительную, нужную секунду, — везде становится тихо. а потом хёнджин начинает плакать, и всё раскалывается. он сжимается, как попало изрезает запястье, уменьшается, искажается в розоватое семечко: закатится в щель и никогда не прорастёт. потому что он живой пример дохлятины. кукольной и изящной, но всё-таки дохлятины. и плакать он перестаёт быстро, этой функции легко разучиться. потом хёнджин сжимает мокрое полотенце на руке, наливает чай из роз и забирается с ногами на стул на колёсиках. бинты тут как тут. родные. а чужой голос пугает не на шутку: — так и думал, что это ты мне портишь жизнь. о, феликс. и впрямь милый. ухо украшено серебром, волосы белые, будто натёртые осколком луны. — мы знакомы? — то есть тебя не интересует, как я оказался здесь? — дверь была открыта, — пожимает плечами хёнджин. — но ты мог бы позвонить. — я звонил, — у феликса большие глаза и большие ликорисовые проблемы на запястье. — трижды. он проходит вглубь комнаты и косится на завалы, на окровавленное полотенце, на «бесов» достоевского. на лезвия, конечно. хёнджин может поклясться, что слышит треск его сжимающихся зубов. им обоим не до смеха. чтобы рассеять молчание, хёнджин говорит: — я рад, что мой соулмейт жив. было бы не очень весело и этично отыгрываться на мёртвом. но разве мы знакомы? — ты — самая высокомерная выскочка. — ага-а, — случайно улыбается хёнджин. — стоп, кто так сказал? — я, — феликс безбоязненно, но как-то презрительно опускается на диван. не очень-то мило. — однажды в школе ты столкнул меня с лестницы и убежал, а я вспорол живот об твоё лезвие, выпавшее из сумки. очень тупо вспорол. даже поверить не мог сначала. — о. — замёрзшие пальцы самовольно шагают по животу. — так вот откуда я тебя знаю. крутая история, а теперь уходи. — а теперь посмотри, — перебивает феликс, — что ты натворил. он заворачивает рукава белой рубашки, и хёнджина парализует. это месиво. кровоточащие лунки и кратеры, в которых разлагаются неестественно крошечные ликорисы. десятки, сотни. друг на друге, даже высохнуть не успевают. — первое время я их вырывал. феликс прикасается к свежему растению и болезненно морщится. к пальцам липнет кровь. — сегодня я почувствовал, что цветок может вылезти на языке. ты нож облизывал? — гирлянду. — гирлянду, — повторяет феликс. — веселишься, да? понимаю. а теперь ответь: ты действительно рад, что отыгрываешься на мне, пока я ещё живой? — мне плевать на тебя, феликс, — неосторожно, смело говорит хёнджин. — и на тебя, и на себя. они недоумённо смотрят друг на друга. у феликса вздуваются тонкие крылья носа, у хёнджина тихое тс-с в висках, будто утюгом прикладывают. ему всё кажется, что он под кислотой. такое случается: кислотная голова выкидывает разные штуки. однажды привиделась шизофреническая вечеринка с мёртвыми друзьями, однажды — семейный ужин. теперь вот феликс. который всё усложняет: — я бы тебе предложил зарезаться. ничего, я бы потерпел. но. — он трёт веки. — ты голоден? — что? подумать только: всё так же больно. доброта набивает щёки похлеще злобы. — я учусь готовить, — поясняет феликс, поднимаясь с развороченного дивана. — не бойся. я ненавидел и искал тебя все эти годы не для того, чтобы отпустить, поэтому просто соглашайся. феликс буквально сочится фразой: «умеешь вскрывать — умей зашивать. если не сможешь, тогда я сам». так странно. феликс косится на промокшие бинты: — рука болит? — да. а твоя? — да. надеюсь, это в последний раз. хван хёнджин с розовыми волосами, а в корнях блестит заколка в виде феи. хван хёнджин в самом необъятном свитере в мире, а руки тянутся к куртке феликса. хван хёнджин жив. а, в общем-то, нет, — он всего-то воскрешён. а всё хорошо. всё заживёт.