Нейротоксин

      «…Я понимаю... Все понимаю. Осознаю до конца абсолютно каждое слово, которое ты мне сказал тогда, у своего корпуса, но иначе поступить я просто не могу. Сам подумай: разве я могу в одиночку заявиться к тебе? Разве я могу прийти к тебе с группой вооруженных людей? Думаю, ты прекрасно понимаешь к чему я клоню, и что именно хочу до тебя донести. Это исключение из правил как минимум потому, что я назначил встречу рано утром, а не под покровом холодной ночи, как делал это обычно. В семь часов утра лучи солнца еще не касаются города, поэтому наше собрание продолжит сопровождаться лишь неясными силуэтами. «Нейтральная вышка» — это пока что самое спокойное место в Питере, которое можно найти. Ты наверняка задаешься вопросом, а почему я не мог назначить собрание в ресторане? Дмитриев, послушай меня внимательно… Обстановка становится все неблагоприятнее, и даже сидеть сложа руки дома очень опасная затея в моем случае. Не хочется лишний раз привлекать внимание правоохранительных органов, это может закончиться хуже, чем я могу себе представить. Войди в положение в это нелегкое время. В этот раз мне есть, что тебе предложить: существенное, действительно существенное. Я надеюсь, ты послушаешь меня, Дима. Мне нужна твоя помощь».       Почерк был красивым, письмо написано темными чернилами, каждая буква аккуратно выведена вручную — Горелов написал от руки. Дмитрий понурил голову, отложил лист бумаги на стол и посмотрел на свои забинтованные руки. Прошло два дня, как кожа на пальцах стерлась в кровь, и ладони продолжили гореть и пульсировать. Странно, у Федотова совершенно не было желания скомкать и выбросить куда подальше поступившее письмо — он осторожно положил бумажку обратно в белый конверт, взглянул в окно и тревожно выдохнул. Дмитрий не реагировал на записи Алексея резко, поэтому стал казаться он не просто более спокойным, а вообще пустым, точно бездна. Зрячий глаз выцвел, он перестал отражать в зрачке азартные искры и посерел.       Интерес к жизни и желание двигаться дальше остались в глубоком прошлом. Дима этот момент не застал вовсе, потому что слишком был увлечен самим собой… своей местью. Эгоистично ли это? Определенно да. Заслуживает он прощения? Спорный вопрос — от его рук чуть не погиб не виноватый в его проблемах человек, однако капля еще не полностью высохшей в его черной душе благородности смогла его остановить. Возможно, не все еще потеряно, но разве Федотов захочет что-то в себе менять? Никакой мотивации, она давно не навещала парня, и думать Дмитрий ни о чем уже не мог.       Он согласился на встречу почти сразу. Сначала немного подумал, затем воссоздал в голове некоторые варианты событий будущего совещания и встал со стула. Много людей набирать не хотелось. Хотя присутствие на стороне Федотова Кирилла уже могло стать толчком к предполагаемо агрессивному и очень недоверительному отношению к Горелову и его шайке падальщиков. — Интересно даже как-то стало, — Федотов открыл окно в кабинете. Холод наполнил помещение в мгновение ока. — Ты врешь и снова готовишь ловушку? Может придумал что-нибудь поинтересней? Но, честно говоря, я не помню, чтобы ты хоть раз меня обманывал… и я тебе поверю.       На следующий день Дмитрий окончательно перестал чувствовать вкус еды, а в носу кроме едкого запаха углекислого газа стояла разве что морозная свежесть зимы. Дима продолжил по утрам менять после горячего душа красноватые бинты, чтобы ускорить процесс заживления и не запустить в кровь какую-нибудь заразу.       Просыпал за ночь он не менее десяти часов, ибо организм все еще восстанавливался и требовал большее количество отдыха, чтобы тело как можно реже двигалось и пребывало в состоянии спокойствия. А отопления в квартире у Федотова не было, он не нежился по утрам в теплой постели и просыпался в большинстве случаев от холода.       Зачем он вообще бережет эту старую квартиру в разваливающемся доме? У Федотова в распоряжении есть достаточно денег, чтобы купить целый добротный коттедж, а парень так и продолжает спать на старом постельном белье, ходить по скрипящим половицам и довольствоваться вкусной едой только при особенных случаях. Неужели квартира действительно так важна ему, как исторический памятник, как единственное воспоминание об умершей от туберкулеза матери?       Слишком приторно звучит, да и воспоминание далеко не единственное, если бы только Дмитрий ходил на кладбище хотя бы раз в полгода… Он даже на оплаченных им самим похоронах матери не присутствовал, народа там также было немного, а надгробие ее Дима никогда не видел вживую. Издалека лишь следил за процессом, когда бархатный гроб с иссохшим худощавым телом внутри вынесли прямо к порогу его дома, когда пара десятков человек принесли цветы и положили их внутрь, когда перед глазами потемнело, в горле дыханию помешал ком, и одна-единственная слезинка спустилась по глубокой, красной от осеннего ветра скуле.       Дима боялся смотреть в закрытые навсегда веки некогда грубой женщины, боялся ее даже мертвой, и к кладбищу, где она похоронена, подходить не осмелился за все время. А за могилой кто-нибудь ухаживает? Соблюдали ли в течение сорока дней траурные обычаи?       Эгоизм с гневом, может, ему еще можно было простить, но сам Федотов уже никогда не простит самого себя за то, что единственный родной для мамы человек не проводил ее в последний путь. Что ее собственный сын лишь испуганно стоял в сторонке и, скосив брови, наблюдал за плачущими соседями, бездыханным телом матери и черным катафалком, из которого выходил закурить водитель перед отъездом.       Похороны, поминки, «девять» и «сорок» дней родной матери Дмитрий не застал, и разве есть что-то более ужасное, чем игнорирование этих важных событий? Дима считал, что нет. Надгробие в его предположениях давно покрылось мхом и лишайником, и одинокую, заброшенную могилу навещали только ветер, опавшие листья и выросшие из ниоткуда сорняки.       Он оказался слишком привязан к этому месту. Так и не смог Федотов проститься с мамой, чей запах порой просачивался сквозь старые буфеты на кухне, одежду в шкафах и белые простыни. Дмитрий тосковал и не подавал виду. Он не понимал, что ощущает и жил в каком-то пограничном состоянии между двумя противоположными эмоциями.       Ленивыми шагами добрел до корпуса, поднялся к себе в кабинет и погрузился в себя с головы до пят. Не обращал внимание на внешнюю среду, забыл напрочь о запланированной утилизации коробок и замкнулся. Он и до этого неразговорчивым был, а сейчас так вообще на вопросы старался даже не отвечать. Снова обстоятельства напомнили о маме…       Листы пошли вразброс. Дима поставил задачу восстановить хронологию событий и принялся искать самые первые записи, датированные девяностыми или вообще восьмидесятыми годами. Занятие утомительное и вроде как бесполезное, но упорство Федотова не сломить. Если парень за что-то ухватился, то это надолго… очень надолго.       «…Питер затянуло тучами не только сверху. С каждым месяцем жить становится все труднее, приходится заручаться помощью всего дома. Мы держимся друг за друга, и это, наверное, единственная причина, по которой в доме до сих пор есть еда. Бремя из тяжелых дождевых облаков уже, казалось бы, невыносимо, но мне нужно его тащить на себе хотя бы ради Димы. Ему только пять лет, и я просто не хочу, чтобы он знал с раннего детства определение слова «голод».       Дмитрий отодвинул бумагу. Нет… должны быть более ранние периоды! Это не могло быть самым началом! Он обхватил пальцами стопку и впился пустыми глазами в текст. Красная ручка… черная ручка… чернила закончились. Синяя ручка — чернила выцвели, половина слов стерлась, и лишь отрывками можно было прочитать: «…Полгода назад… жалею, что ушла слишком поздно… не смогу простить… люблю… не допущу, чтобы с ним произошло то же, что и со мной». Это и есть одна из самых старых записей? Датирована она восемьдесят вторым годом, число стерлось. Кажется, в это время Дима был еще не рожден. — От кого ты бежала? — шепотом спросил Федотов, переворачивая листок. — Куда ты смотрела… почему ты не оставила зацепок? Глупая женщина! — Дмитрий оскалился и понурил голову. — Ну, где же может быть самая первая запись?       «Не вывожу… чем… первая беременность… ребенок…» Это оно? Смысл записи уже давно утерян во времени, когда чернила стали выцветать, да и почерк оказался каким-то особенно торопливым, словно мать писала слова набегу. Она скрывалась? Но от кого она могла бежать, зачем ей вдруг это понадобилось? Предположения были самые разные, и мать даже повзрослевшему сыну рассказать о своем прошлом не успела, возможно не желала. А может вовсе Диме не доверяла… — Дима! — громкий голос ошеломил Федотова, и тот в растерянности вздрогнул и случайно выпустил бумагу из рук. — Ты после пропажи вместе со зрением и слух потерять решил? С коридора ору, а ты все равно не слышишь!       Светский нахмурился и проводил взглядом падающие на пол желтые исписанные листы. Он приоткрыл рот, опустил руки и, громко топая, подошел к столу Дмитрия. Федотов моргнул, перевел дух и впопыхах стал собирать расстелившуюся вдоль его стула бумагу. Присутствие Кирилла Дима проигнорировал. Реальное окружение миновало его встревоженное сознание, а перед ним маячил только образ худощавой женщины с серыми, как металл, глазами. — Эй! — Светский взял его за плечо, и резким движением случайно задел на полке старого шкафа какой-то тяжелый предмет. Он со звоном упал на ламинат, и Дмитрий наконец удосужился поднять голову. — Ты придешь в себя в конце концов?! — вскрикнул Кирилл.       Федотов поднял рассеченную бровь. Беспокойный взгляд его не сулил ничего хорошего, хоть и агрессией тот явной не горел, а рот так вовсе держал на замке до самого последнего момента. Дима как-то неуверенно и скомкано сказал, будто выдавливал слова из губ: — Ты по делу? Образовались проблемы? — Дмитрий захлопнул веки и расслабил больные пальцы. — Срочное? — Да, очень срочное, Дима, и связано оно напрямую с тобой, — прошипел Светский, ткнув пальцем в чужую грудь. — Проблемы не исчезнут, пока я не пойму, какой черт в тебя вселился. — О чем ты говоришь? — Федотов встал на ноги и вопросительно пожал плечами. — Я после этого «концлагеря» отоспаться не могу никак, а ты от меня чего-то фантастического хочешь… — Зато как за этим старым барахлом сидеть ночами, так тебе сил всегда хватает! — Кирилл фыркнул и ударил ладонью по столу. — Что это вообще такое? — А это уже не твое дело, Светский, — монотонно пробубнил Дмитрий. — Раз сижу за этим, значит важность имеется, а ты свой нос в мою жизнь не суй, пока сам согласие не дам. Ни к чему тебе это, только хуже будет. — Ты зомбирован, — Кирилл прищурился и слегка помотал головой. — Ты не разговариваешь с капо, даже Стрелецкую не навестил! Про отчеты с утилизацией и не вспомнил, зато читать старье полюбил до смерти… Это не закончится ничем хорошим. — Завтра. В семь утра у «нейтральной вышки», — промолвил Дмитрий. Голос унылый, все слова Кирилла он проигнорировал, а свои сказал до такой степени тихо и незаинтересованно, будто его заставили говорить об этом. — Возьми револьвер с собой, состав не баламуть. — Стой… то есть ты серьезно снова поведешься на подобное выступление Горелова?! — не понял Кирилл. — Ты надо мной только насмехаешься? — Это приказ, — уже серьезней выдохнул Федотов. — С собой только револьвер. Горелова я уже достаточно припугнул, на мою территорию он соваться не посмеет. Ситуация напряженная… ему помощь нужна. — Может ты с ним еще Рождество отметишь? Выпьешь за благополучие и счастье? — Перестань, — Дмитрий нахмурился от боли и облизал сухие губы. — Ты меня услышал. С утилизацией вопрос решен, как я полагаю? — Решен, — недовольно кинул Кирилл. — Только выходкам Горелова я все равно не доверяю нихрена. — Никто уже не доверяет. Но разве нам есть, что терять? — Дмитрий сник. — Нас настигла та же участь, поэтому лучше подготовиться заранее… — Есть, что терять? — повторил Светский. — Ты вообще что несешь, Федотов?       Дмитрий махнул рукой, как бы говоря ему краткое и быстрое «свободен», сел на корточки и дотронулся руками до листов. Кирилл в нем сомневается. Да, так оно и было — Федотов вел себя странно. Дмитрию нелегко далось принятие решения о сборе на нейтральной вышке сквозь недоверие, страх и самую обыкновенную вражду, длящуюся больше года. — Совсем головой поехал… — Если тебя не устраивает рабочий план, то меня твои претензии нисколько не интересуют. Пока с утилизацией вопрос решен, беспокоиться до выхода на «нейтральную вышку» смысла не вижу. — Ты прицепился к этой работе, — прошептал Кирилл, а после громче сказал: — Да о тебе я говорю лично! Неважный ты ходишь, а все вкалываешь и вкалываешь за проклятыми бумажками, которые к работе никакого отношения не имеют! — Я сказал тебе не совать нос не в свое дело, — Дмитрий поднял записки и положил их обратно на стол. — Уходи. — Да неужели тебе там в подвале настолько голову отбили, что ты не понимаешь, что я волнуюсь?! — не выдержал Кирилл.       «Переживаешь… зря ты это. Черта слабых людей», — размышлял Дима; и скорее нет, даже не размышлял, а услышал эти слова из уст матери. Федотов выпустил воздух из груди, отложил бумаги в сторону и уставился на Светского. — Если тебя и впрямь интересует данное барахло, милости прошу, — Федотов развел руками. — Я устал. И раз ты действительно волнуешься, то давно это понял. Можешь разобрать каждый листок отдельно, составить хронологию и… успокоиться, потому что переживания в такое время на рабочем месте тебе ни к чему, — Дмитрий зло сверкнул глазами и закончил: — Свободен.       Кирилл приподнял свою правую руку, но смелости дотронуться до чужих вещей ему не хватало — все-таки перед ним его дон стоит, как-то не очень хорошо получается это… Дима завел его в тупик, и Светскому ничего больше не оставалось, кроме как оставить Федотова в покое наедине с собой. Он встал у проема, на всякий случай обернулся, дабы убедиться, что с Дмитрием все в порядке, и нервно сжал пальцами свитер. — Ты меня плохо услышал? Свободен! — громче повторил Дима.       Светский покорно опустил голову, закрыл за собой дверь и мрачно выдохнул. Лицо у Кирилла выглядело неважно. Что ж, вывести на откровения Федотова в этот раз не удалось… а удастся ли вообще когда-нибудь?       Дмитрий сел обратно за стол и прикрыл рот забинтованными ладонями. «Ты ведь не была такой черствой, мам… и про отца ничего не упомянула. Что вдруг поменялось?» Не удивительно: Федотов не разделял переживаний Кирилла, и забыл Дима о нем в ту же секунду, как только Светский перестал нарушать чужое спокойствие бесконечными вопросами.

***

— У тебя каждый день снова и снова открывается кровотечение на пальцах. И при этом ты даже не корчишься от боли, — Мельник впился клыками в ткань, оторвал бинт резким движением головы влево и осторожно наложил его конец на руку Федотова. — С тобой все нормально? — А что может быть не так? — развел плечами Дима. — Живу, как обычно. По утрам принимаю горячий душ, потом иду на повторную перевязку и… — Вот с этого момента давай поподробней, — Александр присел напротив Федотова. — Кровотечение не может открыться просто так. Еще ты стал странно чувствовать боль и… погоди, насколько горячий душ ты принимаешь? — Может еще поинтересуешься, во что я одеваюсь после него, и во сколько часов утра я иду в ванную? — Дмитрий отвернулся. — Не продолжай, я уже понял, в чем дело, — Мельник покачал головой и цокнул. — Горячая вода повреждает верхний, тонкий слой клеток, которые должны поспособствовать регенерации кожи, и кровотечение снова открывается. Ты перебарщиваешь с температурой. — И все же я ничего особенного не чувствую, — Федотов прикрыл веки и громко выдохнул через нос. — Ты долго здесь еще сидеть будешь? — Собирался уходить как раз, — Александр накрыл полку с полными колбами ядовитого вещества заранее смоченной марлей, стряхнул пыль со стола и выключил микроскоп. — Я тут подумал немного и нашел альтернативу прошлому нейротоксину. Правда проблема в том, что он не будет действовать мгновенно, понадобится примерно полминуты-минута, чтобы вещество начало реагировать с организмом. И все благодаря этому вашему Шерману, который по глупости решил подбросить нам на склад целые ящики с мощным нейротоксином и при этом наркотическим веществом — кетамином. Его раздобыть на рынке значительно просто, так как само вещество может быть куплено в медицинских целях в подпольных условиях… — На «нейтральную вышку» заскочить с нами не хочешь? Мы выезжаем через пятнадцать минут. — Ну ничего себе предложение! — удивленно воскликнул Мельник. — Химика на переговоры? Наслышан уже об этом письме Горелова от Светского, как-то доверия подобная встреча не особо внушает. Уверен, что стоит вообще туда идти? — Вчера все обдумал в последний раз… его проблемы со временем переходят к нам, и я думаю будет рационально хотя бы осведомлять друг друга о каких-либо изменениях. — В любом случае, твое право. Только почему именно я? — Александр хмыкнул и встал из-за стола. — Потому что больше брать некого, — Дмитрий осмотрел бинты и сложил руки на груди. — Так ты согласен? Я не люблю людей, которые тянут до последнего момента. — Да-да, я пойду, — кивнул Мельник. — Раз уж ты́ так настаиваешь, то смысла отказываться не вижу.       Александр до конца выключил всю лабораторную аппаратуру, закрутил крышку одной из баночек с реагентом, затем поставил ее на свою законную полку и шагнул назад. Еще раз перепроверив каждую из колб, Мельник также накрыл их влажной марлей и отряхнул ладони. Дмитрий показал ему рукой на выход, и парни, выключив заранее свет в кабинете, прошли в коридор.       Федотов надел пальто и стал дожидаться, пока Александр, не снимая его фирменного белого халата, застегивает куртку. Видимо, к холоду относился не очень терпимо, в отличие от Димы, и одевался значительно теплее в такую-то неблагоприятную его тонкой коже погоду.       Каково же было всеобщее удивление, когда Светский с Мельником узнали, что никого более с собой Дмитрий брать не собирается. Кирилл надеялся, что на этот раз Дима возьмет пару-тройку капо, чтобы показать серьезность визита, однако Федотов шел на «нейтральную вышку» далеко не силами с Гореловым меряться. Никто кроме Федотова такой шаг со стороны лидера не оценил, но и возразить ему они мало чем могли…       За рулем сидел Дмитрий. Да, он умел водить машину, однако делал это ничтожно редко особенно в час пик, когда в городе бешеное движение на дорогах, зрение на правом глазу оставляло желать лучшего. А вот в раннее время суток Федотов, водя автомобиль, чувствовал себя вполне уверенно.       Кирилл пожимал плечами от нервозности или скуки, пока Мельник что-то переминал в обеих руках: скорее всего из-за беспокойства. Все в машине чувствовали себя некомфортно то ли друг с другом, то ли всему виной была непосредственно встреча. С Гореловым на разговор не каждый день выезжаешь, особенно с не самыми позитивными мыслями насчет спонтанных действий со стороны Алексея. Федотов с новым проделанным километром все больше хмурился, чувствовал, как повышается давление в теле и напрягается каждая мышца.       По прибытии на место парни не перекинулись фразами. Дмитрий указал рукой в сторону старой водонапорной башни и вздрогнул от холода. Ветер легко, точно листья, колыхал на самой вершине «нейтральной вышки» стальные пластины. Парни одновременно навострили уши, осмотрелись и пошли вперед. Федотов проверил наплечную кобуру и тихо спросил: — Кирилл, все на месте?       Светский кивнул ему и в ту же секунду наступил на сухую ветку. Хруст услышал только идущий сзади Мельник, потому что находился с подветренной стороны, куда ушел звук. Он съежился и, судя по лицу, успел тысячу раз пожалеть о том, что согласился на поход в пустырь. Каждый шаг казался Александру громким выстрелом из револьвера, сквозь треск шагов он вслушивался в окружающую среду.       Темно. Яркий свет фонаря спереди идущего Федотова рябил в глазах. Порой Дмитрий светил вдаль — на водонапорную башню, чтобы иметь представление о том, где они сейчас находятся. Жуть наваливалась, как ночной кошмар, по спине бегали мурашки от мороза и страха. Голодное урчание в животе отвлекало Диму.       Вдруг Мельник шикнул, и Светский затаил дыхание. Федотов же просто обернулся и посветил на Александра, чтобы разглядеть его силуэт во мраке. Мельник закрыл глаза и показал пальцем в сторону башни. — Лай собаки, — выдохнул он. — Прислушайтесь!       Дима снова развернулся к башне и подал команду следовать за ним. Он сразу понял, что это не дворняги по пустырю шныряют, а Леша решил прибыть на «нейтральную вышку» со своей собакой. Дмитрий припоминал ее еще совсем маленьким щенком…       Чем ближе продвигались парни, тем громче становился лай, срывавшийся в прерывистый вой. Александр громко кашлянул от разреженного на улице из-за холода воздуха. Под ногами шуршала трава.       Над головой Федотова раздался мощный скрип. Ветер снова сдвинул оторвавшийся железный лист, и звук оказался сравним с ощущением, будто строение вот-вот рухнет прямиком на идущих вперед парней. Только Дмитрий вышел к другой стороне «нейтральной вышки», как спереди показались два горящих огонька. Дима прищурился и моргнул. — Правильно все-таки я сделал, когда решил для себя не сомневаться в таком человеке, как ты, — вкрадчиво сказал ему Алексей. — Я пришел один. Засаду не делал, можете проверить… — Горелов вышел на свет фонаря. — Лжешь, — Дмитрий опустил взгляд и чуть приподнял уголки губ. — Сзади тебя сидит еще одна пара глаз.       Горелов вскинул брови и свистнул. Сзади вышел по-настоящему исполинских размеров доберман — на удивление с добрым взглядом, передававший в себе собачью проницательность и любопытство, крупными, массивными лапами, достаточно мускулистым телом и аккуратной мордой. Дышал он бесшумно, через черный нос, то и дело двигал длинными ушами и оглядывал стоящих перед ним незнакомцев. Доберман поднял бровки, сел справа от хозяина и облизнулся. — Это подстраховаться, — Алексей опустил руку на голову собаки и погладил ее. — Ты ее помнишь. — А я с двумя людьми пришел, — Дмитрий подозвал Мельника со Светским к себе, — ты ведь усек, что я сказал тебе несколько дней тому назад?.. — голос у Федотова стал принимать более агрессивный настрой. — Не делай из себя того, кто не понимает, что я позвал тебя за важной причиной, — Горелов выглядел как-то чересчур спокойно. — На следующий день после нашей последней встречи ко мне заявилась полиция.       Кирилл с Александром переглянулись и уставились на Алексея. Горелов закусил губу, подумал пару секунд и продолжил говорить: — Намекать не буду, сразу перейду к делу, чтобы не задерживаться до рассвета, — на горизонте, кстати говоря, уже виднелся фиолетовый отсвет. — Устраивать теневой бизнес в таких условиях будет трудновато, и Шерман после всей этой ситуации стал казаться мне подозрительной особой. Я хочу заключить с тобой контракт о сотрудничестве на неопределенный срок. Его можно будет разорвать в любое время без согласия другого участника данного контракта. У нас слишком плохие доверительные отношения, поэтому на особые условия ты бы вряд ли согласился. Если говорить проще, поставки отправляем с обеих сторон поровну, и сумму денег также делим пополам. — В жизни не стану связываться с наркотиками, — процедил Дмитрий. Он нахмурился. — Мне твое предложение на картелизацию очень не нравится. Сунешь под свою лопату «низших созданий», которые будут служить «высшей цели». И целью этой станет бабло, которым ты будешь обсыпаться в одиночку. — Слишком радикально, Дмитриев, — Горелов подошел чуть ближе и посмотрел прямо в глаза Федотова. Зрачки у Алексея из-за поступающего на сетчатку света сузились. — Я не хочу, чтобы кто-то из нас пользовался в одну сторону. Это взаимовыручка. Это условия, при которых мы лишь будем работать вместе, и ничего более. Специализация на медикаментах, конечно же. — Как вообще поставки организуются? — вдруг спросил Мельник. — Я немного не понимаю, зачем это вообще делается? — Хм? Я тебя не видел раньше никогда, — Алексей заинтересованно склонил голову и начал монолог: — Ты плохо знаком со страной, видимо… Сейчас, при капитализме, только и остается, что рубить бабло с чего можно, да побольше, просто чтобы с голоду не помереть. Одни не очень хорошие люди решили заменять дорогие лекарства на дешевые. При этом продают дешевые они по цене дорогих, а на дорогие задирают цены втрое выше, — Горелов на мгновение остановился и подошел ближе к Александру. — В больницах из-за таких людей умирают люди, но кто же, если не мы, можем обеспечить частные клиники и аптеки хорошим товаром? Хотя это больше по части моего коллеги по цеху, — он показал большим пальцем на Дмитрия. — Таких вот беспредельщиков лично за шкирку ловит, а после, как истинный филантроп, направляет товар туда, где ему самое место — госпитали или аптеки. Конечно же не за бесплатно, но Дмитриеву ведь тоже кушать надо, как и людям, что находятся в его подчинении, а при связях с чиновниками подобное становится даже «законным». Так мафии в городах и появляются. — Тогда почему к вам заявилась полиция? — сразу задал вопрос Александр. — А потому что слушать было нужно внимательней, — Горелов сложил руки на груди. — Наркотики.       Мельника слегка передернуло. «И если нас застанут с кетамином в ящиках, меня ждет та же участь, что и Горелова в ближайшую неделю. С этим шутить нельзя», — про себя высказал Дмитрий.       Вдруг собака встала на четыре лапы, подняла свою вытянутую морду и издала тихий, протяжный лай, которой перерос в вой. Алексей опять свистнул, чтобы доберман сел рядом с ним. Собака утихла, в последний раз гавкнула — кажется, от своего рода возмущения — и легла на холодную траву. Об ошейник добермана звякнул медальон. — Чего это c ней? — напрягся Александр. — Просто обращает на себя ваше внимание, — Горелов убрал руки в карманы. — Всего-то…       Алексей выставил Федотова действительно каким-то своего рода радикальным филантропом, который хоть и управляет одной из организаций теневой экономики, однако делает это так, словно на кону стояла честь перед простым народом. Словно подобным образом он хотел заполучить доверие обычных граждан… И с чего бы это вдруг Горелову таким благородным представлять своего неприятеля перед другими людьми? Дмитрий чувствовал, что Алексей говорит обо всем искренне, но с противоречивой интонацией. Зависть это или восхищение? — Я согласен заключить с тобой договор, — неожиданно выдал Дима. Глаза были пустыми — вошло в обыденность с недавних пор — голос монотонный, будто ему все равно. Кирилл попятился, медленно обводя Федотова взглядом. — Не получилось избавиться от тебя в моей жизни раз и навсегда… — Ты и сам понимал, что рано или поздно мы бы с тобой пересеклись, — Горелов щелкнул пальцами, на своего хозяина заинтересованно уставилась собака. — До сих пор ждете подвоха? — Ждем, пока ты закончишь речь, — прорычал Светский, — и мы наконец разойдемся.       Кирилл не доверял выбору Федотова. Дмитрий обернулся к нему на всякий случай, чтобы посмотреть, где Светский находится, прикрыл веки и моргнул. Мельник в свою очередь альтернативы в ситуации не видел, потому отнесся к словам Димы более благосклонно. «Мало кто поддержит меня в этом. Но я обязан держать в безопасности мое дело. И моих людей».       Федотов подошел к Алексею и протянул ему забинтованную ладонь. Горелов с опаской посмотрел на пальцы, после в чужие глаза и с настоящей благодарностью во взгляде пожал руку Дмитрия. И это ли начало новой эпохи?..