Нейротоксин

      Когда Дима прибыл в Выборг, то по его словам, над ними словно нависла черная туча, почва под ногами начала казаться вязким болотным торфом — настолько Федотову не понравилась здешняя атмосфера. До Питера всего ничего ехать, а город уже другой и люди тоже другие.       Возможно, Дмитрий там даже бы прогулялся, как любил ходить в ночь по Невскому, если бы не я. Именно я стал их главной причиной, по которой им все-таки пришлось вернуться в Санкт-Петербург.       Когда Горелов не приходил в сознание уже шестой час, Мельнику пришлось всерьез взяться за его состояние — он почти не реагировал на громкие звуки, резкие запахи, тем не менее Алексей все еще мог пить и у него сохранялись примитивные рефлексы.       — Это прекома¹, — ответил тогда Александр, в его голосе по словам Димы чувствовались сожаление и твердая уверенность. — Нельзя оставаться в Выборге! Он может не дожить до завтра!       — И что же тогда ты предлагаешь делать? Сдаться врагу в руки? — шикнул на него Дима.       — Мы сейчас должны думать о нем, — Мельник показал на меня. — О нем! Ему нужна наша помощь!       — Как?! Как я могу ему сейчас помочь? — Федотов, вероятно, тогда очень сильно злился — на этом моменте рассказа у Димы непроизвольно сжались кулаки, его зрачок на здоровом глазу расширился, а зубы заскрипели. — Я не врач! Я бы хотел его сейчас встряхнуть, сказать ему, чтобы он проснулся, но я не могу этого сделать! Я не могу отвезти его в больницу!       Дмитрий склонился над моим телом и болезненно скосил брови к носу. Несправедливо — я подставил их всех! Своим состоянием! Если бы я тогда хоть немного соображал, то почувствовал бы, как мне стало совестно.       Однако, я ходил в подсознании — для меня эта неделя протянулась получасом. Мне открылись все углы, каждый сантиметр моего созданного мозгом мира, будто я прошел сквозь тысячи ярких снов, сквозь весь Млечный Путь.       — Я могу помочь, — Мельник взял Дмитрия за плечо. — Я знаю, что нужно делать. Только дай мне шанс и пообещай, что доверишься.       Федотов сильно сомневался. Ему все еще казалось, что Александр как-то причастен к этой погоне, а может, его просто сжирала вселенская злоба из-за того, что Мельник в федеральном розыске, и из-за него Дмитрий попал в ситуацию, где пришлось распустить мафию и бежать прочь, как лис от гончих псов.       — Помочь? — шикнул Федотов. — Ты нам уже достаточно помог.       — Дима, не забывай, что ты сам согласился взять меня на работу. Я не просто так предоставил тебе информацию о розыске, когда мы встретились, — Александр поджал губы. — Я все еще работаю на тебя. Так что дай мне помочь. Пожалуйста!       — Если он умрет, — Федотов гневно оскалился. — Я тебе этого никогда не прощу.       — Я не смогу дать точный прогноз. Но я сделаю все, что будет от меня зависеть. Остальное будет зависеть только от него: от его выносливости, силы духа и желания вернуться в настоящий мир, — Мельник нахмурился. — Разворачиваемся и едем в Питер. Счет идет на часы.       Тогда, на удивление, согласились все без конфликтов. Ну, почти все — некоторые все же остались в Выборге, а некоторые решили просто не следовать обратно за Димой, тогда компания уменьшилась до десяти человек, а по приезде в Питер распалась и она. Остались только семеро: Дмитрий со Светским, Мельником и Савелием — хотя он по словам Федотова тоже по итогу ушел прочь, не желая больше иметь никакое отношение к криминальному миру — и я с Мадаминовым и Чернышевым.       Дима быстро перенес меня в свою квартиру, пока остальные разъехались по городу и ждали команды.       Когда я спросил о том, что делали Чернышев с Мадаминовым, Дима лишь пожал плечами: сказал, будто они не горели желанием вести с ним диалог, но всю дорогу беспрекословно следовали за Федотовым, а уже в Питере растворились в городском ритме, словно их не существует.       А что до Мельника со Светским? Мельник прибыл к Диме на квартиру ровно через два часа, а Светский решил подстраховать парней на всякий случай.       — И что ты собираешься с ним делать? — спросил Дима.       — Не волнуйся. Сперва может показаться, что я делаю хуже, но это далеко не так.       Мельник опустил рядом с кроватью все вещи, и создалось ощущение, будто Горелову собрались делать домашний стационар. На самом деле, это было почти то же самое.       Александр взял спиртовую салфетку и протер ей чужую руку. Он достал черный кейс и уже приготовился открывать его, но на мгновение застыл.       Наверно, в тот момент он думал: а все ли я делаю правильно? Все ли будет в порядке?       — Просто хочу, чтобы ты знал, — Мельник открыл кейс с пестрым дротиком и нахмурился. — Я хочу спасти его также сильно, как и ты.       Александр резко выхватил дротик из кейса и вонзил его длинную, острую иглу прямо в мою руку. Дмитрий опешил и резко взял Мельника за плечи, пытаясь отодвинуть его от моего тела.       — Что ты творишь?! — Федотов зарычал и стал отпихивать Мельника назад. — Ты убил его! Ты задумал это с самого начала!       Пока в мою кровь сочился прозрачный яд, пахнущий цветущей яблоней, я начал видеть все эти странные предсмертные видения: будто я лежу в черной-черной комнате, вокруг меня лишь вьюга, рев холодного ветра, а наверху огромная воронка из облаков и космического пространства.       — Я же сказал тебе, что тебе может казаться, что я делаю хуже! — Александр стал вырываться, и через мгновенье Федотов прислонил его лицом к стене и взял за волосы.       — Сука, говори, что ты ему вколол! — Дмитрий перестал совладать с собой, ярость сочилась наружу, ему наверняка хотелось свернуть химику шею: — Говори!       — Нейротоксин! — прошипел Мельник. Он сжал руки в кулаки и нахмурился. — Это нейротоксин… я вколол его для того, чтобы ввести в искусственную кому!       — Зачем?! Зачем ты ввел его в кому?! Он бы справился сам! Ты сказал, что поможешь! — Федотов отпрянул от Александра и стал судорожно метаться из угла в угол. Тем временем мое тело полностью потеряло связь с внешним миром.       Дмитрий ударил кулаком по стене и взвыл — неужели он так сильно скорбил по моей еще не наступившей потере? Он правда был уверен, что я умру?       — Дима, неужели ты бы хотел смотреть на то, как Леша задыхается, а после скоропостижно умирает от отека мозга? — Мельник шикнул. — Единственный способ его спасти — ввести в кому. Я не могу давать тебе все сто процентов надежды, но я буду лично следить за его состоянием, приносить все необходимое для поддержания его жизнедеятельности и ставить ему капельницы. Дай мне шанс, Дима! Или ты думаешь, что я предатель? Думаешь, что я ненавижу Горелова? Да он единственный за меня заступился, пока вы все кидались на меня, как кучка голодных стервятников! И после этого ты все еще думаешь, что я буду его ненавидеть? Да он мне жизнь спас! Он тебе жизнь спас, Дима, а ты — мой друг! Ты можешь считать меня кем угодно, но я считаю тебя своим другом!       Теперь даже Дима не мог сдержать слез — он зажмурился и закрыл лицо широкой ладонью, лишь бы никто его не видел. Тогда для Федотова я был мертв — он был уверен, что я не переживу такое трудное испытание.       — Я никогда… никогда не прощу тебе, если он умрет, — повторил Дмитрий.       — Я тоже себе этого не прощу, — вздохнул Мельник. — Это мой единственный шанс наконец показаться тебе с хорошей стороны. Но всегда помни, что многое зависит от Леши.       Дмитрий быстро вытер слезы и медленно кивнул Мельнику. Он встал на колени перед Алексеем и взял его за руку.       — Нам нельзя его беспокоить. Не пытайся тормошить его, не пытайся разбудить — через двадцать четыре часа он будет выглядеть, как обычный спящий: начнет переворачиваться, ворочаться, может, будет хмуриться или улыбаться, но не забывай, что он в коме. Он не слышит, не чувствует и не понимает внешний мир.       — Нет, — Дмитрий закрыл глаза и лег щекой на чужую грудь. — Он слышит. Я знаю, что люди в коме слышат и чувствуют окружение.       — Это заблуждение. После воздействия нейротоксина Леша точно не сможет чувствовать прикосновения. У него угасли все рефлексы.       — Я сказал нет, — Дима грозно посмотрел Мельнику в глаза. — Я буду с ним разговаривать. Вы как хотите, а я буду говорить с ним каждый день. Откуда мы знаем, может, ему там страшно и одиноко?       Александр спорить с Димой не стал. Кто знает, может, потому что ему не хотелось его расстраивать, а может просто не было желания спорить.       Какая бы ни была правда, Мельник ошибался. Я слышал и чувствовал все, что делали люди. Мне было тепло от чужих прикосновений, от этого мое пребывание в подсознании стало таким приятным и волшебным, что даже не было страшно.       Дима закончил свой рассказ на короткой паузе и смущенном:       — …Да, я сидел с тобой каждый день и не спускал с тебя взгляд. Ждал, пока ты проснешься.       Никогда бы не подумал, что Федотов будет так сильно откровенничать со мной, но а что нам теперь друг от друга скрывать?       Понимание того, что Дима не отходил от меня всю неделю, вгоняло меня в краску — я сам не заметил, как бледная кожа даже на руках медленно розовела, к ней приливала кровь: я пытался скрыть это недоразумение за одеждой, а скулы прикрывал ладонями.       — Я даже не знал, что ты умеешь плакать, — вздохнул Алексей. — Кстати, а… ты говорил, что Мельник приходит сюда каждый день.       В эту секунду распахнулась входная дверь, на пороге с пакетом стоял сконфуженный Александр, челюсть его отвисла, а пакет выпал из пальцев.       Мельник вбежал на кухню и стал трогать меня за лицо, руки и шею, будто убеждая себя в том, что ему не мерещится, что я настоящий и сейчас сижу прямо перед ним.       Горелов удивленно моргнул и вытер белый след на рту от кефира, затем облизал губы и посмотрел Мельнику в глаза.       Алексей хотел было начать говорить, но не успел — его тело сжали в крепких объятьях. Горелов ошеломленно моргнул, а после обнял Мельника в ответ. В такие моменты даже самый черствый человек не сможет сдержать своих истинных чувств!       — Я знал, что ты справишься, — прошептал Александр и закрыл глаза. — Мы все знали.       — Трюк с нейротоксином было обязательно проводить? — усмехнулся Алексей и по-доброму улыбнулся Мельнику в оскале.       — Да, это была… вынужденная необходимость. Я так понимаю, Дима тебе уже обо всем рассказал, — Александр обернулся к Федотову и также обнял его за спину.       Дмитрий похлопал Мельника по плечу и усмехнулся, обхватив чужие лопатки руками. Парни переглянулись и одновременно уставились на Горелова.       — Я ведь говорил, что он справится, — Мельник толкнул Диму в бок. — Нейротоксин отравил его организм, но именно это спасло Лешу. Все это время он восстанавливался, и теперь мы видим перед собой вполне себе здорового человека. Я не могу сказать точно, почему это произошло… наверно, твой иммунитет уже не справлялся после перенесенной инфекции, а резкое погружение в холодную воду могло спровоцировать мгновенный отек легких или мозга, и тогда у нас бы уже не получилось тебя спасти.       — В любом случае, — Горелов поднял глаза на лампочку и моргнул. — Я понял много вещей.       — В смысле? — удивился Дима. — Ты об этом не рассказывал.       — А ты и не спрашивал, — хмыкнул Алексей и допил кефир. Он вздрогнул и поежился. — Думаю, теперь пришла моя очередь рассказывать о том, что я пережил в коме?       — Да! Это самое интересное! Неужели ты все-таки что-то видел? А может, слышал? — Мельник подвинул к себе табурет и сел напротив Горелова.       — Я и слышал и чувствовал. И даже понимал то, что нахожусь не в настоящем мире, — Алексей облокотился на стол и начал повествование: — Я помню, первым, кто со мной заговорил, был Дима. Он стоял со мной посреди зеленого луга моей родной деревни. Вообще, я когда в коме очнулся, я оказался в своем деревянном доме, когда еще жил на Украине…       И тогда я рассказал им все, что видел: как я чувствовал росу на траве, как понимал, что меня касаются другие люди, как наблюдал за восходящим солнцем, и как мочил вместе с Мельником ноги на берегу реки. Со временем мое восприятие начало искажаться, и я многое стал забывать, однако одно я помню совершенно точно — мне было хорошо. Но не так хорошо, как здесь. Пусть тут и много изъянов, пусть тут меня многие ненавидят, пусть и город тут не самый лучший из тех, что мне доводилось посетить, но здесь меня ждут. Мной дорожат. По мне скучают друзья, а я скучаю по ним. Это ли не самое важное?       — А как ты понял, что проснулся? — поинтересовался Александр.       — Когда почувствовал запах Диминого одеколона, — совершенно серьезно ответил я. — Он дал мне понять, что я пересек границу двух миров. И что я по-настоящему жив, что это не какое-то видение. И когда осознал, что я слышу ушами, а не извилинами вот здесь, — я постучал себе по голове. — В коме голос раздается отовсюду, а здесь, в реальности, я могу определить направление звука.       — Вот оно что… — Мельник почесал затылок и записал все, что я ему рассказал, в свой потрепанный блокнот. — А как насчет галлюцинаций?       — Да, видел я одну, — Горелов нахмурился и опустил голову. — Когда только-только вышел из комы, видел, будто меня окружили обугленные трупы, будто они тянули ко мне свои руки и пытались схватить меня.       — Жуть, — Александр продолжил писать, постоянно что-то перечеркивая и зачеркивая. — Этого для диссертации целой хватит!       — Так ты, значит, все-таки врач? — вопросил Алексей. — А не химик.       Мельник убрал ручку в блокнот, поправил свой свитер и поджал губы. Его растрепанные волосы сейчас выглядели смешно и нелепо, зато взгляд у Александра все еще был змеиным: хитрым, невозмутимым и каким-то загадочным, будто он смотрит куда-то во второе измерение.       — Нет, — Александр улыбнулся. — Я химик. Самый обычный и настоящий. Врачи людей спасают, а я… — Мельник встал с табурета и закусил губу.       — И ты тоже, — промолвил Горелов.       — А я больше по тому, как их убивать, — продолжил Александр. — Когда дело касается человеческой жизни, я не люблю принимать в этом прямое участие, пусть иногда и приходится.       — Так значит нейротоксин должен был убивать? — спросил Федотов.       — Нет. Нейротоксин должен заставить человека пожалеть.       Алексей с Дмитрием непонимающе обменялись взглядами и уставились на Александра. Что он имел этим в виду? Мельник оторвал заусенец на большом пальце и сунул его себе в рот, чтобы остановить кровь.       — Убить можно кого угодно, — Мельник прикрыл веки, и сейчас его зеленые глаза казались мне такими устрашающими, что я даже задумался. — А вот чтобы заставить человека пожалеть, нужно серьезно постараться.       Неужели химик создал нейротоксин, чтобы кому-то отомстить? Но кому? Что такого произошло?       — Кого ты хочешь заставить пожалеть?       — Я расскажу вам все тогда, когда придет время, — Александр размял шею и прищурился. — Тогда прояснится многое.       Жуть пробрала меня до дрожи в коленях, и я на всякий случай отвел взгляд в сторону. Сейчас Мельник точно был зол, и его злость выглядела страшнее, чем у Федотова, Светского и у меня. Его непонятная агрессия витает в воздухе, он не кричит, не показывает свой настрой словами, но при этом каждая произнесенная буква словно острым ножом дырявит твою кожу. Глаза наливаются кровью и горят малахитом, ноздри дрожат и раздуваются, а на виске выступает бугорком зеленая вена.       — Я пойду покурить, — вдруг выпалил Дима и махнул мне рукой.       — Я с ним, — кивнул Горелов.       Я медленно поднялся на ноги и почувствовал, как меня грубо взяли за кисть. Я почти подпрыгнул и поспешил за Димой на своих двух слабых, болящих ступнях. Дмитрий открыл старую балконную дверь и неожиданно взял меня на руки. Под ногами исчезла опора, и я, открыв рот, наблюдал за тем, как Федотов осторожно ставит меня посреди балкона.       Это что только что было? Он схватил меня так легко, будто я ничего не вешу! Сколько в этом человеке лошадиных сил?       — Это еще что за фокусы? — шикнул Горелов. — Я мог сам перешагнуть!       — Мне так проще.       Федотов достал из кармана две сигареты, и одну из них засунул мне между губ. Я поморщился и убрал сигарету изо рта, отдавая ее обратно Диме. Фе! Запах и вкус табака теперь кажутся мне мерзкими! Неужели в коме я еще и от никотиновой зависимости избавился?       — Да ну? Ты впервые отказываешься от сигарет, — хмыкнул Дмитрий и разжег пламя в кремниевой зажигалке. — Лучше не трогать сейчас Сашу. У него периодически бывают такие… депрессивные эпизоды. Он сам не свой после начала нашего побега, и до сих пор не может оправиться.       — Просто так это не происходит, — задумался Алексей.       — Причина на лицо — стресс. Разве нет? — Дима кашлянул себе в руку и дыхнул мне в лицо сигаретным дымом.       — Дима! — Горелов закашлялся и оскалил зубы. — Еще раз так сделаешь, сломаю сигарету! И нет! Это не стресс! — Горелов сложил руки на груди и облокотился на стену, переставляя ноги. — Нейротоксин он сделал еще до того, как пошел к тебе работать. Не думаешь ли ты, что все было заранее спланировано?       Дима задумался и пожал плечами. Наверно, Дмитрий бы не пришел к такому умозаключению — слишком для него трудно, да и он не любит рыться в грязном белье. Не тот Федотов человек, которому хоть на мизерный процент интересна чужая жизнь.       — Что ты хочешь этим сказать?       — То, что он пришел к тебе для того, чтобы кому-то отомстить. Я не знаю кому, но… точно не тебе и не мне. И не Светскому, наверно, — Алексей почесал подбородок. — И все же, Дим, как ты думаешь, что он имел в виду под «заставить пожалеть»?       — Наверно, с помощью нейротоксина он хотел поставить человека на место. Этот яд ведь парализует, — Дмитрий нахмурился и кинул потухшую сигарету с балкона. — Идеальный способ заставить пожалеть — поставить человека в беспомощное положение и наговорить такого, после чего уже никто не оправится. Слова ранят хуже пули. Похоже, он хочет кого-то сломать.       — Мельник не похож на человека, который может сломать кого-то словами, — Горелов посмотрел Диме в глаза и расслабился. — Он скорее дыру в чьем-то затылке продырявит, чем будет что-то говорить.       Меня томит странное ощущение, словно я чего-то не понимаю. Какого черта меня спасают Федотов и Мельник? И ведь спасли! Да, я понимаю, Дмитрий все-таки самоотвержен — более самоотвержен может быть только Светский, но Светский бы точно не стал меня спасать — а Мельник — просто умный человек, который знает многие стороны различных наук. И если бы не его решение, то, вероятно, меня бы уже не стало. С Кириллом у нас отношения слишком плохие, чтобы я мог о нем говорить, и тем не менее он был мне благодарен.       Меня пронзило чувство пустоты и боли — почему Мадаминов и Чернышев ведут себя со мной, как чужие люди? Да, я преувеличиваю, но обида на них с каждым днем только сильнее растет! Я не могу оставить это просто так! Мне нужно серьезно с ними поговорить.       — Ты в порядке? — Федотов неожиданно потрепал меня по волосам, и я фыркнул на него.       — Да, не трогай мои волосы, — Горелов посмотрел наверх и стал укладывать прическу. О ужас! Неужели я все это время ходил лохматым? И как же это выглядело? Наверняка жутко нелепо!       — О, наконец-то я вижу перед собой настоящего Алексея Горелова недотрогу! — усмехнулся Дмитрий и шутливо пихнул Алексея в плечо.       Горелов зарычал и закатил глаза, направляясь к выходу с балкона. Он осторожно перешагнул через порог и взялся за горячие чугунные батареи.       — Я пойду, — вздохнул Александр. — Встретимся завтра? Где-нибудь на нейтральной территории.       — Обязательно. В двенадцать ночи у Дворцового моста? — предложил Дмитрий.       — Хорошо, — Мельник убрал блокнот в карман своей куртки и поспешил выйти из квартиры.       Горелов проводил парня взглядом, и как только хлопнула входная дверь, Дима закрыл ее на замок с внутренней стороны.       — А теперь спать. Завтра я куплю тебе нормальный творог, — хмыкнул Федотов.       — Если мне не понравится даже он, я тебе его на голову вывалю.       Ночь прошла спокойно. После теплого душа сон навалился крепко, и я проспал до самого обеда, а когда открыл глаза, то в лицо уже били солнечные лучи.       Я дома, подумал Горелов, пусть и в чужой квартире, но чувствую я себя как дома. Этот мир меня дождался. И теперь я не должен его подвести.

***

      — Почему вы снова позвали меня сюда? — робко спросил Савелий. — Я же сказал Вам… я ухожу. Я возвращаюсь в университет. Я ничего никому не расскажу, потому что ценю Вашу заботу к подчиненным, но работать на Вас я больше не буду, — парень безразлично посмотрел Федотову в глаза и нервно сглотнул.       — Никто не заставляет тебя работать на меня, — усмехнулся Дмитрий.       Его лицо хорошо освещали уличные фонари и подсветка Дворцового моста. Зимой этот разводной мост всегда оставался неподвижным. Вообще… за все время, которое я прожил в Санкт-Петербурге, я ни разу не смотрел на то, как разводят мосты. Странно? Думаю, да.       — Тогда зачем я сейчас здесь? — Савелий посмотрел куда-то вдаль, его русые волосы распушил прохладный ветер.       — Думаю, это тебе должен объяснить Горелов.       Савелий резко повернулся ко мне и поджал губы. Как-то слишком быстро его глаза загорелись ненавистью, всем своим видом он кричал мне: «Я не хочу говорить с тобой». Интересно, чем именно вызвана такая реакция?       — Я хочу поговорить с тобой об Андрее, — объяснился я.       — А я нет, — Савелий сжал руки в кулаки. — Зачем мне разговаривать о моем брате, который уже никогда не станет тем, кем был раньше?!       Но причем здесь я? Андрея приволок ко мне Мадаминов! Не я сделал его таким! Тогда кто? Неужели Саша? Или всему причиной его затяжная шизофрения, которая прогрессирует с каждым годом?       — Пойми, мне нужно понять то, как Андрей вел себя раньше, — Горелов моргнул и поправил свою куртку. — Что именно поменялось в его поведении? В последний раз, когда у нас заходила речь о тебе, он отказывался признавать тебя его братом. Что у вас случилось?       — Почему я должен доверять тебе такую личную информацию? — Савелий прищурился. — Может, мой брат меня не любит, но я все еще пытаюсь оберегать его. Если тебе так нужно, то спроси у него сам. В чем твоя проблема? — парень начал подходить ко мне, так что я даже начал медленно пятиться. — Он же теперь часть твоей семьи… а в семье принято делиться друг с другом.       С каких пор этот парнишка вдруг стал таким смелым? Неужели опыт последнего месяца заставил его так сильно похрабреть? Сейчас Савелий больше напоминал мне Андрея — такие же глаза, такой же кошачий оскал и выгнутая от агрессии спина. Сразу видно, что родственники.       — Проблема заключается в том, что Андрей ссылается на то, что ничего не помнит. Поэтому мне и нужна твоя помощь. Я хочу помочь ему, — Горелов прикрыл веки и поправил свои волосы. — У членов семьи есть обязанность заботиться друг о друге, но как я могу это сделать, если не знаю корни проблемы?       — Корни проблемы? Ты и есть этот корень! — Савелий расправил ладони и зарычал от злости. — Из-за тебя он стал таким! Ты его приучил к жестокости, и он теперь ходит на твоем поводке, как бойцовская собака, которая по команде всегда готова кинуться в бой и разорвать любого, кто тебе не понравится!       — Постой, — Федотов осторожно остановил Савелия, придерживая его за плечо. — Дай Горелову шанс, — Дмитрий моргнул и опустил голову. — И дай шанс самому себе. Возможно, он правда сможет помочь Андрею.       — Но… — Савелий вздрогнул и топнул ногой по земле. — Это он сделал его таким!       — Нет! Андрей уже был таким, когда пришел ко мне! — Алексей сложил руки на груди.       По лицу Савелия стало понятно, что мне он не поверил. Ну конечно, кто я такой, чтобы он мне верил?       Справа от меня стояли Мельник и Светский, они постоянно о чем-то беспокойно перешептывались. Атмосфера становилась все более напряженной, вокруг витало недопонимание и тягостная обида.       — Андрей сбежал из дома, когда умерла наша мать, — Савелий отвернулся ото всех и посмотрел на мост. — Она повесилась прямо в прихожей.       Спереди наконец показались Чернышев с Мадаминовым. Где их все это время носило? Они опоздали на десять минут!       — …Она нас не любила. Да и мы ее не очень, — пришествие Андрея не остановило его речь. Савелий повернулся лицом к своему брату и продолжил: — А еще от нее к Андрею по наследству передалась шизофрения.       Чернышев застыл и склонил голову к плечу. У него были как-то странно расширены зрачки, будто он съел черную ягоду белладонны, Андрей медленно подходил к Савелию, убрав обе руки на свои парные пистолеты в кобуре.       — Она начала проявляться у него где-то… с шестнадцати лет. Ему назначили курс лекарств, и у него даже началась ремиссия, но откуда я могу знать, что он делал после того, как сбежал, и больше никогда не возвращался? — Савелий размял шею и с вызовом посмотрел брату в глаза. — Что я могу знать о своем родном брате… мы ведь друг другу совсем чужие люди. Да, Андрей?       Чернышев нервно засмеялся и закрыл рот рукой. Он быстро достал один пистолет и надавил дулом на чужой лоб. Савелий остался абсолютно спокоен.       — Вы… вы чего творите?! — вскрикнул Светский. — А ну сложил оружие, щенок!       — Я не уберу пистолет, пока мой любимый братик не заткнет свой поганый рот, — промолвил Андрей и широко улыбнулся в оскале. — Ну давай, расскажи еще о том, как мы с тобой подрались этой зимой… пожалуйся всем на то, как я обижаю своего младшего братика, — Чернышев хихикнул и достал второй пистолет, прислонив его к чужой шее. — Что, страшно? Кишка тонка ответить, хе-хе?       — Нисколько, — Савелий нахмурился и раскрыл глаза.       Андрей задрожал от злости, ехидная улыбка сменилась грозным оскалом, он осторожно коснулся своим носом до чужого и облизал свои губы.       — Что ты сказал? — прошептал Андрей.       — Я сказал, что мне нисколько не страшно.       Савелий выпрямил спину и стремительно ударил Чернышева по лицу кулаком. Андрей взвыл от боли и упал на землю, выронив из рук два черных пистолета. Савелий отодвинул оружие в сторону и сел на корточки, смотря брату в глаза. Чернышев гневно закричал и взялся рукой за щеку, по которой пришелся болезненный удар.       — Я вызываю тебя на дуэль, брат, — вкрадчиво процедил Савелий.       Андрей поджал губы и с трудом перевел дух.       Что? Неужели… я снова все испортил? Нет! Нельзя допустить смерти хотя бы одного из них! Нельзя!