***
Армия для Роя Мустанга стала не только карьерой всей его жизни, но и причиной всех его бед в том числе. Куда он не развернулся бы — везде какая-нибудь пресловутая чертовщина: войны, погони, бунты (которые частенько подавлялись силой алхимиков), грабежи. И то, подобное происходило не только за счет армии, но и за счет одного человека, ставшего для Мустанга единственным и неповторимым, тем — кто решал для него все и ставил мысли по полочкам в его голове с каждым разом, когда Рой обнимал его. Хотя и в потере этого человека была виновата не только армия, но и он сам, так как это он, самостоятельно предложил Эдварду примкнуть к их рядам и пополнить состав алхимиков Аместриса, естественно за информацию о философском камне и человеческом преобразовании. Эдварда всегда было Рою мало, и всегда была какая-то недосказанность между ними, вопрос о которой он всегда хотел задать, но мысли выбивались из обычного ритма, когда он видел эту пшеничную косичку. Но между тем Элрик позволял ему притягивать себя ближе, смотреть в глаза, пытаясь разглядеть в них хоть что-то, наблюдать за выступающим на щеках румянцем и целовать как-то уж до боли в сердце нежно и трепетно. Рой в свою очередь позволял отвлекать его от работы, узнавать о нем больше и больше, усаживаясь на его ноги, обхватывая коленками с обеих сторон бедра. И Мустанг действительно не возражал ничего против такого нахальства своего ценного подчиненного, а наоборот — был всецело за это, такое проявление протеста против бумажной работы. Он не так много времени провел с этим мальчишкой, будучи в отношениях, хотя и мальчишкой его было бы назвать очень даже сложно, оглядываясь на битвы, звания и его рассуждения на пару с великим талантом к алхимии. Скорее, Эдвард сам бегал от него несколько лет прежде чем понял, что от самого себя бежать бесполезно — это поглотило его с той минуты, как он в первые увидел широкие плечи Роя и его готовность ко всему. Но по итогу у Мустанга оказалась одна слабость — потеря Эда. Долго он кипел, долго он мучился и страдал, долго посещал его могилу и оставался возле нее тоже долго — чтобы побыть с телом которое еще пару месяцев назад было его любимым человеком, — да и что скрывать — и сейчас является его единственной любовью. Тогда, перед Обещанным днем, перед тем как угас в дыму светлый огонь его команды и восстал из пепла его брат, Мустанг не задумывался что то прощание с Эдвардом будет последним. Он не думал что та ночь должна была значить в его счастливой жизни конец, а нежный поцелуй подаренный Эдвардом мимолетно — гильотину которая начала быстро спускаться на его шею. Когда Рой пришел в себя в больнице, в его сердце стало настолько пусто, насколько может быть вообще. Он погряз в апатии, депрессии, воспоминаниях и зацикливал мысли только на одном последнем крике Эдварда, на последнем ударе и взгляде в сторону Роя с такой вселенской тоской и немой мольбой о прощении. Мустанг не выдерживал. Он подсел на лекарства, начал нервно курить, подобно Хавоку, на что Хоукай постоянно фыркала, но ни слова не произносила — знала же все что таит душа повышенного до звания генерала Роя. Команда и сама не блестела восторгом когда новость о погибели одного из Элриков достигла их ушей. Не то чтобы они были разочарованы в Эдварде, наоборот, они действительно восхищались юношей до самого конца, но все же живой человек, друг, коллега и парень гораздо лучше, чем мертвый. Им хотелось сказать еще очень многое, как и самому Мустангу хотелось сказать еще многое Эду. И хоть их отношения не поддавались огласке, хоть и не было никаких сопливых «я тебя люблю», в тот последний миг, Рою действительно не показалось, в самой последней искре его золотого взгляда и отраженном свете солнца он заметил любовь. Не ту, которая приходит взбалмошно и рубиться с плеча, а ту, которая приходит к человеку постепенно и является самым прекрасным чувством, которое невозможно описать — это надо чувствовать. Где-то через полгода после смерти Эдварда, Рой сидел у себя в кабинете и нарочито избегал за работой каких-то серьезных разговоров и просьб отдохнуть еще немного, к нему заявился Альфонс, который подобно брату открывает дверь чуть ли не с ноги. У Мустанга в сердце тогда очень сильно закололо, но виду не подал, знал — если Альфонс вламывается в его генеральский кабинет с такой срочностью, то дело действительно важное и не терпит отлагательств. Дело не терпело, и Альфонс тоже. День был достаточно пасмурным, можно даже сказать, холодным — с неким забвением стремясь в никуда. Рою только и оставалось, что потакать этому всеобщему забвению и с такой же мрачностью отвести взгляд от документа, без которого, по его мнению конечно же, можно было и обойтись. — Генерал Мустанг, — серьезно начинает Альфонс и с какой-то горечью смотрит на Роя, величаво выпрямляя осанку, аки хотя показать что он не тот уже мальчишка — а серьезный мужчина, — Я хотел бы вас попросить о разговоре тет-а-тет прямо сейчас, если у вас есть такая возможность. Не хотелось бы вас отвлекать, но это очень важно. Мустанг кивает головой, соглашаясь, в то же время взглядом испепеляя каждого в комнате, прося покинуть кабинет как можно скорее. И они подчиняются, не из-за того что это их начальство и оно в буквальном смысле на них посмотрело яростным взглядом, а из-за того что они друзья и коллеги, и понимают всю ценность Элриков для Роя. Мустанговы плечи вздрагивают, когда видят падающий на его стол конверт и едва сдерживающего слезы Ала, который, по видимому, так разнервничался из-за этой бумажки, что кажется вскочил на первый же поезд до Централа. Один вид его только чего стоил, будто бы в бой с гомункулами из постели выдрали. — Что это? — отстранено спрашивает Рой, но где то в душе зная ответ на свой недалекий вопрос. — Письмо. — Какое письмо? — Вам письмо. — чеканит Элрик и едва ли не кидается на Роя с кулаками. — Просто прочтите, пожалуйста. По итогу же письмо осталось у Роя, которое позже лежало в библиотеке на его столе, а еще позже вообще где-то в коробках, которые будут открыты через лет десять, а Альфонс быстро ретировался восвояси, бубня что-то про нервы и свадебные приглашения. С чувством вины перед братьями и колючей любовью которая била по сердцу и заставляла задыхаться, Мустанг прожил следующие десять лет. Он стал фюрером, и теперь ему нужно побыстрее переехать туда, где будет по-безопаснее для его жизни. Вытаскивая все пыльные тома книг по алхимии, художественную литературу, документацию двадцатилетней давности и прочие-прочие вещи в его серой библиотеке он дошел до коробок. Он вообще слабо помнил как эти коробки появились в его квартире, но четко осознавал, что это что то нужное ему сердцу, что то, что пахнет еще не забытым прошлым, пшеницей и ромашками. И он распечатывает коробки, позволяя себе кануть в воспоминания, перебирая вещь за вещью: набор лент для волос, чемодан, книги по алхимии, несколько перьев и прилагающаяся к ним баночка туши, гребень для волос, набор документов о философском камне и преобразовании человека, красный плащ который до сих пор пылает запахом тоски и всепоглощающей утраты, а поверх него — письмо. Мустанга пронзает чувство вины за не исполненную просьбу кого-то из тех призраков прошлого, которые бесновались в его подсознании по ночам, которые были скованы одиночеством. Эти призраки не смотрели на то, что лицо Мустанга осунулось, а на волосах появилась первая седина к сорока годам — издержка нервной профессии, знаете ли; они хотели только довести мустангово сознание до еще большего уныния, и видимо, пришел черед унывать опять, ибо призрак достаточно реален и врезается в глаза до звезд щипающих под нижним веком. Он берет конверт, легко распечатывая его, смотрит на два сложенных туда листа и потирает рукою глаза чтобы лучше читалось и воспринималось. Рой знал, что в конверте, он чувствовал это, он горевал по этой причине еще очень долго, но пришла пора встретиться лицом к лицу со своим страхом. Поэтому он выравнивает листы и начинает читать. «Знаешь, Рой, на самом деле я не знаю когда ты это прочтешь, но сейчас я в доме у Рокбеллов и через четыре часа поезд — так что волноваться, в прочем, незачем. Знаешь, я все еще думаю о тебе, хотя уже прошел год как я на твоем поганом задании, которые, мне кажется, ты выдаешь мне только из своей собственной вредности и великой лени. Возвращаюсь только ради тебя. Я думаю о тебе каждый день, на самом то деле; делаю страшные вещи, размышляя о том чтобы ты сказал мне на это. Скорее, улыбнулся бы своими уголками губ (знаешь, я люблю твою улыбку так сильно, что скорее после моей смерти это принесет тебе только боль, как и мне) или бы нахмурился и отчитал как ребенка? Знаешь, я облажался. Я делал это довольно часто в своей жизни: не так себя вел, говорил не очень то и хорошие вещи, обижал людей вокруг себя и не думал об этом, а они и не думали от меня нос воротить. Мне было все равно, понимаешь? Абсолютно плевать. Я и тебя обижал частенько. Обижал своим, так скажем — характером, как и ты меня. Наши отношения были настолько странными и не ясными для меня из-за того, что я не мог понять, что мне действительно нужно, а ты в свою очередь не знал как достичь поставленных перед собою грандиозных целей. А были ли они, эти отношения? Или же, это изначально было простой трепкой нервов для обеих сторон, без единого шанса на счастливый исход? Возможно, но уж точно не для меня. Правда, не для меня. Но это все равно не помешало мне облажаться. Я люблю тебя так сильно, что ты стал моим самым главным страхом и спасением от него же в частности. Я зависим, я болен, я беспомощно пьян нашими перепалками и диалогами (я так люблю это спокойствие, на самом деле), но и этого не достаточно, знаешь? Мне тебя недостаточно. И я понимаю, что это будет жестоко с моей стороны годами позже, отправить Альфонсом тебе письмо, которое, я уверен, ты прочтешь намного позже, и я так же уверен, что тебе пригодятся те 520 центов в кармане моего красного плаща (я знаю что ты его хранишь, так что не отнекивайся). Я так хочу рассказать тебе о своих чувствах, Рой. Так что да, будь уверен, что стоя за плечом у пресловутой Истины я буду все еще думать и наблюдать за тем, как ты растешь. А до этого момента, я буду думать о тебе каждый день, даже если буду находиться близко-близко к тебе, я буду продолжать думать. И, я действительно благодарен за то что Истина нас познакомила, за то, что ты просто находишься рядом на ментальном уровне, даже если я где-то на задании в Ксинге. Я люблю тебя так сильно, Господи. И улыбку твою. Всего тебя… Если честно.Эдвард Элрик Рою Мустангу.»
Рою ничего больше не оставалось, как посмотреть на облачное небо, проясняющее солнце, и улыбнуться самой теплой улыбкой, на которую он был способен, потому что он услышал Эдварда, а Эдвард его не услышит уже никогда.