***
Асфальт уложен неровно — то впадины, то бугорки. Слепой уже успел приноровиться к ним, а вот Сфинксу это только предстоит — утром прошел ледяной дождь, покрывший тротуар ровным слоем скользкого стекла. Юркому Слепому все равно, а вот рослому Сфинксу — проблема. Ноги разъезжаются на каждый третий шаг. После пятого полушпагата Сфинкс проклинает собственную идею вечерней прогулки. А когда Слепой вдруг «рыбкой» растягивается поперек дороги, открыто предлагает ему вернуться домой. — Нет, — отозвался Слепой, потирая ушибленный подбородок. Он быстро поднялся и нащупал рукав Сфинкса. Взялся подмышку, где даже через плотную ткань чувствовалось тепло чужого тела. Так они продолжили путь. Слепой, вроде как опираясь на Сфинкса, и Сфинкс, вроде как поддерживая товарища. — На окнах гирлянды с маленькими огоньками. В основном красные и желтые. Потом сменяются на зеленые и синие. Слишком быстро — даже в глазах рябит, — по привычке описывает Сфинкс. — Напомни мне, как выглядят красный и синий, — разворачивается Слепой и всем своим видом изображает внимание. — Как звезды на Изнанке? Сфинкс замирает. Дергает протезом к карману, но вспоминает, что забыл сигареты дома. — Да, — в конце концов соглашается он, видя, что Слепой все еще ждет ответа. — Как звезды на Изнанке. Дальше они идут молча. Слепой едва приноравливается к широкому шагу. Сфинкс вертит головой, надеясь выцепить взглядом то, на что можно отвлечься. Слепой никогда не высказывается прямо. Лучше бы он это делал — тогда его можно было бы переубедить. Они поравнялись с украшенной елкой — элементом уличного декора. Слепой, заинтересовавшись тусклым светом через привычную темноту, остановился. — Елка с фонариками, — на автомате комментирует Сфинкс. — На высоком постаменте — не доберешься. Украшена мишурой и пенопластовыми игрушками. У ствола блестящие коробки — имитация подарков. Светится бегущими огоньками. — Красиво? — выдыхает Слепой, и Сфинкс с удивлением понимает, что Слепой действительно проявляет любопытство. — Интересно, — отвечает он, окидывая возвышение новым взглядом. Слепой выпускает плечо Сфинкса и идет на свет. Под елью, защищенный разлапистыми ветвями, остался нетронутый дождем снег. Слепой сгребает его между ладонями, не чувствуя толком холода. Сфинкс за его спиной не видит, чего копошится Слепой. — Что на верхушке — звезда или ангел? — спрашивает Слепой. Сфинкс задирает голову, но ответить не успевает — в грудь бьет плотный снежок и тут же падает под ноги. — Ах, так? — Сфинкс недоуменно смотрит на помятый шарик. — Ну, держись! В Доме они избегали снежных баталий. Безрукий и Хозяин дома, играющие в снежки — зрелище слишком экстравагантное. Но они ведь уже не в Доме… И кому на самом деле какое дело до парочки калек, затеявших шутливую потасовку?***
Альбомы «Led Zeppelin» вперемешку с Бобом Диланом и пара нераспечатанных сигаретных пачек. Беспорядочной кучей на самом ходу. Сфинкс с неодобрением покосился на Слепого, вышедшего из душа и вытирающего длинные волосы. Тот остановился на пороге и сделал вид, что укора не почувствовал. В последнее время он слишком часто так делает. Бросил полотенце на спинку дивана и двинулся в прихожую. Длинными пальцами очертил свой путь по стене. Сфинкс ногой сдвинул кучу под стол. На вершине кучи оказался бессмертный «Coda». Сфинкс, наизусть знающий не только названия всех песен, но и их очередность, все равно стал читать каждую строчку «содержания». На «Walter’s Walk» раздался хлопок двери, и Сфинкс чертыхнулся. — Ни пуха, ни пера, — пробормотал он. — Только штукатурку не грызи. Он, на всякий случай, глянул в дальний угол и облегченно не обнаружил там ни солнечных очков, ни трости. Значит, заранее вынес в прихожую. Снова посмотрел на бесхозную груду альбомов под столом. Каждый с таким трудом добывался еще в Доме. А теперь лежит, ненужный, на неровном полу. Сердце пронзила жалость. Пришлось опуститься на колени и поднимать каждый, а потом расставлять на полке по алфавиту. Сфинкс изо всех сил боролся с желанием выглянуть в окно — нестерпимо захотелось отыскать в толпе Слепого. Убедиться, что тот держится подальше от дороги и не забыл надеть хотя бы шарф. Но Слепой ушел без него, не обмолвившись ни словом. Значит, во внимании Сфинкса он не нуждается. Сфинкс бездумно пошел на кухню. Там сосед отмечал очередной «день стенографиста» и пригласил Сфинкса составить ему компанию — любой собутыльник лучше, чем вообще никакого. Новые «грабли» куда качественнее прежних, пострадавших от ловли красного дракона. Их не заклинивало, когда Сфинкс брал бутылку. И с каждой рюмкой это веселило его все сильнее и сильнее.***
— У нас есть лекарства, — хмуро сказал Сфинкс, наблюдая, как Слепой засовывает в карман бумажник. — Они тебе не помогают. Сфинкс хотел было возразить, но предатель-кашель не дал. Их недавняя прогулка плохо повлияла на только пошедший на поправку организм — через пару дней простуда снова взяла верх. Ломило в висках, а в горле стоял колючий жар. — Уже стемнело, — все равно возразил Сфинкс. И понял глупость собственной фразы, едва успел договорить. — Я придумаю, как решить эту проблему, — без тени сарказма отозвался Слепой. Сфинкс сдержался и не стал предлагать свое сопровождение. Оставшись в одиночестве, Сфинкс выключил свет и опустился на диван. Тихо. В комнату заползает серый свет уличных фонарей и соседних окон. Беспокойной вспышкой мелькнул на потолке сигнал машины — то ли скорой, то ли полиции. Тишина давит на уши. Когда она просочилась в голову, лишив последних мыслей, Сфинкс подошел к окну. Первое, что бросилось в глаза, — разноцветные огоньки оконной гирлянды, которую не так давно он описывал Слепому. Желто-красные. Сине-зеленые. Мигают и переливаются. Безразлично. Буднично. Будто ничего не произошло. Будто Слепой не ушел полчаса назад. Без очков и трости. И без Сфинкса. Стало зябко. Сфинкс не стал раскладывать диван и отцеплять «грабли». Даже разуваться поленился — так и закинул ноги на спинку дивана. Матерчатые кеды быстро пропитались влагой — попали как раз на полотенце Слепого, по привычке заброшенное на диван. У Сфинкса мелькнула предательски спокойная мысль, что это последний раз, и больше никто не будет портить обивку дивана влагой. По инерции скрипнул зубами. Он и раньше подозревал, что Слепой может однажды просто уйти. Не прощаясь. Сначала гнал эти мысли. Потом убеждал себя, что сильный и переживет. Потом стал пытаться показать Слепому «красоту мира», но это было гиблой идеей с самого начала. «Странно ждать от взрослого человека, что он поменяется, — думал Сфинкс. — Это ребенка можно направить. Как когда-то направил Лось. Но Лосей мало, а детей, которых нужно направлять, много…» С этой мыслью голове стало легко, а груди, наоборот, тяжело. Поерзав, устраиваясь удобнее, Сфинкс забылся тревожным сном. В этом сне он плыл по лунной дорожке и тихо радовался, что что-то забыл. Он не понял, почему проснулся. Во сне почувствовал на себе взгляд и открыл глаза. В комнате никого не оказалось, только ветер завывал, просачиваясь через оконные щели. Да у соседей тихо бубнил телевизор. У Сфинкса затекли задранные ноги. Он, с трудом управляясь ими, попробовал лечь удобнее, но наткнулся на неожиданное препятствие. Неожиданное препятствие ойкнуло и недовольно заметило: — Ты мне чуть шею не свернул. Сфинкс растерялся от неожиданности. — Что здесь делает твоя шея? — голос его звучал хрипло. — Она, как часть меня, здесь живет. Сфинкс с трудом перевернулся и сел, морщась от колючек, побежавшим по икрам. Слепой вжался спиной в диван, и из-за худобы и темноты разглядеть его было невозможно. Только если очень этого хотеть. — Ты долго… — единственное, что смог сказать Сфинкс. Медленно приходя в себя. — Аптека была закрыта — пришлось искать другую, — Слепой аккуратно положил на колени Сфинкса легкий пакет. — А потом пришлось искать это. В руках Слепого что-то зашуршало, и в потемках Сфинкс разглядел блестящий мех. От «меха» шел характерный металлический запах, и повеяло приятными детскими воспоминаниями. Как в последних числах декабря бабушка доставала с антресолей пыльные, празднично позвякивающие коробки. Как мама, мурлыча что-то под нос, наряжала елку. Как все вдруг становились добрыми и заботливыми. — За… чем? — спросил Сфинкс, пытаясь за кашлем скрыть щемящее смущение. И нелогичную, ничем не необоснованную радость. Он «граблями» принял мишуру, и та приветливо зашуршала, щекоча ему нос. — Скоро Новый год, — пожал плечами Слепой. — Пора украшаться. Сфинкс хмыкнул и шутливо накинул ее Слепому на плечи: — Как скажешь. Тот замер, вслушиваясь в уютный шорох в самое ухо, а потом взялся за прохладные кончики. И завязал их на шее Сфинкса, будто подвеску. Так они оказались связаны пушистой мишурой, как безмолвным обещанием. — Я думал, ты не вернешься, — едва слышно прошептал Сфинкс. — Все ошибаются, — прозвучало ему в ответ. — Даже самые мудрые. Сфинкс поднял взгляд и уперся в светлые блестящие глаза на остреньком лице. Ему, казалось, и усилия не нужно делать, чтобы прочитать все мысли их хозяина. Но зачем их читать, когда тот сам раскрывается? Короткое движение — и Слепой мягко коснулся его губ. В груди Сфинкса образовалась легкость и захотелось смеяться. — Заразишься ведь, — фальшиво проворчал он, чувствуя, как горят щеки. — Заражусь, — доверительно согласился Слепой в самое ухо. Сфинкс прикрыл глаза. Близость Слепого и запах Нового года погружал его в приятную негу. Мягкую, как вата, изображающая снег. И теплую, как объятия Слепого. Настоящие, и ничего не изображающие.