Невербальная магия

– Кто преподавал Заклинания в Ильверморни до меня? – Лафайет ворвался в спокойный обед профессора Вашингтона с горящими глазами. – Я напишу на него жалобу в министерство. Или лучше я нашлю на него проклятие. Это абсолютно недопустимо! Вашингтон только поднял бровь, наблюдая за тем, как молодой профессор агрессивно поглощает тыквенный пирог. – Профессор Ли, но не уверен, что он заслужил быть проклятым, даже после его не блестящей карьеры. – Вы не понимаете! – Лафайет с трудом сдержался от того, чтобы продолжить гневную тираду с открытым ртом, поэтому несколько секунд только жевал с очень злым лицом. – Я спросил сегодня у шестого курса, шестого, профессор! Шестого! Как они колдуют. Простой вопрос, откуда берется магия, что отличает их от магглов, которым колдовство не удается. И вы знаете, что они мне ответили?! Волшебная палочка! Это же просто смешно! – Осмелюсь предположить, что шестой курс действительно колдует волшебными палочками, профессор. Посохи вышли из моды уже несколько веков назад, – снова не удержался от шпильки Вашингтон, борясь с рвущейся с губ улыбкой от взъерошенного и злого вида "молодого специалиста". – Причем здесь посохи! – Жильбер поймал на себе неодобрительный взгляд других профессоров и понизил голос. – Ученики шестого курса думают, что магию им дает волшебная палочка. Это самая большая чушь, что я слышал в своей жизни, и не понимаю, почему вы так спокойно к этому относитесь. Не стройте из меня дурака, вы же понимаете, что я пытаюсь сказать! Лафайет выглядел таким оскорбленным в своих лучших чувствах, что Вашингтон смилостивился, и заодно едва заметным жестом превратил кофе в чашке своего коллеги в ромашковый чай. На всякий случай. – Значит, вы ждали от них ответа о внутренней природе магии? Я соглашусь с тем, что нужно было постараться, чтобы выбить из головы у детей воспоминания о том, что до поступления в школу, они колдовали в домах своих родителей только так, без всяких волшебных палочек. И вероятно даже с большей силой, чем показывают нам на занятиях. – Вот именно! – наконец-то получив в ответ то, чего он ожидал, Жильбер встрепенулся и заговорил со скоростью пулеметной очереди. – Я ехал сюда за этими детьми. В школу, где есть не только юные волшебники, выросшие в привычных нам местах. Те, кто знает и несет в своей крови другую магию, не подверженную таким твердым формам, к которым привыкли мы. Ту самую магию, которая была в нас всех когда-то и которую мы, извините за обобщение профессор, но вы ведь тоже потомок европейских иммигрантов, потеряли где-то по дороге в нашем стремлении к систематизации и канонизации магического образования и использования магии вообще. И ваш профессор Ли тому подтверждение! Эти дети учат магию по учебникам, механически запоминают пассы и слова, и забывают, что магия плещется в самой их крови, в каждой клеточке их тела, и волшебные палочки тут абсолютно ни при чем! А вы можете представить себе, какими эти молодые люди станут невероятными волшебниками, если рассказать им об этом? Если не подавлять в них магию их крови, а лишь направить, унифицировать со знакомыми нам правилами, но без потери их самобытности? Это будет поколение сильнейших магов и ведьм! Вашингтон смотрел на горящие красным кончики ушей Лафайета, внимательно слушая его пылкую тираду, достойную человека, который переплыл через океан ради одному ему известной цели. Приехал, оказывается, ради магии. Непривычной ему, чужой магии, которую он рассмотрел, нашел в детях, которые прибывали в Ильверморни издалека - с Карибских островов, из Южной Америки. Дети, которые на первых курсах забывали приносить на уроки волшебную палочку, потому что родители, собиравшие деньги на обучение своих детей едва ли не всем миром, колдовали по-другому. Дети, которые с трудом превращали спичку в иголку, но могли сгонять грозовые тучи или сами вылечить сломанную руку своего товарища. Изучение этой стороны магии никогда не поддерживалось официальными институтами и проходило как-то вскользь, как изучают бабушкины записанные в свитки заговоры "на все случаи жизни", и к магическим способностям этих детей многие из преподавателей относились примерно с таким же пренебрежением, с каким относятся к знахарству прошлого. А Лафайет приехал сюда ради них. И говорит о них с таким восхищением в глазах, какого эти дети, может быть, от собственных родителей не видели. – Не боитесь, что кто-нибудь из вашей армии сильнейших волшебников решит использовать свою магию в разрушительных целях? Лафайет на мгновение замолчал, словно всерьез задумался, а потом покачал головой. – Даже если и так, представьте сколько у этого человека будет таких же сильных противников. Во всяком случае, если мы сделаем свою работу правильно.

***

К концу октября школа бурлила двумя потоками – открытием сезона квиддича и невербальной магией. Вашингтон не мог не отдать должное новому профессору – внимание и любовь своих учеников, кажется, всех курсов он завоевал безоговорочно. Причем, не только к своей персоне, но и к учебе. Полки в библиотеке, посвященные невербальной магии, опустели еще в конце сентября, за ними последовали новые и новые, на два тома описания магии племен коренных американцев выстроилась небольшая очередь, а дуэльному клубу пришлось ввести ограничение на использование невербальных или иным образом не входящих в программу заклятий, когда студент пятого курса был отправлен в больничное крыло после проклятия, присланного его оппонентке бабушкой. Ходил слух, что проклятие это бабушка использовала против не самых сдержанных ухажеров, однако пострадавший от любых вопросов только краснел до корней волос и немедленно уходил от разговора. В остальном же жизнь шла своим чередом. Лафайет практически не попадался Вашингтону на глаза, поскольку охотно давал дополнительные занятия любому попросившему. Он и сам стал замечать на своих занятиях, что многие студенты, особенно старших курсов, стали накладывать заклинания по-новому. Он не мог сказать, что изменились сами заклинания или техника, но они колдовали как-то осознаннее. Эти изменения были бы, возможно, не заметны праздному взгляду, но те, кто тараторил заклинания как пустой звук и махали палочкой, вычерчивали теперь движения так, как водят по бумаге любимым пером – как будто каждое движение дает приятный отклик. Однако к открытию сезона все магические изыскания были на день позабыты – коридоры опустели, и обычный школьный шум усилился втрое на трибунах. И кого Вашингтон сейчас не ожидал увидеть в коридоре, так это рыжую шевелюру нового профессора. – Пропускаете матч, профессор? – окликнул его Вашингтон, и Жильбер от неожиданности вздрогнул, чуть не запутавшись в полах мантии. – А вы хотите прибавить меня к штату местных призраков? – Лафайет укоризненно покачал головой. – Постыдным образом прогуливаю. Даже сделал вид перед профессором Гейтсом, что оставил в обеденном зале очень важную книгу. Он так увлеченно рассказывал мне о какой-то игре прошлого сезона, но… – Не фанат квиддича? – Катастрофически! – засмеялся Жильбер. – На отборах я упал с метлы на третьей минуте, и больше на поле не появлялся. Летать я в итоге, конечно, научился, и держусь на метле вполне сносно, но в любой момент предпочту полету даже летучий порох. Не говоря уже про квиддич. Тем более, если я появлюсь на этом матче, мое присутствие будут ожидать на всех остальных, поэтому лучше изначально не создавать прецедент. А вы почему не на матче? – Я, пожалуй, чересчур азартен. Я был капитаном команды в школьные годы, и теперь мне бывает невыносимо смотреть на те же ошибки, что раньше делал я сам. Но я прихожу на те матчи, которые считаю интересными. Сегодня не тот случай, много вы не пропустили. – Да, я видел вашу колдографию в зале Славы, – вспомнил Жильбер улыбающегося и машущего рукой охотника с кубком в другой руке. – У вас там лицо чем-то испачкано. – Кровью, – буднично ответил Вашингтон. – Бладжер заехал в лицо, победу я праздновал в больничном крыле с костеростом вместо сливочного пива. Три раза в жизни пил эту дрянь, и врагу бы не пожелал. Должны же быть более гуманные способы сращивать кости. – Они есть, просто считаются бабушкиными заговорами и нетрадиционной медициной, хотя здесь я бы с этим поспорил. Вам в ту сторону? Я слукавил про обеденный зал, но сейчас понимаю, что перекусил бы что-нибудь. – Не думаю, что вы там сейчас что-нибудь найдете, – Вашингтон мгновение поколебался, и развернулся в противоположную сторону. – Но если вы не против шоколада, то можете зайти ко мне в кабинет. В конце концов, будет только справедливо, если за все ваше время вы съедите у своих учеников лишнюю плитку. – Предлагаете мне объедать студентов? – притворно возмутился Жильбер, охотно разворачиваясь следом. – Я вам уже сам рассказал, что я подлый обманщик, теперь вы к этому добавите кражу школьного имущества, и завтра я уже снова буду страдать от морской болезни на пути домой? – он засмеялся было, но смех вышел невеселый. – Тем более, что директор Адамс на это уже недвусмысленно намекнул. Вашингтон почувствовал, как внутри у него закипает раздражение. Он слышал об этом лишь краем уха, и отчасти надеялся, что это лишь догадки коллег, любящих сплетничать. Но теперь Лафайет сам же подтвердил эти слухи о том, что его методы преподавания не вызвали восторга администрации. Перебирая в голове браные слова, Джордж пропустил Лафайета в кабинет и вытащил из ящика стола две плитки шоколада. – Ешьте, не стесняйтесь. Профессор Адамс не любит… новизны. Он и людей не слишком жалует, если вдруг вы решили принять это на свой счет, то не стоит. Лафайет пожал плечами, зашелестев оберткой шоколада, и откусил кусочек прямо от плитки. – Я надеялся, что был принят на эту позицию все же за личные заслуги, а не за положение в обществе. Видимо, фамилия все же имеет больший вес, чем работа. Должно быть, в Америке она и не слишком известна. Я написал небольшую работу о магических способностях и их проявлениях, это своего рода методичка, если хотите, на основе которой я и провожу свои занятия. Мой английский был далеко не достаточен для того, чтобы перевести ее с французского, но я подробно описал свой метод в рекомендательном письме. Так что до недавнего времени я был под впечатлением, что не занимаюсь деятельностью, которую администрация школы не одобряет. Он грустно улыбнулся и откусил еще кусочек шоколадки. – Вы знаете, профессор, – Вашингтон сложил руки на груди, – один мой знакомый придавал большое значение тому, чтобы правильно делать свою работу. Кажется, он же проделал огромный путь только для того, чтобы этой работой заниматься. А если ему кажется иначе, он может взглянуть снова на своих учеников, некоторых из них лично я впервые видел с библиотечной книгой в руках. – И чтобы вы посоветовали этому своему знакомому? – Жильбер поднял голову и сделал шаг навстречу Вашингтону. – Если его методы могут стоить ему места? – Делать то, что он считает верным. – В коридоре послышался топот и гул голосов, и Вашингтон взмахнул палочкой, чтобы прикрыть дверь кабинета. – Вы не проиграете, если останетесь верным себе. Тем более, до конца учебного года еще много времени. Результаты покажут, не вам одному студенты сдают экзамены. Слова преподавателей имеют определенный вес перед администрацией. Вашингтон мягко положил ладонь на плечо Лафайета и ободряюще кивнул. – Мне нужно быть кое-где, а вы доедайте шоколад. О краже школьного имущества я никому не расскажу, но будете мне должны, – он убрал руку и одернул полу мантии. – Судя по звуками победили Гром-птица. На случай если встретите профессора Гейтса.