чё-то с чем-то

«Угу… Угу…» Сова сорвалась с ветви пушистой ели, стряхнув вместе с собой целый ком снега. Снег этот с приятным и нежным шорохом, схожим с шепотом, сорвался с темно-зелёных иголок и с приглушенным шумом упала на крышу небольшого домика. В окошках этого домика горел ослепляюще-яркий жёлтый свет. Всё внутри так и веет старостью: обшарпанный ковёр с изображением северного оленя, пыльный диван, шкаф со сломанной дверцей и компьютерный столик у самого окна. На окне этом висит дырявая тюль — это моль так поработала над нею, местами на кусочке ткани были видны желтые пятна. На столе стоит старый компьютер, напоминающий серый ящик. И грязная кружка с недопитым кофе тут же, на столе. Кофе даже покрылся белой плёнкой сливок и давно остыл. На пыльном диване храпел старый на вид мужчина — он был охранником, а домик предназначен специально для него и таких же зевак-охранников. Охраняемым объектом была лаборатория, что находилась в паре десятков метров от домика охранника. Обычное серое здание в три этажа, ничем не примечательное на первый взгляд. Окна тонированные, так что происходящее внутри толком не разглядишь. Вокруг решетка и колючая проволока. Внутри, при входе, взору предоставляется длинный коридор — его конца даже не видно. Длинные ряды серых металлических дверей. Но наша цель находится несколько ниже. В подвале царит полумрак. Лампы висят в паре метров друг от друга и светят тускло, так, что их свет едва освещает пространство рядом. Здесь нет сырости и страшных звуков, свойственных фильмам ужасов. Лампы не издают неприятного гудения, не мигают. Но в полумраке небольшого подвала можно заметить совсем маленький силуэт в углу. Свет включается более яркий, и теперь можно разглядеть существо, дрожащее в уголке. По всей видимости это худенькая и хрупкая на вид девчонка лет 12-13 Если бы она встала, если бы только могла встать, рост её был бы метр шестьдесят, а то и меньше. Из одежды только рваная снизу футболка и совсем детские трусики в горошек. И это при условии, что в помещении довольно прохладно. Волосы девочки, раньше имеющие золотисто-пшеничный цвет, скомкались и спутались, напоминая теперь сушенную солому. Среди этой «соломы» отчетливо видно два торчащих ушка с кисточками сверху, того же цвета, что и волосы. Из-под футболки, оттуда, где кончается позвоночник, торчит хвост — он достигал двух метров и был пушистым и ухоженным, не смотря на весь растрепанный вид неко. В глазках-изумрудах блестели застывшие недавно слезки. Плакать было нельзя — слезы своею солью разъедали незажившие порезы и царапинки. Глазки сейчас прикрылись — кошечка осмелилась заснуть хоть на чуть-чуть, дать отдохнуть измученному телу. В животике была неприятная, томящая боль — хотелось есть и пить, девчушка уже три дня держалась без того и другого. Дверь в подвал не запиралась на ключ, а малышка не могла бы сбежать — цепь, торчащая из стены, больно сдавливала лодыжку и не позволяла даже походить, размять свои ножки. От этой цепи на ноге остался алый след после прошлой попытки сделать ноги. Скрип. Светловолосая киса чуть вздрогнула и ее взор сию секунду устремился на дверь. Сердечко бешено заколотилось, а на глазах моментально появились слёзки — она узнала человека, стоящего в дверном проёме. Она узнала бы его, даже если бы она не могла его видеть. Сдавленное, сиплое дыхание, шумные шаги. Он словно был не настоящим, созданным искусственно. -Не… Не сейчас, пожалуйста… Хватит… Уже было сегодня, прошу, нет! Кошечка вжалась в угол сильнее и, казалось, она старается просочиться сквозь стену и сбежать куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Мужчина игнорировал этот тихий и жалобный писк, продолжая медленно и размеренно ступать в самый уголок. Его волосы черные, как смоль, лишь кое-где видна седина (хотя, стариком человек не являлся). Голубые глаза веяли холодом. Небольшая бородка имела намного больше седины в себе. Белый халат и бейджик. Вот, собственно, и всё. -Тише, Изабель, не шуми. Мужчина сел на корточки перед девочкой с улыбкой, полной заботы. Лживой заботы. Мужчина взял за щеки кошку нарочито нежно и отстранил губы, оголяя ровный ряд белоснежных зубков. Клычки были несколько острее и длиннее, чем у людей — одним словом, кошачьи. Все эти секунды Изабелла сидела, затаив дыхание и явно боясь. -Вот видишь, всё хорошо. А ты, трусиха. Ай, сука! Мужчина подскочил, моментально стягивая со своей руки перчатку и наблюдая за стекающей по пальцу крови. После взор его упал на кошку, а та, словно и не поняла, что только что цапнула своего мучителя, лишь вздыбила шерстку и злостно, с плохо скрываемым страхом глядела на доктора Вернера. -Что ж… Тогда изучу тебя сейчас же. Белла молчала и, кажется, вообще не умела говорить. Лишь шипела. Альберт Вернер сунул руку в карман и достал кнопочный телефон. Он нажал пару кнопок и сказал только одно слово: «принести».

***

Беллочку освободили от цепи и, от нахлынувшего чувства освобождённости, она рванула к раскрытой настежь двери, но спустя пару шажков упала — отвыкла. И болезненно пискнула, ведь падать она забыла даже то, как это — падать. В комнатку Белль внесли столик и медицинскую кушетку. На ней оказалась Белла, прикованная тросами. Страшно. «Что он задумал?» Неизвестность. «Что он хочет сделать? Что там, за тканью на столе?» Боль. «Эти верёвки больно давят шею и запястья» Ткань со стола была откинута и краем взора кошка увидала инструменты. Колющие, режущие, напоминающие вилки, маленькие лопаты. Ещё разные бутыльки. -Пожалуйста, не надо. Я буду смирной… Мне больно, дядя, больно… Д-доктор… Прошу Вас… Белочка бы и продолжила это бормотание, если бы в ее чуть обсохшие губы не раздвинуло горлышко бутылька. Паёк. Точнее, порошок с полезными веществами, разведенный в воде и со вкусом еды. Дрянной еды, которая показалась малышке-Беллочке настоящим пиром. Она жадно съела содержимое бутылочки и отдышалась, глядя на «дядю» с непониманием. А он уже рылся среди инструментов, не забыв натянуть перчатки. Вскоре в его руках оказалось что-то вроде иголки. Толстой иголки. Их Белла боится больше всего. -Нет! Нет-нет-нет, умоляю, не надо! Не надо-о…оо..аа! На глаза навернулись слезы, девочка попыталась освободиться, но эти попытки выглядели жалко. Доктор Вернер поднёс иглу к животу Беллы, отчего она постаралась шарахнуться в сторону. Но беспощадная игла пронзила нежную, словно кошачью кожу и вытянула из бледного тельца крови, которая оказалась в пустой склянке на столике. -Так, Белка. Теперь твоё любимое. Ухмылка. Ухмылка зияла на его лице. Белка пискнула и затрясла головой отрицательно, часто повторяя «нет», «не надо», «умоляю». Мужчина хмыкнул и достал скальпель, коим он коснулся щечки кошки. Она дернулась и тут же порезалась, вскрикнула и порезалась снова. Горячие солёные слёзы делали ранам больнее и, словно зная это, смешивались с кровью и стекали на кушетку. Вернер молчал. Белла тихо плакала. Ей нравилась идея «быть сильной и смелой, еще и с ушками», пока она, будучи совсем малышкой, не попала сюда. Вернер провел по руке Беллы острым лезвием, вызывая очередной вскрик. И отпустил Белку, даже не приковывая. Он знал, что она не сбежит. Здесь везде камеры. Всегда. Он спустил с кушетки Белль и ушёл, укатив с собой вместе стол. Кушетку оставил. На неё Белка залезла, но уснула только днём.

***

Спустя пару дней процедура повторилась. Белла всё так же надрывалась, кричала и плакала. Поэтому вскоре к ней пришел сын Вернера. Его Белка боялась даже сильнее, чем доктора. Псих. Полный псих. «Делай с ней, что хочешь» — бросил док, прежде чем уйти наверх. Сын — крепкий парниша лет 30 и с очень мерзким характером. Рыжий. -К... Кевин... Отпусти… Девчушка тихо и жалобно пропищала, зная, что просить бесполезно. Она чувствовала боль и страх. Она чувствовала, как её предал доктор, когда позволил делать с ней, что угодно. Страшно. Страшно. Страшно! Девчушка закричала, стоило Кевину сделать шаг к ней. А он равнодушно искал подходящую «игрушку» на столешнице. Он взял нож и поднёс к груди Белль. Разрезал ее футболку и стянул. Тело пробило дрожью, прошлись мурашки. Девочка хныкнула и съежилась. Ледяное лезвие ножа коснулось грудной клетки Беллы. Она дрогнула и замерла. Страх сковал тело и не позволял даже кричать, дергаться и стараться вырваться. Кевин медлил, а кошка даже не умоляла убрать нож — это лишь порадует садиста, подзадорит. «Может, если стараться быть тихой, ему надоест?» Наивная мысль. Это понимала даже сама Бель, но прикусила губу. Нож резко прошелся по нежному детскому телу. Белка невольно вскрикнула. Сил на слёзы не было. Как и не было слёз в глазах. Плакать было нечем. До невозможности идеальная ровная полоса растянулась от ключиц до самого нижнего ребра. Тело пробило мелкой дрожью, голос сорвался. Кровь потекла ручьём. Кевин усмехнулся и двумя пальцами чуть раздвинул образовавшуюся рану. Оценил глубину её примерно в сантиметр, может, в полтора. После откинул нож в сторону, выбирая следующую игрушку. Небольшое сверло оказалось подходящей вещью. -Ке..е...бо-больн!.. Кевин хмыкнул и резко шлепнул по ране девчушки, заставляя ее заткнуться. Белла тихо плакала, найдя всё-таки силы для этого. Сверло врезалось в кость на руке. Дикая боль заставила Белку трястись и пищать, кричать уже было невозможно. Голос сорвался. Дыра от сверла сквозная, но из-за обильного кровотечения этого не видно. Боль. А Кевин берёт небольшой топорик и смотрит на Белль. Он коснулся рукоятью ее подбородочка и медленно, нежно повёл ею ниже. Не делал больно ею, даже раны не касался. Но примерно на середине грудной клетки Кевин резко надавил рукояткой на ребро, с хрустом ломая его. Очередной вскрик. -Кевин, не убей её мне! Я должен сделать из Изабеллы-… Первые слова прозвучали громко и резко для Кевина, а остальное осталось бессмысленным бормотанием. Для Беллы же слова громкие отразились лишь туманом и гудением в голове, она даже ушки пригнула. И зря. Кевин схватил кончик ушка и потискал его, вызывая сдавленное мычание у Белки. Она поняла, что он хочет. -Не надо, умоляю. Мы же были друзь...ями... пожалуйста… Да, когда Белле было девять, Кевин играл с ней на улице и защищал от всех. Но сейчас… Следующим резким движением Вернер-младший отсёк ушко кошечки. Она вся содрогнулась и вскрикнула с хрипом. Кровь даже брызнула на метр вперед, а ушко безжизненно болталось в руке парня. Но хрип оборвался, Белла вдруг расслабилась. -З..за что... Кев… Белла закрыла глазки, оставшись лежать без сознания. Любое другое существо, быть может, уже погибло. Но изменение в генах не позволяло ей сделать этого. Выносливость — это награда на свободе и наказание в заключении. Пульс еле бился, а кровь текла еще некоторое время, пока тельце становилось всё белее и белее…