Ты для меня целый мир

Франция никогда не задумается о том, что один единственный человек уже давно и раз за разом заменяет ему весь мир. Ему кажется, что он даже среди пёстро разодетой толпы, из миллиона людской массы узнает эту светлую шевелюру, задорно ловящую каждый лучик солнца, этот неповторимый запах — смесь корицы и кленового сиропа, и тонкий, звонкий голос, который звучит только для него одного. Франция довольно жмурится и медленно помешивает ложкой сахар в чашке. Монотонные движения и гул людей, проводящих прохладное воскресенье декабря в этом небольшом кафе, успокаивает, но он всё равно напряжён и почти каждую минуту оглядывается на дверь в ожидании, когда же там появится сияющий доброй улыбкой Канада и осветит собой весь его скучный серый мирок. Алюминиевая ложка задорно стучит по краям чашки и бесцеремонно отвлекает Францию от его мыслей. Он вновь оглядывается на прикрытую деревянную дверь и колокольчик над ним, в надежде, что сейчас на пороге появится запыхавшийся Канада, на ходу снимающий с себя шапку с белым, немного детским помпоном и стягивающим с шеи наспех завязанный шарф, который, между прочим, подарил ему он сам на прошлое Рождество. Франция окунается в свои воспоминания и видит, словно наяву, раскрасневшиеся то ли от мороза, то ли смущения щёки Канады, и как тот нерешительно принимает ярко упакованную коробку с подарком. Закусив губу и затаив дыхание, он наблюдает, как Канада тянет один конец ленточки на себя и высвобождает коробку от обилия блестящей праздничной бумаги, как его милое лицо озаряет счастливая и широкая улыбка, как он заворожено рассматривает тёплый и мягкий алый шарф и тут же бросается на шею Франции, жарко шепча слова благодарности. Франция довольно жмурится от обилия приятных воспоминаний и, когда открывает глаза, видит, как к его столику стремительным шагом приближается Канада, тяжело дыша и на ходу стаскивая шапку, шарф и расстёгивая большие, но аккуратненькие пуговицы пальто. — Прости, прости, я опоздал! — щебечет он и опускается на свободный стул, стоящий прямо напротив Франции. — Ничего страшного, mon cher, — Франция улыбается, глядя на разрумянившегося и тепло улыбающегося Канаду. — Что-нибудь будешь? — Кофе, — одними губами произносит тот, и Франция заказывает ему кофе. Весь вечер сливается в одну сплошную яркую полосу. Кажется, сначала, едва выпив свой горячий напиток, обжёгший ему не только язык, но и мозг, Канада тащит его в какую-то антикварную лавку, полную странных и пыльных вещей, от которых он в полном восторге; затем они ходят по огромному торговому центру, бегают, словно маленькие дети, обматывают себя мишурой и обвешивают стеклянными елочными шарами и громко смеются, когда Франция изображает одного из оленей Санта-Клауса. Потом Канада доверчиво берёт бывшего опекуна за руку и ведёт его по пустой аллее, которую уже начинают поглощать сумерки. Франция крепче сжимает тёплую ладонь Канады, словно боясь потерять его во тьме наступающей ночи, от которой совсем не спасают изредка попадающиеся им по пути фонари, и краем глаза наблюдает за спокойным, почти умиротворённым выражением его лица. Сейчас Франции хорошо, именно в этот момент ему невероятно уютно и как-то по-домашнему тепло. Он переплетает их пальцы, скрепляя в замок — невысказанное вслух «я тебя не отпущу». Чуть сокращает дистанцию и касается плечом плеча — безмолвное «будь со мной». Канада поворачивает голову и, остановившись, долго смотрит в глаза Франции. Потом тепло улыбается и едва кивает (это заметно по слегка встрепенувшемуся помпону на плече), словно стопроцентно знает, о чём тот думал. Но Франция не удивляется, а лишь благодарно улыбается в ответ и вновь идёт по асфальтированной дорожке, чувствуя рядом тепло, щекочущими волнами исходящее от Канады. — Спасибо тебе, — тихо шепчет Канада уже глубокой ночью, когда Франция провожает его прямо до гостиницы, и, медленно подойдя к своему бывшему опекуну, обнимает. — За что, mon cher? — тот не совсем понимает Канаду, но удивлённо ловит себя на мысли, что тёплые ладони, немного нерешительно обнимающие его за плечи, отзываются во всём его теле приятной, но несвойственной ему дрожью. «Словно помолодел лет на… триста», — хмыкает про себя Франция, запуская пальцы в мягкие, пахнущие земляничным шампунем вьющиеся волосы. — За что? — удивленно переспросив, Канада чуть отстраняется и внимательно вглядывается в голубые глаза Франции так, что тому кажется, будто под этим внимательным и изучающим взглядом аметистовых очей он совершенно беззащитен и беспомощен. — Просто за то, что ты единственный, кто замечает меня. Вот за это и спасибо, — и Канада улыбается в сотый раз за вечер, но эта улыбка немного другая: она более искренняя и открытая, в неё вложено намного больше чувств, которые, казалось бы, год за годом медленно и со вкусом сжигали его. Сейчас Канада счастлив — наконец он смог дать выход этим убивающим его эмоциям. — Да как же тебя не замечать! — вдруг восклицает Франция, обхватывая ладонями лицо Канады и совсем сбивая его с толку. Канада зачарованно видит, каким страстным огнём горят почти всегда холодные глаза опекуна, и чувствует, как воздух между ними накаляется и становится необъяснимо жарко, даже несмотря на едва переползшую минусовую отметку температуру. — Да ты же для меня целый мир! Ты для меня всё! Всё, понимаешь? Канада медленно кивает и неожиданно чувствует, как его целуют. Франция же целует его совершенно не так, как многие другие до этого, нет, он касается его губ медленно, нежно и аккуратно, словно боясь спугнуть или нанести вред, смакует каждое ощущение и ответное движение, жадно водит пальцами по спине и пылко прижимает к себе. Канада совсем теряет голову и успевает лишь отстранёно подумать, что к хорошему чертовски быстро привыкаешь.