Дороже золота, слаще сахара

Стук-стук. Интервал. Снова три стука, оглаживающее движение вокруг серебряного набалдашника — одними подушечками, едва касаясь. — Да схерали он твой, если мы его два…нет, три года…да всегда, считай, крышевали?! С трудом сдерживая рвущийся наружу вздох раздражения, Малиновский устало помассировал поблёскивающие первой сединой виски. Судя по кислому выражению окружающих лиц, сгущающимся за окнами сумеркам и собственным наручным часам — ежемесячное собрание явно затянулось, перевалив за рамки всяческих приличий около часа назад. — Я что-то не припомню момента, когда поле за гаражами успело стать твоей территорией, гаджо. Может ты подскажешь, Романэ? — Лало изящно качнул в воздухе свесившейся с подоконника ногой, делая вид, что в созерцании собственных узорчатых черевичек заинтересован гораздо больше, чем в споре с лидером «Алюминиевых штанов».  — Слышь… Приём был, вне сомнения, эффектный — бедняга Тончик аж покраснел от злости, но сам Малина знал цыгана слишком давно, чтобы на это всё вестись. Стук-стук-стук. Цепкие, длинные и хищные, словно паучьи лапки, пальцы взлетают и опускаются снова, мельтешат на периферии зрения, невольно (ли?) приковывая к себе внимание. — В глаза смотри, если со мной разговариваешь. Что-то конкретное спросить хотел? — Просто уточняю, драго, не сердись, — метнув в собеседника взгляд из-под пушистых тёмных ресниц, Лошало белозубо, обезоруживающе улыбнулся. — Разрешишь наш небольшой спор? — Да, Ромыч, скажи ему уже! Задолбал со своим цыганьём вокруг ларя пивного околачиваться. С него дядь Жила ещё проценты тряс, значит — моё. По праву этого…ну, наследства, — Толя, развалившийся в кресле шире некуда — для пущей важности, видимо, упрямо оттопырил нижнюю губу, — И пиздеть тут не о чем. — Нашему милому щеночку не помешало бы вспомнить о том, что любое…ммм…предприятие, — Лало, наконец, соскользнул со своего насеста, танцующим шагом продефилировав к столу. Смуглая ладонь, увешанная звенящей позолотой, как бы невзначай опустилась на широкое Малинино плечо, опираясь, а вторая ловко подхватила с ближайшего подноса виноградную гроздочку. — Состоит под защитой того, на чьей земле находится, и прибыль приносит, соответственно, тоже этому «кому-то», — сделав издевательскую паузу, Ло изящно отщипнул губами спелую ягоду — Малиновский глаз на затылке не имел, но судя по дёрнувшемуся Толиному кадыку, это было именно так, и припечатал: — А не всяким…проходимцам. — Ты меня как щас назвал?! — Тончик моментально взвился, каким-то неведомым образом перемахнув сразу через пол комнаты, чтобы вцепиться в пёстрое тряпьё цыганьих одёжек, — Кулаком по смазливой роже отхватить захотелось? — А ты попробуй, миро ило! — Хватит! — Малиновский рявкнул так, что, кажется, в комнате задрожали даже окна за драпированными шторами. — Р-развели тут детский сад, мать вашу. Чего ты в этот магаз вшивый вцепился, Лало? Будто пацан у тебя последнюю точку отбирает, в самом деле. Сильно надо — попроси у Гриши, он тебе повкуснее найдёт, по старой, так сказать, дружбе. А ты чего лыбишься, мелкий? — Да я чё, я ничё. Ну так это… — отпустив, наконец, чужие грудки и постаравшись стереть довольную ухмылку с физиономии, Толя показательно-брезгливо отряхнул руки. — Я могу дальше ларёк кошмарить, получается? — А тут как договоришься, потому что баро прав — если табор в городе, те места — его территория. Короче, сами что-нибудь порешайте на этот счёт, обкашляйте между собой, стрелу там забейте, я не знаю. Мы в вашем возрасте как-то сами с такой хернёй справлялись, без всяких собраний, и ничего, дожили вот, не поубивав друг друга. Помозговитее были, наверное! — Ой ли. Тихий, чуть насмешливый голос штопором вклинивается куда-то в затылочно-височную область. — Я уж и забыть успел, что ты тут. Есть что добавить? — показательно-ленивое движение в пол оборота, и Малиновскому, наконец, открывается полноценный обзор на источник звука. Алик улыбается так же — подчёркнуто-вежливо, качает залаченной головой. Такой, сука, красивый в своём пижонском белом костюме — никаких слов не хватило бы, чтобы описать, спроси вдруг кто. — Да нет, Рома-джан, это я так…вспоминаю былое. Мысли вслух. Хитрые омуты тёмных глаз, без всякого стеснения глядевшие Малиновскому в самую душу, транслировали несколько иное. Владелец их чуть наклонил голову, дёрнув выразительной бровью — подначивая, доводя, издеваясь. Прямо как пресловутый цыган над своим гопёнком, только тоньше и незаметнее, изящнее, на самой грани фола. Стук-стук-стук — траурно-чёрными ноготками по серебру и Малининым нервам. Два поглаживания большим пальцем — демонстративно, почти ласково. — Хор-рошо, а теперь, если наши голубки закончили собачиться, — Тончик тихонько рыкнул, но возражать не стал, а Лало весело оскалился, явно не впечатлённый суровым тоном — ему-то весь этот цирк был только в радость, — Чисто для приличия поинтересуюсь — все сказали, что хотели? Три головы опустились в дружном кивке. Малина почти успел поверить во вселенскую справедливость и отодрать задницу от осточертевшего кресла, когда из-за левого плеча до него донеслось настойчивое покашливание: — Я, вообще-то, хотел с вами одну вещь обсудить… Потому что, как говорят американцы, потехе час, а время…ну…делу, да. Не удержавшись, Малиновский всё же вздохнул.  — Давай, Гриш, выкладывай, что там у тебя. «Выкладывал» Гриша долго и нудно, путаясь в выражениях — что-то про спорт, ставки и выгодные вложения, которые любой желающий может сделать в его гениальный бизес-план. Малина рассеяно крутил в руках бокал, наблюдая сквозь хрустальные грани то за Лало, скучающе крутящим нож-бабочку, то за Толей, ёрзающим на стуле и пожирающим его глазами, то за бликами света от помпезной люстры. — И вот тут мы приходим к тому…к тому, что увеличивается…доход…короче, идите вы все знаете, куда? Всё равно не слушаете! — взвыл лидер «Железных рукавов» примерно тогда же, когда Тончик почти дотянулся под столом до чьей-то манящей коленки, а Малиновский поймал себя на том, что уже пару минут как залипает на определённый профиль с орлиным носом. Рука молниеносно дёрнулась обратно, бокал звякнул об стол, лезвия спокойно улеглись в рукоять, но, видимо, момент был упущен. — Да слушаем мы, ровно стелешь, только непонятно нифига, — попытался оправдаться Тончик, ероша и без того растрёпанные волосы. — Было бы понятно, если бы кто-то меньше…переглядывался. Пошли, парни, сами как-нибудь справимся, без этих вот… — гневно окинув всех взглядом из-под тёмных стёкол, Гриша дал знак своим и шумно удалился из помещения, хорошенько хлопнув дверью напоследок. — Думаю, на этом собрание можно считать оконченным. — несколько долгих секунд спустя резюмировал Алик, невозмутимо поднимаясь, чтобы с наслаждением вытянуться во весь свой немаленький рост. Оставшиеся словно отмерли — Лошало, кивнув Алику с Малиной, тоже направился к выходу, подмигнув на прощание Тончику. Тот ожидаемо навострился следом, чудом не забыв притараненную зачем-то спортивную сумку. — Мне это, по делам срочно… До связи, мужики! Лидер «Позолоченных лампас», не торопясь, допил оставшееся на дне бокала красное полусладкое. Потянулся, будто невзначай бросая куда-то за спину: — Поеду, пожалуй. Он даже успевает сделать несколько шагов до двери — только для того, чтобы в следующий миг оказаться в неё впечатанным. — Никуда ты, нахрен, не поедешь. Накатался уже, Аль, всё, — Малиновский дышит куда-то в шею загнанно, хрипло, будто только что поучаствовал в забеге на длинную дистанцию. — А если очень надо? — Алик разворачивается в кольце рук, чтобы оказаться с «проблемой» лицом к лицу, — Столько дел накопилось…  — Я тебя целую вечность ждал, змеюка вертлявая, вот и дела твои, — оторвавшись на секунду от покрываемого поцелуями-укусами участка тела, Малиновский рывком снимает о отбрасывает в сторону белый пиджак, нетерпеливо принимаясь за пуговицы, — Подождут. — Две с небольшим недели. Не драматизируй, — вопреки своим словам, Алик сам на ощупь щёлкает дверной щеколдой и сходу принимается за массивную металлическую пряжку чужого ремня, прижимаясь к его обладателю как можно ближе.  — Две недели и четыре дня. Задолбал по командировкам своим шататься, я тебе сто раз говорил… — Роман Александрович? — Мхм? — чувствуя, как изводившие ещё недавно своим мельтешением пальцы сжимают заметно натянувшуюся брючную ткань, Малина в отместку оставляет около ключицы особенно ощутимый укус, опускаясь ниже.  — Будь добр, займи свой рот чем-нибудь более полезным. На секунду они снова пересекаются взглядами — Алик смотрит сверху-вниз открыто, смешливо, с таким же наглым вызовом, как и тогда, много лет назад. — Другой разговор, Аль. Другой разговор… Белые брюки вместе с бельём быстро составляют компанию дорогим итальянским туфлям, и неугомонные пальцы находят себе место в тёмных вихрах.