Сакура

Когда Рёхей, с детства не знавший даже банальной простуды, стал периодически покашливать, в душе Киоко поселилась почти абсурдная тревога. Она убеждала его пропустить школу, оставить на время бокс, обратиться к врачам… Только брат всегда был упрямым и в свойственной ему манере отмахнулся, уверенным голосом заявив, что он ЭКСТРИМально в порядке, и всё скоро пройдёт. Не прошло. Если бы Киоко не решила именно в тот день протереть пыль во всех спальнях, если бы не кинулась к задыхающемуся у кровати Рёхею, если бы темных от крови и слизи цветов не было так много… Нежные лепестки сакуры на подушке встречали теперь Киоко каждое утро, до безумия иронично напоминая о скоротечности жизни. В голове беспрестанно крутились вопросы: как? Почему именно сейчас, когда жизнь наконец-то вошла в привычное русло и ничто не мешает ей быть счастливой, почему именно с ней? И кого она любила, сама того не понимая? Как оказалось, острая боль в груди, раздирающая корявыми ветвями изнутри, усиливалась при взгляде на одного конкретного человека — Хибари Кёю. Не милого Тсуну-куна, улыбчивого Ямамото или хотя бы вспыльчивого, но по-своему милого Гокудеру, а… Хибари. Её сердце выбрало Хибари. Звучало как приговор, если честно. Киоко не хотела видеть испуганные и сочувствующие взгляды, не хотела, чтобы даже в школе её преследовала тень бога смерти. Но она понимала: скрывать вечно не получится — уже сейчас друзья чувствовали неладное и задавали вопросы. Прежде всего о Рёхее. Огонь в глазах любимого нии-сана не гас даже в самые тяжёлые времена, продолжал гореть и после того, как он узнал о вероятности скорой смерти. Но груз несуществующей вины перед ней, не сумевшей скрыть первые признаки заболевания, практически уничтожил его. Никто не мог знать, что так совпадёт, даже врач утверждал, что Киоко не могла заразиться, ведь ханахаки прежде никогда не передавалась, только Рёхей не слушал разумные доводы. Он уже не просто не пытался излечиться — не считал себя достойным спасения. И белые водяные лилии продолжали свой рост внутри сильного тела. За это Киоко ненавидела себя ещё больше.

* * *

— Это Хибари? — Хана-чан, строгая и заботливая Хана-чан решительно остановила её жалкую попытку сбежать от вопроса, преградив путь. Она знала. — Почему ты так решила? — привычная улыбка дрогнула. — Киоко, ты пытаешься исчезнуть всякий раз, когда он появляется на горизонте. И хватаешься за грудь. Сасагава медленно отпустила ткань рубашки, действительно сжимаемую белыми тонкими пальцами. Свербение в лёгких усилилось. Отчаянно захотелось плакать, и Хана поняла ответ без слов. В её осторожных объятиях, задыхаясь от едва сдерживаемых рыданий, Киоко не могла избавиться от воспоминания о проклятых кувшинках, убивающих её старшего брата. У Ханы есть парень. Рёхей никогда не позволил бы себе встревать третьим лишним, а пронзительная холодная сталь глаз Хибари Кёи не даёт надежды ей. Их семье неведома удача. Но может, может… — Хана-чан, — начала она. — Как ты думаешь?.. И не смогла сделать вдох. Киоко слышала голос подруги, зовущей помощь, слышала крики взрослых и угрожающе спокойный голос, а затем её подхватили сильные руки, и воздух с хрипом ворвался в лёгкие запахом зелёного чая, железа и чего-то терпкого, такого незнакомого и в то же время родного. Ей ведь можно порадоваться? Хотя бы чуть-чуть, пока не нужно открывать глаза, и можно просто слушать мир, суетливый и привычный. Ведь совсем скоро… Взгляд у него всё такой же холодный. Киоко улыбается непослушными губами и наслаждается восхитительной свободой дыхания, давая себе на это ещё пару секунд. Пора поставить точку в очередной грустной истории о девочке и сакуре. — Хибари-сан, я…