Brownstone

1967       Ночью у тротуара притормозил «Жук», его двигатель, очевидно, сильно потрудился. Девушка грациозно открыла дверцу пассажирского сиденья. Затем с другой стороны появился молодой человек с темными кругами под глазами и онемевшими ногами. Они оба были морально истощены, а темнота пахла бетоном и едой навынос.       Она взяла свой чемодан и пальто, смотря перед собой. Это здание из коричневого камня, кое-где еще горел свет.       Ее сразу же тянет к двери перед ней — самый очевидный вариант, и она решительно пересекает открытую калитку, проходя несколько шагов, отделяющих ее от ручки. Однако мужчина берет другое направление, чуть правее. — Не туда, — небрежно бросает он, — сюда, — и спускается вниз.       Сильно озадаченная и слегка разочарованная, она поворачивается, и медленно, старательно следует за ним. 1968       Удивительно, а порой даже тревожно от того, как работают человеческие чувства, чтобы собрать воедино ситуацию и обстановку в те несколько мгновений, которые отделяют пробуждение от первого взгляда вокруг. Какой-то резонанс с реальностью, какое-то признание: да, все еще жив, кислорода хватит еще на один день. Иногда это укол сожаления после одной ночи в бурлящем желудке, или незнакомый, официальный аромат гостиничной мебели во время путешествия, или снова успокаивающее чувство принадлежности, принесенное лавандой и хлопковыми простынями в семейной спальне.       Проснувшись в постели Бенни на следующее утро после возвращения из Москвы, Бет сразу же многое заметила. Подушка пахла его кожей и шампунем, она также чувствовала свой слабый запах пота. Постельное белье не мешало бы постирать, но она была не в том положении, чтобы жаловаться.       Затем ее уши уловили гудок автобуса, капли дождя и ровный приглушенный храп. Ее руки и стопы были неестественно теплыми, голые ноги несильно вытянуты, и она отметила едва заметную боль в паху. Как ни странно — приятную. Она инстинктивно улыбнулась, и каждый мускул вокруг ее ямочек подчинился. Он нравился даже ее щекам.       Наконец ее веки открылись, и она подавила желание рассмеяться над тем, что увидела. Бенни крепко спал — голая грудь, лицо опущено, блестящая струйка слюны падала с его приоткрытых губ на мятую подушку. Волна нежности прошлась от ее сердца к мозгу и обратно.       Из всех уроков, преподанных ей в Метуэне, одним из самых ценных было умение двигаться бесшумно, пряча таблетки и свое мнение в жестокой стерильной тишине. Она собрала свою одежду и вышла из комнаты, не переставая улыбаться.       Ей пришло в голову, что, возможно, Бенни любит завтракать в постели — был только один способ узнать это.

***

      Она закрыла за собой дверь, и внезапно каждый звук стал более интенсивным, как будто пара невидимых берушей с хлопком была удалена из ее ушей. Моросил мелкий дождик, люди окликали такси, а справа от нее, всего в десяти шагах, в луже плескался большой сапог. Его владелец дважды тихо выругался на каком-то восточноевропейском языке, но может быть, это был чешский или польский.       Ну и ладно, — она закатила глаза. — Кого я обманываю, небольшое знание русского языка не делает меня гребаным экспертом в славянских языках, — призналась она себе.       Но что она знала наверняка, так это то, что мужчина был грузчиком: он как раз собирался нести кресло, направляясь назад к фургону, когда увидел ее и споткнулся. За ним следовал еще один крепкий рабочий, который, тяжело дыша, поднимал прикроватный столик. — Вы что-то хотели, мисс? — Нет-нет, ничего. Наверное, кто-то съезжает, — человек с креслом скорчил какую-то горькую гримасу. — Хотел бы, — пробормотал он. — Какой-то старичок. Очень одинокий, вдовец, родственников нет. Он вроде как умер в одиночестве неделю назад, — Бет уставилась на него с плохо скрываемым потрясением, переминаясь с ноги на ногу, и мужчина заметил ее смущение. — Да, мисс, это большой город. Восемнадцать миллионов душ, и ни одной нет дела до тебя, пока ты не сгниешь.       И внезапно из какого-то пыльного ящика воспоминаний раздалась холодная, шаблонная хвалебная речь:       «Я не была знакома с Уильямом Шайбелем, но мне говорили, что он не был религиозным человеком, скорее одиноким. Он исполнял свои обязанности спокойно и старательно».       Бет отчетливо слышала, как он говорит, что делать: «Пора королеве атаковать ладью». — Кто управляет продажей этого места?

***

— Ты купила дом. — Это квартира. — Ты вышла за завтраком и вернулась с домом. — И завтраком. Для нас обоих. Вот, я действительно не знаю, что тебе нравится по утрам, кроме секса и яиц. Как ты относишься к рогаликам? — И не просто гребаный дом, а соседний дом с моим домом. — Ну, во всяком случае, рогалик. И кофе. Угощайся. — Бэт. — Это стабильное вложение. Лучше, чем азартные игры или покупка обуви, — она закусила губу. Бет репетировала эту фразу, и в ее голове это звучало не так смешно. — Кроме того, я всегда могу сдать ее в аренду. — Да, конечно, сдашь.       Они перешли на кухню, и Бет налила им две чашки свежего кофе, после протянув одну Бенни. — Просто из любопытства, что ты купила первым, дом или рогалики? — Я подумала, что в Нью-Йорке никогда не закончатся рогалики и расставила приоритеты, — прагматично ответила она. Затем быстро и тихо добавила: — А ведь это большой город. Приятно заранее узнать своего соседа.       Бенни нежно посмотрел на нее и с ухмылкой поднял чашку. — Тогда тост за моего нового соседа. 1969       В апреле ее дом в Лексингтоне стал Хармон-Лодж — домом для незамужних матерей.       В июне в ее квартире из коричневого камня в Нью-Йорке появилась гардеробная и две зубные щетки в стакане на раковине.