Страсть глаза застилала

— Печорииииин! Печорин! — Грушницкий влетает в дом своего друга, шляясь, словно пьяный, по коридору, в поиске нужной цели. Настолько возбужден, что возможно, если бы на пути кто-то стоял, был бы тут же сбит и даже не замечен. — Печорин, представляете, я наконец получил офицерские эполеты!!! Эти чертовы звездочки! Теперь мне можно любую дверь буквально выбивать с ноги, быть на любом мероприятии! — Здорово. — Проговорил брюнет, когда товарищ наконец то появился в дверном проеме с бутылкой шампанского. — Печорин, это же, это же такое достижение! Я ждал-ждал и дождался! — Стой, ты получил приказ?! — Схватил Григорий Грушу за плечи, резко обернувшись. — Да! — Да-а-а-а!! — От радости следом закричал прапорщик, притягивая к себе и крепко целуя светловолосого в губы. У того бутылка алкоголя чуть ли не вылетает из рук, но пальцы машинально схватили горлышко крепко, другой рукой зарываясь в темные короткие волосы на чужом затылке. Они уже не замечали никого вокруг: ни врача, ни остальную прислугу. Старательно вылизывали рты друг друга, чуть ли не сталкиваясь больно верхними челюстями, сплетая языки в неизвестном танце. Бутылка шампанского была спешно поставлена на стол, а мужчины улеглись на рядом стоящую кровать: Грушницкий на спину, а Печорин на него. Светловолосый принялся расцеловывать шею напротив, оголяя ее, впопыхах отодвигая ворот одежды в сторону. Все мешалось, жутко раздражало, хотелось все порвать на тряпки и бросить хозяйкам, чтобы использовали для собственных нужд. Потому что его Гриша такой стройный, с тонким станом и широкими плечами, за которые хотелось укусить. Груша никогда себе в этом не отказывал, когда они оставались одни. Прислуга сразу все поняла, шеметом выбежала из комнаты еще на поцелуе, да двери плотно прикрыла. У господ столько эмоций, что свое возбуждение вмиг могут перенаправить в агрессию, а лишний хлопок по шее им не сдался, лучше спрятаться пока вопросов ни у кого не возникало. А знаете, у нынешнего офицера очень крепкие объятия. Они так сжимают, выбивая весь воздух, особенно если попался конкретно Печорин. Вот и сейчас, эти неслабые руки мяли, мяли и мяли. По спине прошлись, разминая позвонки сверху вниз, затем остановились на пояснице, заползая под одежду, вынимая рубашку из под штанов. Пальцы массировали горячую гладкую белую кожу, заставляя оппонента тихо постанывать от удовольствия. Постепенно одежда сбрасывалась, образовывая где-то у стула внеплановый сбор. На оголенные тела посматривала пара крестьян, да дивилась. Такой страсти они еще не видывали. Особенно между двумя мужчинами. Григорий, случайно глянув в окно и увидев непрошеных зрителей, хохотнул да подмигнул вперед, заставив необразованных смутиться. Прапорщик восседал на своем любовнике гордо, касаясь промежностью горячего крепкого пресса, чувствуя, как желанные руки все еще проходятся по спине, переходят на плечи, скользя по ним ниже, к рукам, далее переходя на грудь и пощипывая соски, даже оттягивая их, не поскупившись. Слабая боль была приятной, от нее Печорин запрокидывал на мгновенья голову и постанывал уже громче, начав имитировать слабые толчки бедрами, потираясь промежностью о пресс. От такого представления Грушницкий провел языком по своим зубам верхней челюсти и довольно утробно прорычал. Действия то у друга получше, чем у всех девок встречных вместе взятых. Рука все таки его потянулась за шампанским и открыла его. — Серьезно? Выпивать? Сейчас? — Вобрав побольше воздуха спросил Григорий, следом тихо простонав от приятных ощущений внизу. — Тш-ш-ш. Просто наблюдай, Гриша. — Ответил Грушницкий, открывая бутылку. Пенистая, янтарная жидкость, почуяв свободу, сразу побежала из стеклянной тюрьмы наружу, капая обильно на тело офицера. Он только этого и ждал, убрав бутылку обратно на стол. Пальцы собрали оставшуюся пену, которая постепенно становилась полноценным жидким алкоголем. Слабо похлопав свободной рукой по бедру, заставил Печорина привстать, тут же приставляя к проходу смоченный палец. Сначала вошел только он один, не став ждать, принявшись сразу двигаться, даже дикая сжатость меж стенок не волновала. Спустя пару толчков добавил второй палец, растягивая уже более ощутимо, расходясь в сторону в манере ножниц, касаясь подушечками гладких сторон кишечника, поглаживая их, надавливая. Вынув пальцы, смочил их еще шампанским и ввел внутрь снова, добавляя третий палец. Кисть двигалась живо, не щадя сил и трахая, заставляя партнера мелко дрожать от приятных ощущений. Выгнувшись и положив руки на крепкие ляжки Грушницкого, Григорий в голос застонал, запрокидывая голову назад и насаживаясь на пальцы посильнее. Пальцы покинули нутро сопровождаемые тихим недовольным выдохом. Хохотнув, офицер налил побольше янтарной жидкости на свой член и проведя по нему рукой пару раз, схватил прапорщика за бедра и насадил на свою горячую плоть, заставляя издать звук, близкий к громкому вскрику. — Что же ты делаешь со мной, Григорий, так жарко в тебе, да так сладко. Мочи нет, хочу до одури, позволишь ли ты сделать то, чего раньше не решался в полной мере? Аль откажешь? — Глаза его все на выпяченную шею посматривали. — Воля твоя, Гр-р-рушницкий. Только не перестарайся, а то пылок слишком. — Рвано выдохнул Григорий. Грушницкий, на еще больших радостях, резко сел на кровати, да сжал тело напротив в объятиях, начав двигаться. Темп становился все быстрее, яйца громко шлепали о внутреннюю сторону бедер, член Печорина интенсивно терся о торс светловолосого. Шея, плечи, ключица. Брюнета целовали целовали и целовали. Горячие желанные губы были повсюду, сменяясь порой зубами, которым уж очень хотелось поставить метку или засос, который продержится дня три точно. На вид такой глупый ребенок, не знающий, куда девать чувства и как их выказывать. Но когда остаешься наедине с ним и даешь волю снять одежду понимаешь - ребенок то повзрослел, просто не до конца. Григорий стонал, покрикивал, даже рычал, скребя короткими когтками по чужим широким плечам, заползая назад, за спину, утыкаясь носом в мокрую от пота шею. Было хорошо, хотелось, чтобы это еще подольше не кончалось. Такое единение ему по нраву. Ты даже забываешь на мгновенье, что на самом деле тебя многие в окружении ненавидят, а Грушницкий это лишь единицы, которые видят люди насквозь, отбирая лучшие качества и не брезгуя. От более сильного толчка Печорин выгнулся в чужих руках и громко ахнул, поднимая голову вверх, закатывая и тут же жмуря глаза от секундной боли в очах. Грушницкий же, укусил брюнета за шею, сжимая челюсти что есть силы, принося им обоим дискомфорт и боль. Но это было нужно. Пусть в бане мужики увидят, что этот прапорщик не один. Внутри Григорий ощущал, как горячее семя растекается, касаясь стенок, вытекая наружу по члену вниз. Следом липко стало и на собственном животе. Партнера настолько тесно прижимали, что белая жидкость точно осталась и на другом торсе. Приятная нега шла следом. Светловолосый, лёг на кровать, и утащил Печорина следом, теперь довольно поцеловывая шею, проводя по ней языком, параллельно сделав еще два толчка бедрами и выйдя из горячего нутра. Григорий был уверен, что крестьяне разбежались кто куда еще давно, поэтому даже не хотел глядеть в окно, устал. А Грушницкий поглядывал на бутылку шампанского. — Надо будет еще одну принести. Отметить то надо эти погоны. — Начал светловолосый. — Потом, все потом. Отдыхай, офицер. — Буркнул куда то в грудь Печорин, прикрывая глаза. А все таки, чтобы иметь любовь Григория, Грушницкому не нужны были никакие офицерские палеты. Просто потому, что несмотря на весь свой дряной и сложный характер, брюнет принимал своего друга таким, какой он есть и никакие княжны Мэри не могли этого изменить. Однако, это не означает, что новый горе офицер не пустится в запой на дня три. Русский же.