Silly life

      — Хей, Джиу… Джиу… Проснись.       Кайден смотрит в мертвые, стеклянные глаза своего ученика и не может поверить, что он не смог.       Не пришёл. Не помог. Не успел, хотя обещал быть рядом, учить и поддерживать.       — Прошу, проснись, Джиу…       Слёзы катятся, обжигая щеки и попадая на рубашку. Он прижимает к себе тело своего ученика. Рыдает взахлеб, смеётся, только смех у него нервный, с надрывом, отчаявшийся.       Он знал, что мальчишке не место среди пробуждённых, но все равно позволил себе привязаться, открыться такому светлому человеку и потерять его. Так глупо.       Потому что не успел.       Не помог.       Не пришёл.       — Прости, Джиу… Прошу, вставай…       Кайден знает, он не встанет, не рассмеется своим глупым смехом и не скажет, какой Брэйк великий и потрясающий пробужденный. Сильнейший, чёрт возьми.       Мертвые не смеются.       Мертвые не разговаривают.       Мертвые вобще ничего не делают. Они просто лежат и смотрят на мир своими стеклянными глазами.       Кайден плачет, не прекращая, не останавливаясь, выплескивая из себя всю боль со слезами на этот грязный, несправедливый мир, посмевшивай отобрать у него самое дорогое, самое яркое, что когда-либо случалось с ним в жизни, казалось, что он наконец понял тот смысл жизни, о котором многие любят говорить. И тут же, почти моментально, потерял его.       Он никогда не верил в лучшее, стремился к силе, совершенству, не замечая всех этих лживых людишек, окружающих его целыми днями. Наглые, самодовольные, напыщенные своими длинющими до сотого колена родословными сволочи. Он не хотел и не хочет принимать принцип действия такой системы, потому всегда шёл наперекор чему-либо. Всегда, с самого детства, как только открыл в себе способности пробуждённого, Кайден принял решение быть сильнейшим и ни за что не подчиняться выстроенной системе. Но на кой черт ему вся эта сила, если он не смог защитить самое дорогое, что встретил на дороге жизни?       Зачем ему всё это, если он не смог защитить своё сердце?       Со Джиу научил его верить, видеть в самом прогнившем ублюдке что-то хорошее. Вот только, это хорошее его и сгубило. Ударило ножом в спину. А с ножом в спине, как известно, не живут. С ним умирают, захлебываясь собственной кровью, пытаясь сделать хоть один такой нужный вдох. Светлые, до последнего надеящиеся на лучшее глаза в последний раз моргают и навеки застывают, покрываясь стеклянной пленкой. Грудная клетка перестаёт делать хриплые, надрывные вздохи, кровь прекращает бешено носиться по организму, застывая и медленно загустевая — кожа становится белой и болезненной, синей, тело холодеет, не оставляя никаких надежд на счастье. Его счастье умерло, захлёбывась кровью, у него же на руках, жуткой, мучительной и до одури отвратной смертью.       — Умоляю, проснись. Я ведь так и не сказал, что…       И он не скажет. Не сейчас. Может быть, когда-нибудь в будущем он сможет найти в себе силы признаться, что любил этого несносного юношу, но не сейчас, когда его мёртвые глаза смотрят в душу, заставляя рыдать от безысходности.       Может быть, когда-нибудь Кайден скажет, что…