***
Светло-розовые тени хорошо подходят к голубым глазам. Цвета легко оттеняют друг друга, дополняя, но не перебивая. Вики помнит об этом выигрышном сочетании с самого детства, помнит глаза матери, на веках неизменно блестящие изумительной дымкой. Единственное воспоминание. И слова отца, когда подросшая уже Вики начала упорно отвоёвывать право на макияж — «как же ты на неё похожа…». В тёплый вечер нет не найти ничего лучше воздушного платья, непременного белого, с широкими укороченными рукавами, но длинной юбкой. На ветру оно развевается как пушистый одуванчик, и Вики очень идёт белый, все признают это в один голос. Особенно Мисселина. Её, похоже, радует мысль, что среди Непризнанных действительно есть желающие примкнуть к ангелам. Таких сейчас становилось всё меньше и меньше, возможно, в ближайшем будущем это станет проблемой, требующей вмешательства. Быть ангелом ведь так скучно… Но для кого-то это — лучший выбор. Если надеть на запястья много браслетов, они будут звенеть друг о друга. В последнее время Вики почти не расставалась с ними, ей нравилось это мелодичное постукивание, неизменно приковывающее взгляды. Нравилось, как точно по команде напрягалась одна пара кроваво-красных крыльев, едва знакомое позвякивание опережало её шаги на несколько секунд. Последний штрих — аромат. Ненавязчивая сладость, ваниль и ежевика. Ади его любит. Сегодня такой тихий закат, облака похожи на накрученные сливки в сиропе. Их ждёт чудесный вечер – в кои-то веки можно просто расслабиться и забыть обо всём.***
— Ну и что ты тут забыла, Уокер? Еще полсекунды назад он был вдребезги пьян. Едва шёл, его прямо-таки шатало, он не помнил, чтобы когда-нибудь так напивался. Но весь глифт вдруг улетучился из головы как по щелчку пальцев, в голове стало гулко и пусто. В стиснутых губах больше нет онемения. И алкоголя во фляге тоже не осталось. Непризнанная сидит на перилах — зачем-то. Руки, как в кандалах закованные тонкими кольцами бесчисленных золотых браслетов, удерживают её как канарейку на жёрдочке. Наглый взгляд, до невозможного наглый. Из-под волнистого подола выглядывают две босые ступни, должно быть, замёрзшие. Люцифер сглатывает, глядя на них. — Сижу, — безразлично отвечает она, чуть приподнимая подбородок. Светло-каштановый локон, подобранный у уха золотой шпилькой, соскальзывает с плеча к полуобнажённой шее. — Слепой, что ли? — Ты сидишь у моей комнаты. — Не я виновата, что у твоей комнаты такая удобная лестница. Она даже не пытается играть в ложь, как очень любила раньше и как у неё хорошо получалось. Надоели дешёвые спектакли? Слабо верится. Как и в то, что он действительно больше не пьян и полностью себя контролирует. В этот раз у неё не прокатит. Уокер не выведет его из себя, пусть хоть прямо здесь закатит оргию с десятью демонами. Вряд ли кто-то бы удивился, устрой она подобное – она способна. — Проваливай, — Люцифер пересиливает себя и делает шаг назад. — Не забудь передать привет всем своим… Он стоял достаточно близко. Как раз в полную длину её руки с ладонью вместе. Идеально для пощёчины. Громкой, сильной, чтобы дёрнулась голова и от ярости застучало в ушах. Люцифер не попытался увернуться, хотя вполне бы успел. И они оба это понимают. Уокер, кажется, только и ждала того, чтобы её за волосы стащили с перил. Ох уж это очаровательное детское лицо, как специально созданное для пушистых белых перьев и мягких платьев. Насквозь пропитанное грязной ложью, но по-прежнему чистое и невинное, с донельзя честными глазками — цветом, разумеется, как же иначе, точь-в-точь рассветный эфир, другого быть и не могло — обезоруживающий взгляд которых подкупит даже самого матёрого обманщика. Ей нельзя не поверить. Может, вот он — особый талант мисс Уокер? Быть грязной шлюхой и всем казаться образцовой Непризнанной, всем своим видом показывающей — я будущий ангел! Я лучусь светом и теплом! Верьте мне! Любите меня! Шлюха. — Что, не нравится слышать о себе правду? — горло сжёвывает его смех, выплёвывает наружу перебитые хрипящие куски, Люцифер как будто задыхается, но ведь ему так смешно. Дверь в комнату звучно хлопает, отрезая этот нелепое хихиканье, оставляя его только для двоих. — Помнишь, как говорил Фенцио: умей признавать свои ошибки, и тогда… Уокер стала быстрее, или, может, он — медлительнее. Её совсем не такой хрупкий, как раньше, кулак, с упоением врезается Люциферу в переносицу. — Что, не нравится получать по морде? И хохот. Больная сука действительно хохочет, ей вторят эти невыносимые браслеты, которые надо переплавить в одну цепь и затянуть на её такой хрупкой шее, с которой никогда не сходят засосы — от Ади, Люцифера и хрен знает кого ещё. Люциферу плевать. Это не его девушка, она ему никто. И однажды он её убьёт. Быть может, этой ночью. Кости этого бесполезного кожаного мешка, именуемого Непризнанной, хрустят как игрушечные. Она, наверное, мечтает, чтобы их пересчитали, убедились в их целостности, а потом спаяли в одну. Поэтому, наверное, идиотка-Уокер так и рвётся в эту провонявшую её гнилой душой комнату — напивается грубости и чужой злости, наслаждается яростью, ей же и спровоцированной. Ей хочется криков, боли, слёз. Не только получать, само собой. Дарить. Втиснутая в нишу стены, придавленная за плечи и горло, эта дрянь не теряет ни толики своей отчаянной спеси. Лицо перекошено, глаза брызжут бешенством, а нескончаемый поток проклятий отчего-то совсем не портит линию губ, вкус которых преследовал Люцифера каждую грёбаную ночь. И когда он бросится вперёд, на кулак намотав будто весь её затылок, заставив замереть и принять нервный, полный яда поцелуй, Уокер изо всех сил клацнет змеиными зубами, смажет эти минуты демонической кровью. Не жалея. Будто пытаясь сожрать. — Чёртова дура! Мерзкая. Зазнавшаяся. Тупая. Стервозная. Отвратительная. Её ничем не исправить. Ад выплюнет её, не захочет зубы портить. Её надо уничтожить, перетереть в порошок. По пальцу, по волоску. Снять кожу единым надрезом, увидеть, наконец, ту зияющую тьму, ревущую под зефирной оболочкой, до которой никто не в силах добраться. — Думаешь, я пришла сюда, потому что ты мне нравишься? — крылья Уокер со лживой жалостью слабо стелятся по мрамору стены. — Потому что единственное, что ты умеешь делать хорошо — это трахаться? Меня от тебя тошнит. Его от неё тоже. Зачем, зачем только он позволяет этому случаться снова и снова? Считать на теле синяки, оставленные не отцом? Непризнанная тягается с Сатаной. Забавно. — Тогда, может, стоит рассказать об этих встречах своему парню? Раз я тебе так противен?! Уокер мечтает убить его не меньше, чем он её. Это слышится в её сдавленном крике, в резкости каждого движения — не играет, а действительно вырывается, — в дикости не раненого, а обезумевшего животного, с которой она вцепляется ему в лицо острыми, точно специально для этого заточенными ногтями. — Вперёд, — шипит она, тяжёло дыша. Кровь полыхает на лице под кожей щёк, румянец неровный, растёкшийся. Тем ярче сияют в блаженном свете невинности ангеловы глаза. — Беги. Рассказывай. Он не отпускает, а отбрасывает от своей ладони её помятую шею. Впечатывает в стену, зная, что Уокер ударилась затылком, чеканит шаг назад. Сучка не сползает к полу, как в первый раз, давясь слезами. Удерживается, хоть и покачивается из стороны в сторону. И бросается вон. Пушистые крылья медленно, точно неохотно исчезают в ночи.***
Парящей в воздухе Вики Уокер сложно не залюбоваться. Странно, что она была рождена человеком, ведь была создана исключительно для полёта. Удивительный талант. Тренер по крылоборству не сразу разглядел её способностей и теперь очень об этом жалел. У Уокер был потенциал — эта фраза уже всем успела осточерчеть. Уокер то, Уокер это. Если Уокер захочет, она может добиться успеха, стать чемпионкой, посвятить высотным пляскам новый, бесконечный уже отрезок времени… Пытаться переплюнуть свою мамашу, другими словами. Любое деяние Непризнанной судят её невероятно знаменитой родительницей. Нельзя не признать, что эта парочка многим успела надоесть. Только Уокер-младшая всё равно всегда и везде будет в центре внимания. И никто, кажется, не мог понять почему. Да, она красива, но мало ли в Школе смазливых лиц? Перед самой обычной Непризнанной всегда вились толпы что ангелов, что демонов, а потом она оказалась как бы занята, но ведь неофициально… А так взглянешь — Непризнанная, такая же, как и сотни других. Вечно в светлом, завитые локоны, ленточки-рюшечки. К ангелам хочет. На этой тренировке ей в пару достаётся Лилу. Если ничего не изменится, вскоре они станут подругами, ведь все ангелы обожают записывать в друзья любого прохожего. Сейчас на них одинаковая неброская форма, сейчас они на равных… А Вики белый идёт больше, чем рождённому ангелу. Ну что за нелепость? Они взлетают одновременно. Кружат друг напротив друга, нерешительно как-то, слишком осторожно. Демоны разочарованно вздыхают, кто-то бодро выкрикивает бессмысленные советы — хочется веселья, зрелища, а от девчонок такого не дождёшься. Уокер всегда берёт манёвренностью, уходит от ударов быстро и легко, выматывает соперника понемногу, но терпеливо. Не то что Люцифер, к примеру. Один раз ударит и будешь неделю торчать в лазарете. — Лилу, ну разберись ты уже с этой!.. — нетерпеливо кричит Астр, тоже наверняка уставший от этого вялого танца. Все устали. А карамельная парочка уже скрывается в чернеющих тучах. Холодает, ветер, точно отыгрываясь за вчерашнюю теплоту, становится резким и отрывистым. Острая морось, сбежавшая с облаком, бьёт по щекам и глазам – большинство тут же возвращается к разминке, не желая высматривать наверху двух припозднившихся уже ангелят. Что, в конце концов, может произойти интересного? Одна рано или поздно подрежет другую, и обе деликатно спустятся вниз, обмениваясь любезностями. Скукота. Завидев появившуюся наконец тень, ученики теряют к этому «раунду» последний интерес. Одна только Мими продолжает напряженно всматриваться в крылатый силуэт… и по её лицу внезапно проскальзывает гримаса ужаса. — Тренер! – кричит она, и десятки глаз мигом устремляются к ней. — Смотрите! Одна фигура не опирается — безвольно висит на другой. Лилу. Правая рука верёвкой обвила плечи Уокер, голова болтается точно шарнирная… и на месте правого глаза зияет кровавый провал. Чёрные ручейки пробороздили шею, скопились у воротника… А волосами, не прилипшими к ней, играет разъярённый ветер. — Уокер, что произошло?! – тренер, вечно собранный и размеренный, похожий на контуженного червя, взволнованно заскакал вокруг раненого ангела. Выглядит омерзительно. Жить, конечно, будет. — Уокер?! — Я-я не винова-ата-а! – тянет Непризнанная, её голос дрожит, связки вот-вот лопнут от скопившихся в горле слёз, испещривших её лицо как лицо Лилу – вытекший глаз. — Это случайность, клянусь вам! Лилу корчится на быстро намокшем поле. Первая красавица среди беленьких, а сейчас на неё страшно смотреть. Ученики отворачиваются один за другим. Дино опоминается, берёт её на руки, не напуганный, но шокированный. Давно уже тренировки не оборачивались ничем подобным. — Не вините Вики, — внезапно скулит она за миг до того, как тот раскрывает уже свои широкие, с потемневшими от дождя перьями, крылья. — Это я… я не удержалась… Последние её слова уносит ветер. Дино улетает быстрее, чем кто-либо успевает переварить услышанное — на поле остаётся лишь небольшой кровавый след, уже размытый водой. И Вики. Возле него. Тишина пугает. Уокер сжимается, чувствуя на себе пытливые немилосердные взгляды поражённых однокурсников. Длинная коса расплелась, безвольно повисла вдоль трясущегося плечика. И эта спортивная форма ей так велика, а она закутана в неё как конфета в обёртку – слабая, перепуганная, несчастная. — Я не вру! – почти кричит она, уголки губ как скрепками прибиты книзу. — Не вру! Этот ветер, он… Лилу потерялась в облаках и, наверное, не заметила башню, я услышала её крик и… Я пыталась ей помочь! — Вики, тебя никто ни в чём не обвиняет, — Ади первым делает шаг вперёд, тянет к ней руки. Кто-то должен был это сделать. Вики смотрит на него злым недоверчивым зверьком, окружённая молчаливым осуждением, в одну секунду загнанная в угол… Но во взгляде каждого читается — они ей верят. Лилу только что подтвердила это. А некоторые демоны и вовсе одобрительно хмыкают. Может, теперь ангелы будут меньше зазнаваться? — Такое случается. Тебе, например, недавно крылья… Ади подходит к ней, кладёт руки на крепко прижатые к талии локти — донельзя очаровательная картина. Они хорошо смотрятся вместе, особенно сейчас, в эту непростую минуту. На запрет все дружно закроют глаза. Это же простая формальность. Вопрос исчерпан.***
Лежать с ней на одной кровати — что бальзам на искорёженную душу. Волна каштановых волос на изрытой слезами подушке, блаженно прохладная кожа с запахом свежих поцелуев… и тишина. После всех этих событий они просто хотят вдвоём помолчать. Ади никогда не думал, что так всё получится. У него, в конце концов, были принципы. Закон всё еще имел вес. Сэми по-прежнему навещал бывшего возлюбенного особо долгими ночами, заставляя выкатываться из постели, дрожа всем телом. Но Вики… Сложно было не повестись на ласковый блеск лазурных глаз, противиться очевидному… Да и ведь их никто не осуждал. Все всё понимают, не дети. У Мими, правда, на лице будто застыл немой вопрос — помнишь ли ты? Помнишь, на чью сторону уйдет твоя девушка? И что об этом думаешь?.. Ничего не думает. Обнимает и молчит. — Хотя бы ты на моей стороне, — пробормотала она ему в грудь, почти до треска натягивая ткань футболки. Внешняя слабость её рук очень иллюзорна. — Все точно сговорились… Неправда. Вики будто не понимает, что даже устрой Лилу истерику, крича, что там, наверху, однокурсница набросилась на неё и выдрала ей глаз, ей бы никто не поверил. В репутации Вики сомневаться не приходилось, да и нет у неё причин для такой жестокости. Это… Это же Вики. И все считают, что сам Люцифер за ней волочится. Говорят об этом Ади с ехидными смешками или даже сочувствием – приглядывай, мол, за своей, я вот слышал… Десятые слухи из одного рта в другой. — Поговорят и перестанут. Она очаровательно, по-кошачьи мягко поглаживает его щёку. Иногда казалось, что мнимое свечение вокруг её головы было способно ослеплять. — Знаешь, Сэми был очень… очень храбрым. Думаю, только я знал об этом наверняка. Всё же мы не могли позволить проводить много времени вместе, и… Я так по нему скучаю, так скучаю, так скучаю, о Шепфа… Вики убирает руку, остриё ногтя прочерчивает ореол тонкой кожи под глазом. Неприятное ощущение. Ади неосознанно почти морщится. — Что-то не так? Хочется сказать «милая», но ей такое не нравится. «Любимая», но она может не понять. В минуты редкой нежности на её лице застывает такое неопределённо-странное выражение, будто она не понимает происходящего, хочет от этого отстраниться. А вот Сэми… Нет, Сэми пора выброить из головы. Теперь есть только она. И её холодные объятия. — С нынешней любовницей обсуждаешь предыдущего? — цедит она, нависая, упираясь по обе стороны от головы напряжёнными руками. — Спасибо. — Прекрати, — прикасается к её запястью осторожно, успокаивающе. Что взять в ладони уголёк, толку — чуть. — Ты мне не любовница. Когда-то стала ею быстро и внезапно, но захотела сменить статус. Вернее, Ади захотел. Вики у него этого не просила. Она вообще никогда и ничего ни у кого не просила, старалась сохранять самостоятельность – из неё получится замечательный ангел-хранитель. Может, по крайней мере, получиться. — Это ты прекрати, — она с неожиданной резвостью вскакивает с постели, согретой общим теплом и торопливыми стонами, и подхватывает с пола растёкшуюся лужу нежно-голубого платья. Лёгкое, свободное, но скрывает тело как доспехами. — Прекрати! — Прекратить что, Вики? Нет, не то. Почему ты так поступаешь, Вики? Ты же лучшая из Непризнанных. Ты лучишься добром и теплом, у тебя единственной из всех есть личный дракон, выбравший отчего-то именно тебя. Ты смеёшься как ребёнок и пытаешься помочь каждой букашке. Ты… тебе так идут снежные перья. Ты же хорошая, Вики. — Играть в любовь, — выплёвывает она с полуулыбкой, — и не смотри на меня так. Это всё бессмысленно, Ади. Временно. Сердце рвёт на части. Её изящные ручки вонзаются в его слабое биение и сжимают, пытаясь заставить остановиться. Несчастный взгляд и ядовитые слова. Трясущиеся губы. Бедная Вики, неужели хочет отвадить его от себя, предотвратить неизбежное?.. А в груди так тесно… И дышать всё тяжелее. С каждым её отрывистым движением, вместе со звуком затягиваемого пояса… — Не уходи, — шаг вперёд, к ней. Она просто запуталась и устала. Ей надо помочь. Снова этот грустный, беззащитный взгляд. Покачивание головы, растрёпанные локоны мотаются по спине и плечам, приоткрытым чуть больше нужного — шейная тесёмка платья не завязана. Расцелованные ключицы. И молниеносно занесённая рука… В комнате пахнет остервенением. Вики бьёт его по лицу не по-девчачьи — звонко, кокетливо, по щеке. Она бьёт со всей силы, сцепив зубы злостью и ни о чём не думая. Зловещий выпад Субантры, вышедшей на охоту. И эта улыбка, милая, очаровательная, непринужденная улыбка хорошего ребёнка, самая естественная из всех улыбок на свете, нарисованная для её не закусанных губ… Самая красивая улыбка на свете от самого противоречивого в мире будущего ангела. Сопровождала Ади каждую минуту после смерти любимого. А теперь убивает заново.***
Приходи ко мне на рассвете… Кто и когда пел Люциферу эту песню? Он не помнит. Восход сегодня будет пятнистым, рассечённым. Весь вечер не утихал ураган, хлеща по крыше Школы шипучим дождём, и лишь к полуночи закольцевался в благозвучную тишину. Ночь мглистая и непроглядная, на Востоке разлита чернильной прорезью. Темней всего перед рассветом. Демон вышел из комнаты, откликнувшись на неслышимый зов, понимая, что должен. Не хотел, и всё же взмыл в пустую беззвёздную впадину, не зная, куда лететь и у кого молить о помощи. О Шепфа, великий и ненавистный, сукин ты сын, чтоб ты сгинул, умоляю, избавь меня от этого проклятья. Выскреби из меня Уокер так, как она выскребает мою кровь из-под ногтей. Помоги Уокер. Спаси Уокер. Что тебе нужно от Уокер и как давно ты поселил в ней зло? Протяни мне свою ладонь… Утёс над Школой похож на выдранный из ниоткуда кусок земли, неаккуратно отрезанный огромным ножом. Люцифер не мог знать, что найдет Вики здесь. Но это так. Её энергия ярка как никогда, запах, броский и опасный, не перебить ничем и никогда. Отравленная кожа Уокер плодит на его собственной невидимые язвы. Каждым взглядом, каждым словом. Несостоявшимся поцелуем. Она снова в светлом. Голубое платье, почти балахон. Ровный каскад прямых складок падает к самым ступням, верхние тесёмки развязаны и путаются в волосах. Ночной бриз обрисовывает контур тела одним-единственным движением. Люцифер приземляется возле, понимая, что растратил всю ненависть по дороге сюда. Лживая сука. Вот она кто, ни больше, ни меньше. Меченная-перемеченная всеми подряд, грязная, истасканная чужими постелями и мерзким враньём, всю ненависть к ней и её безумию не описать ни на одном из языков этого мира, не выразить ни одним ударом. Она чувствуется только в поцелуях. В прикосновениях, разбитых яростью. В сдавленных криках и задушенных желаниях. Всё это читается в их пересёкшихся взглядах. Его, остром, но усталом… и её, кристальном и прозрачном, и в то же время захлопнутом ото всех и бесконечно глубоком. Выжженная земля и инеевая пустыня. Кровь на льду. — Я ненавижу тебя, Уокер. Он уверен: она рада этим словам. Это стабильность. Правильность. Он ненавидит её, а она — его. Она сумасшедшая, выдыхает безумие, и он вдоволь им надышался. Впустил это в себя, впитал в плоть, позволил душе начать разлагаться. — Я ненавижу всех, — безразлично откликается она. Мир не заслуживает невероятной честности этой Непризнанной. Величайший кукловод в истории Школы. Не ангел и не демон, объединивший в себе три стороны с весёлой непринужденностью акробата. Была никем, остаётся никем, а перед ногами – чёрное и страшное будущее. Расскажи мне легенду о лете… В стиснутом кулачке Уокер мелькает краткий отблеск стали. Она не пытается его убить. Подходит почти танцующе, не тая больше маленького ножа, уже порезавшего ей ладонь, тянет его к лицу Люцифера, точно желая погладить. Кончик лезвия нежно почти вспарывает подбородок. Аккуратно. Ласково. Просто на память. — Этим же огрызком ты обрадовала Лилу? Уокер хихикает и прижимается к нему вплотную. Просит прощения и сглаживает боль на лице одновременно. Обманывает снова. Сейчас это лезвие пронзит демонову шею. — Лилу сама виновата. Слепая курица. Нож танцует дальше. Нож чертит шрам сквозь губу, не дрожа, не ускальзывая, нож распускает кровь надо ртом, чтобы безумная сучка могла её слизнуть. Укусить, заставляя размокнуть зубы, языком очертить контур верхней и клыком убедиться в мнимой целости нижней. Вцепиться в волосы на затылке и позволить игрушечной иголке, так славно им послужившей, упасть, наконец, в траву, освободить и вторую руку. Стоять неподвижно, когда лживая одёжка, полупрозрачный шёлк, будет разорвана от самой груди и пущена на ветер. — Ты сумасшедшая, Уокер, — злой шёпот в голую, наконец-то полностью голую шею, бархатную, как и раскинувшееся над ними небо, великолепное и безучастное. Проявит ли оно свой гнев хоть единой молнией, когда Люцифер возьмет Непризнанную прямо здесь, у его всевидящего ока? — И тебе это нравится. Росистая трава липнет к телу. Тоже хочет забрать треклятую лицемерку себе. Но не сегодня. Хватит с неё простых стонов, их будет предостаточно. Месть за каждую общую рану, за все переглядки и злой смех. За потерянный, искалеченный разум. — Да. Нравится. Золото рассвета они встретят телом к телу. В одном помешательстве на двоих.