Наполни мои лёгкие кислородом

Чак впервые увлёкся парнем за год до того, как решил стать вторым пилотом своего отца. Это было шесть лет назад - тогда лицо Райли Беккета мелькнуло на экране, и не один, а три раза; он и его брат, одетые в белую броню, только что вернувшиеся с поля битвы с гордыми, счастливыми улыбками на лицах. «Он восхитителен», - подумал Чак тогда. – «Чёрт побери, хочу быть таким же, как он.» Подавленное, полное ужаса выражение на лице его отца, когда он услышал о пилотировании, было достаточной причиной для того, чтобы передумать. Но недостаточной для того, чтобы помешать ему записаться на следующий год, когда погиб Янси Беккет, и Райли Беккет, этот чёртов трус, исчез с лица земли. _ Иногда он задумывается над тем, что же он тут, к чертям, забыл вместе со своим отцом. Его отец, Великий Геркулес Хэнсен, всегда первый и всегда лучший, в душе очень эмоционально нестабильный человек. Кроме того, Чак может назвать тысячу и одну вещь, которых недостаёт его отцу, но он также знает тысячу и два качества, которые он хотел бы у него перенять. И только это имеет значение. - Когда маршал впервые подверг их испытанию для установки прочной связи, это было похоже, за отсутствием лучшего слова, на то, что тебя по лицу ударяет туева хуча кирпичей. Только в данном конкретном случае кирпичи были ещё и металлические, и некоторые из них чуть не раздавили ему гортань. Чак не мог дышать из-за внезапного натиска эмоций и воспоминаний, передаваемых прямиком в его голову: мать улыбалась, на ней было розовое платье с цветами, и Макс – тогда ещё совсем щенок – жалобно смотрел с другого конца улицы, и отец смеялся над глупыми мамиными шутками и взъерошивал волосы, когда ветер усиливался, и Чак хмурился, глядя на небо. После Стэкер одобрительно хлопнул их по плечам, на лице его играла довольная улыбка. Они не разговаривали друг с другом и не смотрели друг другу в глаза целую неделю. Словно им пришлось снова переживать смерть мамы. _ Доктор Гейзлер был одним из тех людей, которые могли бы возглавить список Чака «Самые странные люди, которых я когда-либо встречал». На самом деле, он занимал второе место, сразу за своим другом – или кто он там? – доктором Готтлибом. Чак подумывает пересмотреть свой список, глядя на тарелку, полную чего-то, что, он уверен, совсем несъедобно, которую протягивает ему доктор Гейзлер. Чак моргает и закусывает губу. - Что это за хрень? Это даже не звучит как вопрос. Чак тычет вилкой в лужицу чего-то жёлтого, и это определённо не яичница. Оно вздувается и отзывается странным чмокающим звуком. Доктор смотрит на Чака так уничтожающе, словно… Что? - Это яичница, - голос доктора Гейзшлер звучит с гордостью, как у домохозяйки, которая наконец-то не пережарила обед. – Ты попробуй. Я пробовал. На вкус лучше, чем на вид. Теперь уже Чак смотрит на доктора, как на идиота. - Яичница, ага, - повторяет он недоверчиво. Оскал доктор делает его похожим на психа. Недалеко от них Макс обстоятельно обнюхивает свою собственную тарелку. Он соскальзывает с кресла, падет на пол и не двигается. Вообще. Чак смотри на своего возможно уже дохлого пса, потом на улыбающегося доктора. - Ох, да, - доктор пытается изобразить святую невинность. – Может, это и не яичница. - У тебя две минуты, - Чак начинает разминать мышцы, и доктор Гейзлер бежит так, словно ему на спину приклеили Кайдзю. - Через полчаса Макс просыпается со счастливым лаем и бегает вокруг ног Чака, словно он не видел его как минимум полвека. Доктор Гейзлер всё ещё бегает от него. День потихоньку налаживается. - - Ты же знаешь, я смогу это сделать, - Чак слышит, как Мако произносит это, обращаясь к маршалу - или к Стэкеру - да какая разница. – Если ты дашь мне шанс… - Нет, - твёрдо отвечает Стэкер. Он смотрит, как лицо Мако превращается в пустую безэмоциональную маску, и она возвращается на свой пост к пульту управления. Макс берёт инициативу в свои руки и радостно ковыляет к девушке. Чак следует его примеру и передаёт ей леденец. Просто потому что он может. Мако смотрит на него, склонив голову, непонимающе моргает. - У меня лишний. Ешь, - он скрещивает руки на груди. А потом чувствует себя полным придурком – что это он такое сделал вообще? – и утаскивает прочь подвывающего Макса. Он не видит улыбки, которая появляется на лице девушки, но она вряд ли предназначена ему, бросьте. - Ходят слухи про старого пилота, которого снова призывают на службу, парня, который потерял своего брата пять лет назад, и всякое такое. Бла-бла. Чак слушает их – конечно, он же не совсем идиот – и пробирается в комнату Мако, пока она составляет список возможных кандидатов на второго пилота. Он находит папку спустя пятнадцать минут, и написанное на ней имя ослепляет его, словно вспышка. Райли Беккет. - - Что с тобой? – спрашивает отец, когда они идут в очередной рейд. – Гейзлер опять пытался отравить твою еду? - Он не сможет, даже если будет пытаться тысячу лет, - отвечает Чак. – Всё со мной в порядке. Не надоедай. Скептичный взгляд отца наталкивается на одну из лучших защитных масок Чака. Голос Стэкера вырывается из колонок, и они не разговаривают до приземления. Позже Чак улыбается, и плюётся, и ругается о некомпетентных пилотах и так далее, и отец смотрит на него осуждающе всё то время, пока Мако рассказывает им о новом пилоте, Райли Беккете, который скоро присоединится к их маленькой команде. Чаку всё равно. - Пошли, малыш, - подзывает он Макса, и они уходят за деталями к посту Стэкера. У него есть дела и поважнее. - Первая встреча не проходит гладко. Конечно, а что он вообще ожидал? Что его кумир будет выглядеть не как поверженный герой, даже по прошествии пяти лет? - Да ты просто пушечное мясо, - бросает Чак прямо в лицо Райли – самого, блять, Райли Беккета! – а потом запирается в собственной комнате. Это по-детски, он знает, и теперь даже его пёс смотрит на него осуждающе, но Чаку всё равно. - Северный ветер куда холоднее тех, что дуют на востоке, это очевидно. Гонгконг состоит из плавящего кожу солнца и чириканья птиц, и здесь так жарко, господи. Потому неудивительно, что Беккет подходит к нему, пока тот копается в запчастях Стэкера, одетый только в тёмные выцветшие джинсы. На нём даже сапог нет, матерь божья, зато у него есть пара ничего себе лодыжек. И пальцы. Пальцы тоже хороши. Чак почти готов размозжить себе голову и отрезать руку, когда Беккет садится рядом, и эти гибкие мыщцы, и загорелая кожа, и… Да. Блять. Чаку стоит немалых усилий вернуться к своему занятию и игнорировать тихий смех отца где-то совсем рядом. Металл, зажатый между пальцев, на ощупь холодный, и Чак ищет инструменты, пока Райли молчит. - Итак, - наконец произносит Беккет. – Прости, что надрал тебе задницу. Как-то это было не по-мужски. Чак фыркает, но улыбается. Слегка. - Это я виноват. Не стоило такого говорить. Передай Мако мои извинения. Потерял терпение, и меня понесло. Она восхитительная, и я её люблю. Она словно уменьшенная версия Саши, только более милая, потому что нельзя просто так назвать Сашу милой и потом выйти сухим из воды, и… - Уоу, - Беккет просто вынужден прервать эту тираду. – Дыши ровнее, а то такое ощущение, что у тебя сейчас начнётся паническая атака. Чак ничего не говорит, потому что, ну… возможно, она самая чуть и не началась. Только вот рука Беккета на его плече, и дыхание у Чака перехватывает, когда он пытается закинуть молоток в ближайший ящик. Беккет убирает руку. - Извини. Просто… Мой брат тоже так делал – копался в машинах, когда нервничал. - Я не нервничаю, - бормочет Чак. Беккет смеётся, запрокинув голову и показывая все свои тридцать два наибелейших зуба. Чак хмурится и бросает в него грязную тряпку. - Хватит ржать. - Да, конечно, - в голосе его ещё слышна улыбка, но смеяться он перестал. – Ты рискуешь жизнью ради спасения мира, собираешься взорвать несколько бомб. Под водой. Конечно, ты не нервничаешь. - Саша вон не нервничает, с чего должен я? – они оба смотрят туда, где около Альфы возвышается Саша… Она нервно крутит локон своих волос. Чак вздрагивает. Говорит о том, что время неподходящее. Беккет пытается скрыть улыбку. - Точно. Ладно, просто, будь осторожен! Мы и так достаточно людей потеряли, терять ещё и тебя не хочется. Чак смотрит на него, не в силах ничего сказать. - Ты хороший пилот, Хэнсен, в этом сомнений нет, - произносит Беккет и уходит. Чак делает вид, что вовсе не краснеет, и набрасывается на еду, не обращая внимания на смеющегося отца и Макса, которого тот держит на руках. И пёс на его стороне, предатель. - Конечно, Вселенная их ненавидит, и они теряют «Красный Тайфун» и «Черную Альфу» меньше, чем через час. - У них нет времени скорбеть по пилотам, но Чак урывает секунду, чтобы забежать в комнату Алексея и посмотреть на фотографии, пришпиленные к стене. - Ты хорошо их знал? – Беккет стоит в дверях. Чак не поднимает взгляда, собирая фото в коробку вместе с остальными. - Саша была замечательной. Никто с ней не связывался, не только из-за Алексея – она была страшна в гневе. Однажды какой-то техник попытался с ней флиртовать, а она так на него посмотрела, что он чуть от страха не обделался. Алексей плакал от смеха. Хорошие были воспоминания, одни из тех, которыми Чак дорожил. Отец тогда тоже смеялся. - Тройняшки были те ещё сорванцы. Пробирались в нашу комнату, подкладывали жуков в подушки или притаскивали бомбы-вонючки. Может, у доктора Гайзлера их забирали, не знаю. На следующий день они извинились, а потом опять творили всякое. Алексей их обожал. Они надолго замолчали. Воздух в комнате так пропитался горем, что им невозможно было дышать. Наконец, Чак поднимается, аккуратно держа коробку. - Мы должны довести дело до конца. Чтобы их жертвы не были напрасными. Беккет улыбается. - Ты и вправду кричишь «Вперёд, Эврика!» во время боя? - О, заткнись. - Отец догнал его в лифте. - Знаю, - говорит Чак, ненавидя себя за дрожь в голосе. – Не нужно мне ничего говорить. Я всё знаю. От того, как исчезает с лица отца это напряжение, и сердце может разорваться, и Чак удивляется, почему им потребовалось так много времени, чтобы во всём разобраться. Он наклоняется, чтобы потрепать Макса по голове, вспоминает всё то, через что им пришлось пройти, как он был раздавлен, а отца не было рядом. - Позаботься о нём, - просит Чак, обращаясь к обоим. Он уходит. Двери лифта закрываются. Чак закрывает глаза и думает о Сиднее. - - Я прикрою твою спину, - сообщает Беккет. – Надеюсь, ты это знаешь. - Я знаю, - отвечает Чак, думая об отце. – Я твою тоже. - Хм. Твоя выглядит соблазнительнее. Чак краснеет и смотрит на него – в изумлении – а Беккет смеётся. Он всегда смеётся. - Ладно, я серьёзно. Насчёт всего. Он идёт к «Бродяге», оглядывается через плечо, ухмыляется, а Чак откровенно пялится. И ничего не может с этим поделать. К нему подходит Мако и ободряюще хлопает его по плечу. - Чак не считает себя совсем уж наивным. Он знает, что всё закончится плохо, где-то глубоко в душе. И ему всё равно больно – так больно, словно в него врезался поезд – когда становится ясно, что смерти действительно не избежать. - Прости, парень. Кажется, живыми мы из этого дерьма не выберемся, - выдыхает Стэкер. Коммуникатор уже давно сдох, и слова Мако всё ещё отдаются эхом в ушах. Она назвала его «Сенсей». Она уже давно его так не называла. - Жаль, что вы так до конца и не разобрались, Стэкер. С Мако, - он думает об отце и еле сдерживает слёзы. – Она славная. - Так и есть, - соглашается Стэкер, а потом… Потом мир становится сплошной тьмой. - Он не знает, сколько времени провёл в воде. Всё, что он помнит, это холод вокруг, и сырость, и всё такое тяжёлое, а Стэкер уже… - - Сукин сын, - бормочет Райли, вытягивая насквозь промокшее, тяжёлое тело из воды. Чак Хэнсен в его руках смеётся, низко и гортанно, растягивая бледные губы в улыбке. - Аккуратнее, Беккет, надеюсь, ты сейчас не о моём отце. Райли смеётся, громко и безнадёжно, и Чак понимает, что уже соскучился по этому смеху.