Безумие

Винсент смотрит на Барбару, она не отводит взгляд от Нормана. Всë, что окажется в поле зрения, всë, что внешне способно заткнуть то, что скрывает она внутри — для неë и ликующей мести. Минерва с улыбкой кивает. Называет одно условие. Винсент выполняет работу легко. Это лишь сотая доля его потенциала, но нужно держаться — их амбиции идут вразрез с планом, его зависимость приведет все к краху. Но Босс не допустит подобного, он уже победил. Барбара растекается черными пятнами волос, смеëтся белизной кожи — ни на кого не похожая, ни к кому не привязана. Обнимает изо всех сил — не даëт дышать, не терпит возражений. Винсент не произносит ни звука, он — камень без эмоций, без слов. Статуя на коленях, разрушенный памятник своему будущему. Еë мысли птицами ускользают из сознания, слепящая ненависть остаëтся на двоих. Минерва этим пользуется и без сомнений бросает их в пекло — они идут добровольно за ним. Барбаре снятся счастливые сны, Винсенту же одни кошмары. Таблетки… таблетки не спасают от боли. Она снимает с себя венки, стирает кровь и отдает ему — ей ничего не нужно, она хочет забыться и изо всех сил хочет жить. Его душа покрывается медленно трупными пятнами, пепел дарит мнимое спокойствие, забирая ненужные слова, и шепчет: безумие! Безумие! Бе-зу-ми-е! Чистой воды, прекрасное, смертельное — Босс улыбается в отражениях, наблюдает, исследует не монстров — их, потому что они те, кто нарушил правила, они те, кто смог выжить. Он улыбается, она улыбается и уничтожает внутри Винсента всë. Что делать, когда по инерции жалеешь о каждом слове — всë не то, всë зря, они мир уничтожают буквально, стирает в пыль в мыслях, осколки сыпятся ментально от нервной системы. И ведь это то, к чему он сам стремился — неизбежный конец. Зачем спрашивать, если наплевать да и неважно уже? Если всë равно умрëшь вместе с победой? В конце концов что они, что эти монстры — путь их закончиться одинаково: гнилой землëй, рыхлым телом. Барбару это приводит в бешенство, она зубами разрывает мышечные ткани, хрящи, ломает кости. Есть, чтобы не быть съеденной, буквально, а не мнимо, как воображают все эти мамочки-надзирательницы с ферм. Барбара более, чем настоящая, она существует, раздваивается, множится на бесконечность и топит его в крови, тянет глубоко на дно, к ненастоящему секундному счастью в их разрушенном мире. Босс одобрительно улыбается, держит обоих на мушке — стреляет без промахов ее руками. Она усмехается ему на ухо, на глаз целится в сердце. Винсент оседает на пол. До биологической смерти три, две… Один взгляд, одно неосторожное движение, усмешка или дикий смех. Барбара не делает ничего, потому что у ее ног человек, который способен дать то, что ей нужно больше жизни, то, что удовлетворит еë бесконечную ненависть. Винсент пользуется этим сполна после внезапной пощады, наслаждаясь последним шансом. Единственной надеждой, которая каждый день бросается на острые когти, которую жрут изнутри дьяволы. Она смотрит убийственным взглядом и легко подчиняется Норману, но не ему. Барбара как цепь на шее — гарантия того, что Винсент самолично не уничтожит всë и не положит к еë же ногам свои кости и искусственное стихийное бедствие в виде всеобъемлющего, как их желания, пламени, уничтожающего миры, границы — всë и всех. Босс следит за ним внимательно, Барбара держит на поводке — ей это не нужно, ведь она — катастрофа и смерть разрушающая, убивающая с улыбкой и чувствующая наконец удовлетворение. Он заглатывает лекарства без возражений, с тайной надеждой, что они от всего избавят. Что чувства оставят в покое, и он наконец задохнëтся, превысив по привычке дозу. Организм как будто из железа, механическое сердце заставляет жить и думать. Тонкие руки сомкнуться на шее. Ломаная улыбка растянет детское лицо. Двенадцать. Раз. Смертей. Лет. Понадобилось Норману, чтобы прийти к единственному решению, оставить детские мечты, любовь и человечность. Чтобы стать Богом — Последним их грехом. Барбара гладит скулы, касается подбородка, губ, пальцев. Она бесстрашна, неуправляема, одинока. Смертельно больна.

Барбара.

Последняя моя надежда. Мое безумие в чистом виде.