Abyssus abyssum invocat

Джеку страшно. Стены металлического гроба окружают словно цепкий капкан, из которого не выбраться. Оставшийся воздух внутри сперто проходит в молодые легкие, заставляя шумно дышать, вдыхая и выдыхая остатки кислорода. Защитные символы освещаются мертвым искусственным светом экрана телефона, который опасно мигает, умоляя о зарядке, показывая это с помощью красной палочки в визуализированной батарее. Нефилим чувствует липкий страх, который начинает окутывать его тело, заставляя испуганно смотреть по сторонам и вынуждая, пока ещё тихим мольбам срываться с губ. Внутри бьется что-то животное, что-то врожденное, что просто вопит о том, как здесь ужасно и, что нужно скорее выбираться отсюда. Но парень с трудом себя сдерживает, грубо сжигая в гнилой пепел это тянущее ощущение, которое змеей ворочалось внутри, предусмотрительно впуская яд в остатки от уже сожженной души. И, конечно же, он не обращает внимания, как предательски бледно выглядят его руки, дрожащие от растущего испуга, который начинает жечь глаза, заставляя их слабо жмуриться. Но грубый древний голос, прозвучавший совсем рядом, прямо над ухом, опаляя кожу горячим несуществующим дыханием, заставляет Джека от неожиданности шумно выдохнуть, поднимая свои глаза на собственную кошмарную галлюцинацию, порожденную этими проклятыми силами, от которых нефилим был бы рад избавиться навсегда. Бархатный тембр звучит так убедительно, окружая пространство ветвями колючих белых роз, которые своей красотой зачаровывали, но делали так обидно больно, что хотелось заново прикоснуться к ним, и так до бесконечности, превращая наслаждение прекрасным в бескрайний парадокс. И Джеку так хочется поддаться этим потокам силы, которые фейерверками расцветают внутри благодати, оглушая оставшиеся ложные кодексы правил этими яркими взрывами. Отнюдь не желание пацифиста, пронизывающее все тело до приятной дрожи, заставляет нефилима в последнем рывке, дерзко дернуть головой в сторону, прерывая язвительный диалог лживого падшего, который громко пытался заставить парня сделать ужасное и поверить в то, что Джек так упорно пытался отрицать. Странная тяжесть, которая некомфортно заставила Джека еще сильнее дернуться, внушила лишь новую волну страха, который противно застрял в горле комком. Сначала доверчиво сухая теплая рука, которая до жути пугающе легла на его лицо, грубо сжала, резким движением заставляя парня взглянуть в красные глаза отца, которые сияли не только привычной яростью, которая обращала в прах все на своем пути. Где-то в глубине ярких зрачков сиял не кровавый закат прошлых сражений, а что-то новое, что заискивающе разглядывало Джека, сверху вниз, медленно изучая. Нефилим немного приоткрыл губы, будто бы по-детски спрашивая то, на что ответа не было. Почему-то, воздуха стало резко не хватать ещё больше, чем обычно, и грудь парня начала вздыматься чаще, задевая прижатое к нему тело отца, которое грозно нависало над ним, уперевшись одним коленом между ног парня, в странной опоре. Нефилим неловко забегал глазами, будто пытаясь найти объяснения странному поведению его собственного подсознания, и отчаянно стараясь игнорировать ползущую страшную догадку, которая заставляла биться в истерических попытках освободиться и в растущем желании отползти и сомкнуть ноги, так открыто стоящие по две стороны этого замкнутого пространства, которое только усиливало испуг и осознание, что ему никто не поможет. Он заперт наедине со своими кошмарами, которые, он так иронично заслужил. А точнее, только с одним кошмаром, который бесшумно застыл, лишь проводя большим пальцем по бледной тонкой коже нефилима, задевая контур губы. Джек ощущал, как настойчиво внутри мечется предположение, которое вызывало такой ненужный поток токсичного, выжигающего на коже, потока наивных слез, которые ненужными градинами начали сыпаться с глухим стуком разбиваясь об железный низ этого злополучного ящика, в котором оживали самые страшные вещи. И замученный крик разбился на острые осколки, когда его галлюцинация, подло ухмыльнувшись и слегка прищурив глаза, двинула коленом прямо в незащищенное место, одним быстрым мгновенным движением фиксируя запястья рук. Нефилим позволил себе громко всхлипнуть, будто несуществующая душа, её жалкие остатки, забились внутри в агонии от того, что произойдет. Он неверяще захныкал, скривившись и открывая рот, чтобы громко закричать в последней попытке дозваться, в последней попытке попросить помощь. Но одна секунда, и перед глазами поплыли разноцветные пятна, которые плясали адский танец, заставляя погружаться в горящее предательство все глубже. Нечестный удар пришелся прямо по голове, вызывая новую волну скулящих рыданий, которые отчаянно бились об крышку гроба. Показанная таким прямолинейным безвольным способом мысль, быстро дошла до сознания парня, заставив в панике дергать головой, слишком спешно соглашаясь и подписывая договор о том, о чем он пожалеет. Неправильность ситуации, её отвратительность мешалась с тупой болью на месте удара, которая цвела красно-синим бутоном рассвета, который лучше бы никогда не происходил. И Джек принял единственное верное решение - закрыть глаза и больше никогда их не открывать, пока это не закончится, пока братья не вытащат его отсюда и не спасут. Старая мысль о гнусном предательстве, основанном на животном страхе, начала отравлять и так потерянное состояние, вызывая лишь слабые дергания, которые остались неприятным осадком. И только с мыслью, что слезы наконец-то прекратили свой бесконечный поток реки мертвых, они снова начинают падать и скользит невероятно идеальными каплями по щекам, которые блестели светом невыключенного телефона, который лежал рядом, когда эта лживая версия отца склоняется над ним и проводит своим раздвоенным мокрым языком по контуру губ, обманывая своей нежностью. Но, замолчавший и замеревший в таком наивном неверии, что это происходит на самом деле, что это взаправду кажется ему, что это и есть его наказание, Джек, непроизвольно дергается вперед, лишь ухудшая свое положение, когда архангел вбивается юрким языком в его приоткрытый рот, с силой вылизывая каждый частичку полости и не позволяя дышать. Запястья дергаются, пытаясь освободиться из этой клетки, но лишь зарабатывают лепестки красных кровоподтеков, которые своим морозом холодят кожу. Золотая бусина жемчуга, пронизывающая язык падшего, уверенно гладит немного припухшие губы нефилима заставляя того уже слишком сдавленно мычат и пытаться сбить ногами навалившееся тело. Но резкий болезненный стон, возникший, когда Люцифер с рыком прикусил чужую губу до крови, слизывая подступившую россыпь картины крови, мягко говорит о том, что лучше прекратить пытаться выбраться оттуда, где выхода нет. Светящийся взгляд отца, пронзающий насквозь, без слов приказывает слабо замереть, когда он убирает свои руки с его запястий. Джек позволяет себе слишком опрометчиво выдохнуть с облегчением, разбито улыбаясь, но тут же, не сдержавшись, начинает отползать, с силой ударившись головой об угол ящика, когда падший с треском стягивает верхнюю одежду, проходясь ладонями по дрожащей коже и задевая соски. Парень закусывает губы, открывая свежую рану, и просто не имея возможности больше рыдать. Глухие всхлипы просто замирают где-то в груди, разлагаясь мертвыми насекомыми под этим немигающим взглядом. Джек снова по-детски жмурится, просто задыхаясь в этих ощущениях, которые так противоречиво сталкивались и образовали новые вспышки колющей боли и удовольствия, которое по-животному скользило от шеи куда-то вниз. Он это заслужил, он правда это заслужил. Он и так пронизан грязью, которую невозможно отмыть, которая въелась в него с тех самых пор, как произошла эта, лживо обманчивая "случайность". И именно поэтому он позволяет этой ненормальной проекции собственного отца приносить ему боль. Боль, которая отвлекала от душевных мучений, как тогда, ещё так давно, когда воспоминания не варились в ужасную кашу из сожаления и злости. И, поэтому он поднимает свой загнанный пустой взгляд к крышке гроба и молит не выпускать его, никогда.