До гибели группы Дятлова оставалось две недели.
Просторные коридоры университета растягивались в бесконечность с каждым новым шагом. Юра, сам не замечая того, свободно маневрировал между кучками толпившихся студентов у каждого кабинета. Он всё время смотрел куда-то вперёд, погружённый в свои мысли, пытался вспомнить с какого именно момента он начал чувствовать чужой привкус еды. Ему казалось, что это были сушки… да, точно. Сушки с маком, которые продавались в местном магазинчике. И было бы всё замечательно, если бы их не щёлкала добрая половина института. На парах, на маленьких переменах, в столовой и даже в комнатах общежития. Многие студенты уже просто рефлекторно жевали их.
Листки блокнота зашелестели, пальцы быстро-быстро переворачивали одну за другой исписанные страницы. У Дорошенко была глупая, как считали некоторые, привычка — вести дневник и время от времени что-то записывать в него. Первые записи ещё со школы особой ценности не представляли, лишь дойдя до середины, юноша остановился и взглядом пробежался по строкам.
04.01 — мандарины
Мандарины четвёртого января какой же эксклюзив… Юра обречённо хмыкнул себе под нос и посмотрел дальше.
6.01 — сушки
13.01 — отчётливый привкус чего-то непонятного, не сталкивался
16.01 — ваниль
Если отбросить сушки, то ваниль и то самое «что-то непонятное» были единственной зацепкой, последнее, с привкусом которого Юра ещё не сталкивался, можно считать единичным случаем, потому что ни до ни после он больше не чувствовал такого, да ещё и так ярко. Неприятно масляное и словно воском осевшее на губах.
— Юра! — окликнула его Люда, — ну что ты весь вечер сидишь рот утираешь? День рождение у человека, — она кивнула своей светлой головой в сторону именинника Дятлова, — имей совесть.
— Да не могу я. Весь вечер привкус этот странный, аж с ума сводит, — он пытался незаметно зубами содрать кожицу с губ, будто это могло ему как-то помочь.
Все на секунду замолчали, переглянулись и дружно заохали. Первым тут же отозвался задира Николай со смешной кличкой «француз», которую дали ему друзья из-за иностранной фамилии. Под радостные возгласы «наконец-то Юрка нашёл свою родственную душу» некоторые бросились тут же расспрашивать знает ли Юрий кто это, а если и знает, то почему не познакомит. На все вылившиеся внезапно вопросы Дорошенко отмахнулся, сказав, что понятия не имеет, да и вообще они к человеку на день рождения пришли и негоже перетягивать на себя одеяло.
Но Тибо-Бриньоль никак не унимался, лишь переключился на Игоря и заметил испачканные щёки.
— Гося, губы вытри-то! — залился он смехом, наблюдая за тем, как Дятлов краснеет, — ой, ну девчонки! Зацеловали парня совсем, — он оглянулся по сторонам и, убедившись, что рядом подозрительных личностей нет, достал из заначки фляжку спирта.
— Коля, убери, — недовольно промямлила Дубинина.
— Товарищ завхоз, не нуди. Спирт используется по назначению. Группа пьёт за здоровье своего друга, — разлив всем, он закрутил крышку и убрал ёмкость подальше от чужих глаз.
Вспоминая тот день, Юра мягко улыбнулся, а спустя минуту к нему пришло осознание. Тем непонятным веществом оказалась простая женская губная помада. Он пытался припомнить были ли накрашены губы у Люды, но память вроде как давала отрицательный ответ и тогда оставался лишь один вариант — Зина.
Юрий остановился, от счастья улыбка его поползла вверх, ведь как назло и по закону подлости о его влюблённости в самую красивую девушку потока знали все кроме неё самой. А может, она тоже знала, но не хотела показывать этого, потому что правильной советской женщине полагалось выходить замуж только за свою родственную душу. Дорошенко отчего-то боялся сказать о своих догадках прямо, поэтому решил как-то аккуратно намекнуть, а точнее съесть что-то с резким вкусом, сидя рядом с ней. Нужно было сделать это ненавязчиво.
Старая деревянная дверь, едва державшаяся на петлях, скрипнула. Дорошенко вошёл в комнату, где ребята паковали вещи по собственным рюкзакам: Зина аккуратно выкладывала что-то уже на самый верх и завязывала мешок на крепкий узел, Лёшка Колеватов возился на одном месте, Коля дразнил его навозным жуком, хотя сам только начинал собираться, а Люда бегала по всей комнате, вычёркивая продукты из списка и упрашивала кого-нибудь наконец взять к себе несчастные три килограмма соли.
Кривонищенко мирно сидел на подоконнике, стараясь никому не мешать, увидев вошедшего, он подозвал Юру к себе, чтобы похвастаться новой разученной мелодией.
— Ребята, а давайте нашу споём? — уставшая носится по помещению завхоз присела на кровать. Пружины под ней почти не скрипнули — лёгкая как пушинка девушка облокотилась на спинку и посмотрела на ребят.
— А Игорь где? — прервав мелодию обеспокоенно спросила Колмогорова. От этого странного вопроса у Дорошенко кольнуло сердце, но парень попытался убедить себя, что это лишь забота о руководителе группы и не более.
— Скоро придёт, — крикнул кто-то в ответ. Мелодия вновь заиграла, и Дубинина затянула первую строчку.
Ребята напевали уже полюбившуюся им песню, которая наверно въелась в подкорку каждого из присутствующих. Они улыбались, смеялись, смотрели друг на друга и отмечали для себя, что помнят даже самые малозаметные черты лица. Дятлов вошёл тихо, не прерывая песни. Блестящие глаза и безмятежная улыбка говорили о многом. Но…
До гибели группы Дятлова оставалось одиннадцать дней.
— Давайте, ребята, быстрее, — Игорь подгонял всех, — садимся по своим местам.
Слушаться руководителя группы, конечно же, никто не собирался, восемь человек сразу забились в одно купе, не успев раскидать вещи. На столе появилась еда, заботливо приготовленная девчонками, и чай. Слово за слово, начался разговор, перетёкший в дружеский спор и обсуждение самых разных вещей и событий. Георгий вытащил мандолину, и все ребята мгновенно переключились на песню.
Дятлов возмутительно покачал головой и пошёл в тамбур. Перед самой дверью он резко остановился. Ребят было восемь, а значит кого-то не хватало, он прошёлся до своего купе, где и обнаружил пропажу. Юдин сидел на нижней полке, облокотившись руками на стол и смотрел в окно. Поезд нёсся в сторону приключений, но Игорю показалось, что парень был этому совершенно не рад.
— Ты чего тут один сидишь? Что-то случилось?
— Предчувствие у меня плохое, — посмотрев на руководителя группы пару минут, он отвёл взгляд и продолжил наблюдать за сменяющимся в окне пейзажем.
Дятлов не придал этому особого значения — мало ли что бывает.
Ночь наступила слишком быстро, ребята не спеша разошлись по своим местам, улеглись и было слышно, как девочки шушукались между собой, но через несколько минут разговор прекратился. В поезде стало тихо.
Бесконечная пурга, сметающая всё на своём пути, лавина, накрывшая их палатку. Дикий холод, прожигающий тело сквозь один единственный свитер. Их осталось только двое. Где были остальные неизвестно, но кто-то сзади шептал — погибли. Дорошенко шёл впереди, едва передвигал сапоги, забившиеся подтаявшим снегом.
— Давай, мы сможем, — твердил он кому-то всё время. Крепкая верёвка, связывающая двух парней, постепенно намокала, становилась тяжёлой и тянула вниз. Юра почувствовал, что его спутник остановился. Он повернулся.
Перед ним стоял дрожащий Дятлов. Оттенок кожи медленно переходил из красного в мёртвый синий. Игорю было тяжело говорить, он из последних сил открывал рот и бормотал что-то несвязное:
— Юра, Юрка, проснись!
Дорошенко резко распахнул глаза. Он оглянулся — везде было темно и тепло, поезд продолжал свой ход, но самое главное Дятлов оказался жив и сейчас тряс своего друга за плечо.
— Юра, проснулся наконец-то, — в слабом лунном свете с трудом можно было разглядеть чьё-то лицо, — метался во сне, чуть ли не плакал и кричал «Гося, Гося». Напугал меня.
— Мне… — пытаясь отдышаться и подобрать слова, Юра перешёл в сидячее положение.
— Говори только тише, а то все спят, — Игорь пересел на нижнюю полку напротив Дорошенко.
— Мне кошмар приснился. Метель сильная была, на расстоянии вытянутой руки ничего не видно. Мы с тобой вдвоём шли в одних свитерах, бежали куда-то, будто спасались от чего-то страшного. Я повернулся, а ты, как пулей подкошенный, на спину упал. Вот и кричал, наверное.
Игорь внимательно слушал, не решаясь сказать, что подобное ему уже рассказывал Юдин. Он просто пододвинул стакан немного остывшего чая собеседнику и попытался успокоить.
— Глупости — это всё. Мы же профессионалы, поэтому с нами ничего не случится. Пей чай и ложись спать. Нам силы на завтра нужны, — Дорошенко кивнул в ответ, залпом допил чай и только тогда Дятлов лёг на свою подушку.
Это просто дурные сны — уверял он себя, пытаясь их забыть.
***
Тёплая палатка с подвешенной в центре печкой, прямо над самой головой Дорошенко. Юра по началу, конечно, возмущался, но потом привык и даже радовался. Да и правду Гося говорил: «Пар костей не ломит».
Ребята сидели в кругу, двое в самом углу что-то рисовали на листке бумаги, девчонки грели руки о горячий чай, а Золотарёв рассказывал всем истории из своего прошлого. Рассказывал о войне, все слушали молча, Люда украдкой утирала подступавшие слёзы. Юра взглянул на Игоря, который ел что-то непонятное, похожее на творожную массу, в его память врезалась эта мелочь, что только Дятлов ел творог, в то время, как остальные носы воротили от молочных продуктов.
Дорошенко закашлялся, едва почувствовал сладкий привкус ванили, все тут же замолчали, уставились на него, а кто-то сзади, Юрий предполагал, что это был Слободин, сильно постучал по спине.
— Простите, слюной подавился, — попытка объясниться и разрядить обстановку, судя по глазам Люды они все напугались внезапного приступа кашля.
— Вот чудак ты, Юрка, — посмеялась Зина, пережёвывая что-то. Дорошенко заметил это и надеялся, что девушка ест домашнюю выпечку или хотя бы те же ванильные сушки. Перед носом появилась жестяная кружка с чаем, горячий пар неприятно ударил в нос, заставив поморщиться.
Парень благодарно кивнул головой Золотарёву и полез в собственный рюкзак. Все остальные вернулись к своим делам.
Юра достал из контейнера остатки лимона, отрезал небольшую дольку и бросил в свой напиток. Идея пришла к нему сама себе — он отрезал ещё немного и осторожно положил кусочек на колено. Убрал всё как полагается на место и принялся за чай.
— Товарищи туристы, минуточку внимания, — радостно объявили двое, что всё это время сидели в углу и рисовали, как оказалось, боевой листок, — представляем вам первый выпуск вечернего…
Дятлов сморщился, внезапно почувствовав кислоту на языке. Лимон перемешался с ванильным творогом, и от того стало только противнее. Ложка звякнула о край тарелки, привлекая к себе внимание.
— Гося, что случилось? — тут же подлетела Зина, все смотрели на руководителя группы, но только он глядел на ничего непонимающего Дорошенко, что успел откусить лишь половину цитрусовой дольки.
Как такое может быть? Это первое, что пришло в голову обоим. Они, конечно, знали, что бывают «сбои» и родственными душами оказываются люди одного пола, но такое происходило редко, шанс составлял один на сто тысяч парочек, поэтому они думали, что такая участь обойдёт их стороной. Юра, опомнившись раньше всех, быстро бросил лимон на дно чашки и сделал обеспокоенный вид. Мир для Дорошенко будто с ног на голову перевернулся. Он с остатками надежды продолжал смотреть на Колмогорову, но та продолжала виться вокруг Дятлова, пытаясь вытрясти с того хоть слово. В голове уложилось не сразу — она не чувствовала того, что ел Юрий. Только на языке почему-то вновь лопался соковый мешочек, и щипала лимонная кислота.
— Затошнило что-то, — Дятлов оттянул ворот своего свитера и отдал тарелку с творогом сидящей рядом Зине.
— Переел наверно, да и жарко здесь, — объяснил Золотарёв и посоветовал выйти на улицу.
— Я с тобой, — Колмогорова никак не унималась.
— Не надо, — осадил он её, — со мной… Юрка Дорошенко выйдет. Поможет если что, — Игорь попытался как можно быстрее выйти из душной палатки, накинув на себя куртку, Юрий отставил в сторону чашку и вышел следом.
Они отошли от палатки метров на триста, спустились ближе к ёлкам, чтобы докучный ветер не так сильно бил в лицо, и остановились. Оба молчали. На улице было холодно и тихо, палатка с друзьями осталась позади за снежной метелью, двое смотрели в непроглядную ночную даль, не зная, как начать разговор и боясь даже смотреть в сторону друг друга. Первым решился Игорь, потому что он всегда был смелым, так думал Юра и стыдился самого себя.
— Знаешь, я догадывался ещё на своём дне рождения. Когда девчонки дарили подарки, то чуть ли не с головы до ног зацеловали, я думал, что стёр всё, но как оказалось потом нет. Ты пришёл чуть позже остальных, я сначала даже как-то подзабыл, а потом вижу, что ты лицо чешешь и чешешь. Подумал сначала — заболел чем-то. Потом Коля указал мне на остатки помады, я стёр, да и ты успокоился. Первая мысль была, что совпадение, но потом я вспомнил, как ты жаловался, что часто чувствуешь ванильный привкус в столовой, а потом и лимон этот. Теперь сомнений не осталось, — он потирал пальцы между собой, пытаясь согреться.
— А дальше что? — словно предчувствуя неотвратимо неизбежное, Дорошенко съёжился, голова закружилась, и вопрос уже отошёл на второй план, юноша пытался удержаться на когда-то крепких ногах, сейчас его вело из одной стороны в другую.
А что могло быть у них дальше? Счастливая жизнь вдвоём или полное одиночество, когда они расстанутся через пару лет и разъедутся по необъятной Родине с надеждой больше никогда не встретиться. Юра смотрел на Игоря, Игорь смотрел на верхушки хвойных деревьев и вспоминал ночной разговор в поезде. Тело покачивалось в такт до боли родному и знакомому чух-чух, перед глазами рисовался тот самый пейзаж, и Дятлов вспомнил, как напротив него в блёклом свете луны сидел Юрка, сонно потирающий глаза после непонятно кошмара, значение которому он не хотел предавать. Может быть потому, что не хотел пугать группу, потому что боялся сам или потому что мало ли что может присниться. Про тяжёлый сон Юдина он забыл, а если и забыл, значит было неважно. Так говорили ему в детстве.
— Мы можем попробовать, — выпалил он неожиданно для себя.
— Гось, ты уверен? — Дорошенко боязливо коснулся чужого мизинца и посмотрел на Игоря, что стоял в нескольких сантиметров от него и улыбался, на Игоря, которому только юрино «Гося» отдавалось теплом внутри.
В ответ сцепленные холодные ладони — вместо банальных слов. Сомкнутые в первом поцелуе губы — как символ новой страницы в жизни двух туристов. В голове мелькнула мысль, что любимая Игорем ваниль ассоциируется со снегом. А снег всегда притягивал и очаровывал Юру своей красотой и загадочностью.
Вернулись парни в палатку в тот момент, когда остальные гоготали над очередным анекдотом Николая. Дятлов пропустил парня вперёд и с укором отчитал при всех:
— Вот дурак ты, Юрка, в холодину без перчаток вышел, а мне теперь как руководителю группы твои руки греть, — они сели возле печки, Игорь начал аккуратно растирать замёрзшие пальцы Дорошенко и дуть на них, — как дети малые чесслово, — для виду грозился он.
Конспироваться, как казалось Дятлову, он умел, только вот Золотарёв отчего-то тихонько посмеивался, Кривонищенко продолжил читать стихи собственного сочинения, все его слушали, каждый задумывался о своём, и все непременно верили в прекрасное будущее и прикидывали сколько туристических маршрутов они пройдут в таком составе, но только никто не знал одного:
До гибели группы Дятлова оставалось четыре минуты.
