Не уходите...

С первого дня приезда Ипполит чувствовал себя неспокойно. Пробыл тут всего ничего, стараясь с братьями держаться рядом. Хоть много и других людей тут было, но ни с кем не хотелось знакомиться ближе. Разве что… Нет. На собрания его не пускали, поэтому к чувству непонятной тревожности добавилось чувство страха. Не знал он, что ждёт его завтрашним днём. Смотрел на всё испуганными глазами, стараясь придать твёрдость и уверенность взгляду. Получалось плохо, братья то и дело подходили и спрашивали, не случилось ли чего. Но тот самоуверенно отвечал, что всё хорошо. И с этой же самой уверенностью он напросился на одно единственное собрание. Матвей бы не пустил. Но Матвей уехал, а Серёжа оказался слишком сердобольным, особенно после слов Миши Бестужева о том, что ничего плохого не случиться, если мальчишка будет присутствовать. А сейчас Ипполит сидит в стороне, щёки его горят огнем, чужой револьвер жжёт кожу сквозь одежду, а спину прожигает два взгляда. «Члены нашего общества жестоки, — говорил брату Матвей. — Лучше с ними не связываться, а то проблем не оберёшься.» Защищал, понятное дело, старший брат как никак. Ипполит слушал и старательно избегал разговоров с офицерами и солдатами. До сегодняшнего момента. Трудно было сдержать радостное возбуждение в этой обстановке. Хотелось говорить, хотелось сделать что-то, хотелось быть нужным. В объятиях того офицера он почувствовал себя нужным. «Особенно не связывайся с офицерами. Не лезь под руку, Полюш», — твердит и твердит про себя слова Матвея Ипполит, а по щекам по-прежнему расползается лихорадочный румянец. Сейчас Серёжа договорит и они все разойдутся, а завтра… Юноша не знает, что будет завтра. Внутри становится пусто, живот как будто скручивает. Страшно. В хате душно становится, народу много. Ипполит встаёт, пошатываясь идёт к выходу. Хоть бы просто воздуха свежего глотнуть… — Ипполит? — Серёжа смотрит на него обеспокоенно. — Всё в порядке? — Да, я уж наверное пойду, Серёж, — он оборачивается, старается казаться уверенным. Видно, какой-то неясный страх в глазах выдаёт его с головой. — Полюш… Проводите его кто-нибудь, — он просяще смотрит на народ. Отпускать брата одного не хочется, но отвлекаться нельзя. На плечо Ипполиту сзади ложится ладонь. Потом вторая на другое плечо. Непроизвольно по телу бегут мурашки. — Мы проводим, Сергей Иванович, — голос того офицера, что обменялся с ним пистолетом. — Анастасий Дмитриевич, Михаил Алексеевич, благодарю, — кивает им брат. А Матвей бы ни за что на свете не отпустил бы… Идут в напряжении, а по-другому и никак. Мальчишка старается на офицеров не смотреть, но всё-таки украдкой иногда поднимает глаза, ловит сразу же чужой взгляд и стыдливо отводит свой. Ипполит совсем не понимает, зачем брат послал с ним сопровождающих. Они скоро приходят, Ипполит заходит в комнату, даже не оборачиваясь на мужчин, выжидая, когда же они уйдут. Не уходят, по-прежнему смотрят так, будто в душу заглянуть хотят. Ипполит глаз от пола не подымает. На морозе холодно, в хате тоже еле тепло, а мальчишке вновь становится жарко. Будто бы он не знал, почему они так смотрели. — Ипполит Иванович, вы бледны будто. Не заболели? Врут. Нагло врут, Ипполит сейчас цветёт, как маков цвет. Поднимает наконец глаза и уже не в силах больше отвести взгляд. Кажется, он даже дыхание задерживает. «Нельзя, нельзя, нельзя… Матюша говорил, что нельзя, что жестокие, что плохие…» — бьётся набатом в его голове. Но он не верит. Не могут плохие люди так смотреть. Не могут. Если могут, то мир несправедлив. Чужие взгляды изучающие, будто ощупывающие землю под ногами. А Ипполит молится о том, чтобы в этих глазах, глядящих сейчас на него так ласково, не утонуть. — Ипполит Иванович, нас уже брат ваш должно быть заждался, — напоминает Анастасий Дмитриевич внимательно глядя прямо в глаза мальчишке. — Мы пойдём, — говорит Михаил Алексеевич и переводит взгляд на Анастасия. А Ипполиту вдруг становится страшно. Снова и ещё сильнее, чем раньше. Оставаться одному будто смерти подобно, он вдруг подаётся вперёд, цепляется за мундиры офицеров, пряча лицо. — Ипполит Иванович? Всё хорошо? — тихо спрашивает Михаил. Не хорошо… Ведь с одной стороны — страх остаться одному в эту ночь, а с другой — остаться с ними. Но он только кивает, чуть вздрагивая от поглаживаний по спине. — Вам помочь?.. — спрашивает Анастасий и специально будто не договаривает с чем именно. А Ипполиту надо помочь. Помочь забыться, и не вспоминать о завтрашнем дне. Поэтому он согласно кивает головой. — Скажите. Ипполит глаза от пола поднимает. Тон не приказной, как в училище. Не строгий, как у братьев. Тон просящий, но какой-то твёрдый. — Пожалуйста… Его тут же рукой твёрдой в комнату подталкивают, а там темно, не разобрать ничего, остаются ощущения одни. А дальше всё как в тумане, кто-то свечу зажёг, видно становится едва ли лучше, но ему сейчас это и не важно, потому что Анастасий с Михаилом буквально покрывают его поцелуями, аккуратно снимая одежду. Ипполит навстречу рукам чужим выгибается, смущаясь от своего порыва, но ничего с собой поделать не может. Он глаза от стыда жмурит, потому что видеть всё это сил нет никаких. А по внутренней стороне бедра уже скользит рука чья-то в масле. И когда только успели?.. Воздуха не хватает, потому что мужчины творят непотребства, но от которых так хорошо, что останавливать их совсем не хочется. Ипполит тихо стонет от многочисленных ласк, откидывает голову назад на плечо Михаила Алексеевича, тычется губами в подбородок, пока его шею выцеловывает Анастасий Дмитриевич. В ушах сейчас только чужое тяжёлое дыхание и собственные короткие стоны. Кажется, что Анастасий и Михаил огладили чуть ли не каждый участок его тела, а в голове долгожданная пустота и яркие всплески удовольствия. Он губу закусывает, когда в него входят, стараясь не издать ни звука, но получается не очень, поэтому с обеих сторон начинает литься успокаивающий шёпот. Всё ведь хорошо, правда? И Ипполит просто позволяет себя любить, глуша стоны и лишь иногда тихо всхлипывая. Вокруг него сейчас ничего не существует, кроме хриплых вздохов и раскаленной кожи. Жарко, он совсем забывает о том, что на улице стужа и метель, кажется, что эти два сильных тела скроют его буквально от всего. Движения Анастасия и Михаила становятся более прерывистыми. Ипполит чувствует нарастающее напряжение, непроизвольно хватается руками за что придётся, но его кисти мягко придерживают. Он тихо скулит в чьё-то плечо. — Поль? Движения замедляются, он недовольно мычит, чуть поводит плечом. Его тут же в это плечо невесомо целуют, а второй поцелуй ложится на шею. Анастасий Дмитриевич зарывается рукой в волосы, мягко оттягивая их назад. Невыносимо. Хочется это мгновение продлить, хочется им наслаждаться вечно. Но молодое тело требует разрядки, Ипполит неловко вскидывает бёдра вперёд, умоляя продолжить. Он воском растекается зажатый между двумя сильными телами. Мальчишка жмурится до цветных пятен перед глазами, хватает ртом воздух, которого сейчас так не хватает. Ипполит тонко вскрикивает, мужчины ласково гладят его по дрожащим плечам, целуют куда придётся. Чья-то рука мягко стирает дорожки слёз, которые пошли от переизбытка ощущений. — Ипполит, всё в порядке? — кажется, это голос Анастасия Дмитриевича. — Да… — Вас тут оставить? — а это уже Михаил Алексеевич. Ипполит как-то испуганно мотает головой из стороны в сторону. — А братья ваши как же? Не для себя спрашивали, для него. О нём беспокоились. — Не уходите… — жалобно просит мальчишка. — Дверь всё равно заперта, — с сомнением говорит Михаил. — Останемся, — Анастасий прижимает юношу ближе. Ипполит спит в эту ночь наконец окружённый теплом. Никто из троих не знает, что уже скоро они будут лежать в холодной земле, в одной могиле.