shine like i will never lose you

Хонджуна будит солнце. Комната утопает в нём, как в золоте, и Хонджун снова поражается тому, что выспался. Сонхва лежит рядом, тёплый, зарывшись лицом в подушку – ему солнце нового дня точно не мешает. Хонджун вспоминает, как вчера утром тот спустился на завтрак в одной безразмерной футболке, с голыми ногами и россыпью засосов на плечах. Сегодня они налились желтизной и соседствовали с новыми, красными и фиолетовыми. В ярком утреннем свете посреди белоснежной постели, Сонхва был похож на бога. Нет, на того, кто мог бы создать всех богов. Об этом можно было бы написать чертовски хорошую песню. - О чём думаешь? – груди Хонджуна коснулись чужие пальцы, и тому пришлось вынырнуть из воображаемой студии. - О тебе, конечно. Они обменялись улыбками. Сонхва, как кот, потянулся. Простыня, которой они укрывались ночью, обрисовала его бёдра и полувставший член. Хонджун не удержался, провёл ладонью по тёплому боку своего парня, намеренно не опускаясь ниже. К двадцати пяти у него осталось две страсти: музыка и Сонхва, и этот отпуск замечательно подходил для обеих. Сонхва лишь прижался ближе, закинул ногу Хонджуну на бедро. Они притёрлись ближе, и Хонджун некстати вспомнил, что вчера они так и уснули, поленившись надеть хотя бы бельё. В животе тут же поселилась приятная истома, руки скользнули ниже, огладили поясницу, мазнули между ягодиц – там было ещё мокро. У Сонхва с момента начала их отношений обнаружилась парочка кинков, и одним из них оказался секс без презерватива. Они тогда сидели ночью в комнате общежития, и у обоих не было ни малейшего представления о гей-сексе. Поэтому Сонхва, твёрдо верящий, что любую проблему надо обсуждать, краснел ушами и шеей, рассказывая о своём небогатом опыте и о том, что ему нравится. «Я бы хотел попробовать ленивый утренний секс, знаешь, как в романах. Я читал один, там в принимающем партнёре ещё осталась сперма после ночи, и, ну, это было горячо.» Сонхва тогда всё говорил и говорил, перебрал, наверное, все свои фантазии, навеянные бессменным «я читал», а Хонджун сидел и орал внутри себя. Хотелось спросить, где, блять, Сонхва нашёл все эти книги и что Хонджуну с этим делать. У Хонджуна извращённых фантазий не было, он жил, одержимый музыкой со средней школы, и после того, как стал трейни, забил даже на дрочку. Его член не подавал признаков жизни неделями, и, если честно, это только помогало сосредоточиться. Правда потом случился Пак Сонхва, и Хонджуну в двадцать лет аукнулись все прелести пубертата. Обо всём этом Хонджун вспомнил очень кстати. Сонхва под чужой ладонью прогнулся в пояснице, явно напрашиваясь на ласку, и Хонджун не посмел отказать: провёл по спине, огладил невесомо бока и бёдра. Сонхва зажмурился, задышал чаще, вжался в Хонджуна, и тот неслышно простонал – у обоих стояло. Звук этот разнёсся по комнате, смешался с шуршанием простыней и сработал, как спусковой крючок: Хонджун навалился сверху, поцеловал жадно и качнул бёдрами раз, второй. Солнце ушло за облака, добавив комнате теней – Хонджун отметил это, пока устраивался поудобнее между чужих разведённых ног. О секс-марафонах Сонхва тогда тоже рассказывал, и Хонджун не удивился бы, если в этот отпуск тот закрывал свой «to-do»-лист постельной жизни или что-нибудь в этом роде. Впрочем, против он тоже не был. Особенно, когда подтянул парня к себе поближе и огладил чужой член, другой рукой легонько сжимая в горсти мошонку. Сонхва на это громко застонал, а затем быстро вытащил подушку у себя из-под головы и подложил под поясницу. Хонджуна, которого и так вело от вида чужой нежной кожи на бёдрах, окончательно размазало. Терпение казалось не стоящим того благом, и Хонджун, как в трансе, облизал два пальца, почти сразу проталкивая их в Сонхва. Они вошли легко – тот был растянут с ночи, и внутри было немало его, Хонджуна, спермы. Сонхва что-то пробормотал, пытаясь вдохнуть поглубже, пока Хонджун растягивал его. В этом не было такой уж необходимости, но Хонджуну нравился сам процесс. Нравилось видеть, как Сонхва расслабляется под ним, тает, как шоколад на солнце. А в голове ничего, кроме яркой, застилающей глаза фантазии, как он вытаскивает из Сонхва пальцы и пропихивает их в его рот. Как запрокинется чужая голова, обнажится шея с острым кадыком. Хонджун шумно выдохнул. Замечтавшись, он потерялся во времени, и теперь в яйцах тянуло, а Сонхва под ним скулил и хаотично дёргал бёдрами, пытаясь получить больше. Он был мокрый, как мышь, но Хонджуна внезапно догнала утренняя мысль про божество. Обрушилась в сознании, как сошедший с рельс товарняк, и пришлось сжать зубы, чтобы не кончить раньше времени. В поясницу дало то ли из-за подступившего оргазма, то ли из-за мгновенной опьяняющей власти над кем-то божественным. Из-за всего этого первый толчок получился резким даже для Хонджуна. Сонхва издал какой-то задушенный звук, а потом и вовсе замычал, потому что Хонджун таки засунул ему в рот испачканные в сперме пальцы. По самые костяшки засунул, но по мутному взгляду напротив было ясно – Сонхва не был против. Толчки становились всё хаотичнее. В какой-то момент Хонджун уловил глухое рычание и понял, что это он сам. Сонхва к тому моменту лишь хрипел, упёршись ладонью в изголовье кровати, чтобы не биться об него головой. Это всё в затуманенном похотью сознании Хонджуна накладывалось на шаманские биты, на звон золотых украшений и шелест шёлковых одеяний. Сонхва, с его дыханием с присвистом и закатившимися от наслаждения глазами, создавал Хонджуну музыку, древнюю, как вселенная, и могущественную, как боги. И если любая умирающая звезда чувствовала хотя бы десятую часть того, что чувствовал сейчас Хонджун – кончая, это стоило бы смерти. Кажется, Хонджун даже отключился на пару минут. Он был уверен, что это не тот «ленивый утренний секс», на который рассчитывал Сонхва, но тот, судя по усталой улыбке, совсем не расстроился. Несколько секунд у Хонджуна было чувство, что он что-то забыл, а когда вспомнил – вернулись и барабаны, и звон, и шелест. Он потянулся, чмокнул Сонхва в нос и не сдержал смешка. «Это будет чертовски, чертовски хорошая песня».