Может быть, пережитая боль того стоила?

Солнце таяло за горизонтом, оставляя заснеженный Детройт в мрачном сиянии звезд, и Хэнк с легкостью мог разглядеть на иссиня-черных небесах желтеющие линии созвездий. Когда-то в детстве маленького Андерсона невероятно притягивал к себе бескрайний, чарующий космос. Тихо шептал, звал за собой и соблазнял изведать его окутанные мраком тайны. Все те созвездия, что сейчас лишь едва заметно поблескивали в одиноких небесах — маленький Андерсон знал наизусть, как все цифры, изученные в тот момент только до ста, или как новогодний стих. Все это было так давно, как будто в прошлой жизни, а может, было и вовсе не с Хэнком, а с каким-то другим человеком, к кому судьба отнеслась благосклонней. Шестилетний мальчишка с короткими русыми волосами подбегал к усталой матери, моющей посуду, или готовящей обед, и говорил, говорил, говорил… О том, как через 10 лет он сам отправится далеко-далеко за облака, и станет самым отважным в мире космонавтом, или откроет новую звезду, которую непременно назовет в честь нежной и любимой матери, или отправится на неизведанную планету, куда еще не ступала нога человека, и сразится там с кровожадными монстрами, и как президент будет жать Хэнку руку, благодаря за столь бесценный вклад в историю. А мать все слушала, и ярко улыбалась сыну, говоря, что будет очень им гордиться. Тогда казалось, что не существует никаких проблем, кроме сбитой коленки, или любимого пластмассового солдатика, поломанного соседской собакой. А потом, прекрасная голубоглазая девушка начинала задыхаться в кашле, то и дело утирая бледными руками алые капли крови с мягких розовых губ. И Хэнк бежал к ней, крепко-крепко обнимал, и повторял, что назовет в ее честь хоть сто тысяч звезд, если она обещает больше не болеть и быть счастливой. Однажды, в дом вернулся угрюмый и опечаленный отец, с бутылкой алкоголя в трясущихся руках, и красными-красными глазами, и сказал, что мама навсегда уехала в место, где теперь живет счастливо и ни о чем не грустит. И Хэнк не мог понять, чем опечалил любимую мать, что та уехала, даже не попрощавшись? Может быть, ей был совсем неинтересен космос? Может быть, она устала от вечных сказок сына про другие планеты? Может быть, ей стало стыдно за глупого Хэнка, за его желание рваться в небо, а не учиться на юриста, коим являлся отец? Но одно Андерсон младший решил для себя уже точно. В тот вечер из его комнаты навсегда исчезли все плакаты с космосом, ведь они плотно засели в голове вместе с воспоминаниями о материнской улыбке. В тот вечер, он впервые испытал рвущее сердце одиночество. И только через 3 с половиной года узнал, что Николь Андерсон скончалась в муках от прогрессирующего рака легких. Шло время, мальчику исполнилось 15. Хэнк злился на себя, не просыхающего отца, и кажется, на весь этот несправедливый мир. Он дрался, прогуливал уроки и курил за гаражами обжигающие щеки и язык красные Мальборо, стащенные поздно ночью из кармана отцовских брюк. Только начавшаяся жизнь, казалось, потеряла смысл, и обрела его опять, после очередной кровавой драки, в которой несносный русоволосый парень все-таки потерпел поражение. Молодой патрульный, вызванный из-за жалоб на крики у окон многоэтажного дома должен был определить Хэнка в участок, как это происходило уже не в первый раз, но вместо этого парню помог вытереть кровь с разбитого лица и довез до дома. В этот день патрульный взял с Хэнка обещание хорошо окончить школу, устроиться в департамент, и сделать этот прогнивший мир хотя-бы чуточку лучше. И Андерсон сдержал обещание. Через 6 лет его зачислили в полицейскую академию Детройта. А еще через 2 с половиной года, он уже с гордой улыбкой жал руку темнокожему капитану, получая долгожданное табельное и занимая свободный стол напротив первого напарника. В том же году судьба-злодейка свела новоиспеченного полицейского с обворожительной девушкой по имени Сьюзен — доберман русоволосой студентки пострадал в следствии ДТП, а после, скончался в ветеринарной клинике из-за скорой потери крови. В попытках успокоить ноющее сердце дамы — Хэнк тем же вечером подарил возлюбленной двухмесячного щенка сенбернара, с коим в последствии любил играть их созданный в любви и обожании, шестилетний сынок. Последующие события разум мужчины будто отвергал — кровь, крики, слезы, смешались в одну неясную, полную скорби и ненависти картину, окончательно вытеснившую из груди Андерсона любые надежды на светлое будущее. Со стороны дороги послышались чьи-то тихие, деликатные шаги. Свежий снег игриво захрустел под ногами незнакомца, почти насильно вырывая лейтенанта из тягучего потока воспоминаний. В тот же миг, на широкие сильные плечи опустились чьи-то белоснежные ровные пальцы, а возле самого уха Андерсона раздалось обеспокоенное: «не замерзли»? — Что б тебя, Коннор… — Не молодой мужчина вполоборота развернулся к настигшему его роботу и недовольно свел седые брови к основанию переносицы — Просил же ждать в машине. — Прошу прощения, Хэнк, Вы не возвращались уже сорок три с половиной минуты, а проанализировав Ваше… — Да понял я, выключи чертов режим Википедии. Андроид не отстранился, по собачьи склонив голову к плечу — глаза его светились искренней заботой о сидящем перед ним мужчине, и если бы не лазурный кружок, переливающийся на правом виске — полицейский и правда спутал бы своего визави с живым человеком. Широкая ладонь Андерсона нежно взъерошила темно-каштановые кудри девианта. Может быть, пережитая боль того стоила?