О мнимом счастье

Какаши точно не помнит, когда это началось. Но знает, что ничуть не жалеет.       Он никогда не был человеком, обращающим сильное внимание на чувства. Он же шиноби, черт возьми. Эмоции — это последнее, что его волновало. А что касаемо любви, так уж подавно. Любовь делала человека слабым, уязвимым, открывала врагу прекраснейшую возможность манипулировать чувствами и мыслями, надавливая на болезненные точки сердца. Какаши вовсе к этому не стремился. Он продолжал раз за разом терять близких людей, погружаясь во мрак и некоторую депрессию. Хотя, депрессией это не назвать. Апатия? Да. Он просто оставался наедине сам с собой, читал книги и изредка тренировался, в дальнейшем убивая все больше и больше ненужных людей. Он видел их слабые места не только своим шаринганом, но и своей душой. Так смешно было наблюдать, как эти люди цепляются за свою любовь, за чувства, защищают их, идут на что угодно, лишь бы спасти близких. Глупо и смешно.       Но сейчас Какаши не до шуток. С того момента, как ему поручили обучать команду номер семь, команду, состоящую из трех детишек со странностями. Одна Сакура Харуно на фоне двух других потрепанных жизнью подростков выглядела адекватной. Но и она была полностью поглощена чувствами к Учихе Саске — второму члену команды, которого волновала только месть и соперничество с третьим участником — Наруто Узумаки. Этот парень был явно какой-то не такой. Крикливый, хулиганистый монстр, постоянно ходящий один, не имеющий ни друзей, ни семьи. Сначала Какаши подумал, что его характер просто нечто ужасное, что с ним никто не хочет общаться из-за него. Но когда он посмотрел в его глаза, был в полном шоке. Они были ярко-голубые, как небо в особо погодистые деньки, такие искренние и полные желания… любви? Он хотел, чтобы его любили, чтобы его считали нужным, перестали видеть в нем монстра и тварь последнюю. И Какаши сделал это.       Если бы тому прошлому Какаши сейчас сказали, что вот он, двадцатипятилетний мужик, который поклялся быть холостым веки и жить для себя, ни за кого больше не цепляясь, по уши влюбился, да и к тому же в ребенка, он бы так рассмеялся, что возможно бы даже лопнул. Но, как говорится, сердцу не прикажешь. Даже самому побитому и черствому.       С каждым днем, проводя все больше и больше времени с учеником, Хатаке, кажется, начал немного понимать всю суть этих ваших чувств и привязанности. Он и забыл, когда последний раз хотел понять кого-то так сильно, помочь, поддержать. Когда все его мысли не были заполнены сюжетами книг и наиболее запоминающимися цитатами с их страниц. Когда даже в бою он не держал многочисленные печати и техники на задворках памяти, а думал, не нужна ли помощь Наруто, справится ли он, бросая все больше и больше взглядов в сторону ученика, теряя концентрацию.       Когда он стал таким озабоченным? Когда стал предпочитать новые тренировки с Узумаки, вместо сна? Когда стал приходить на несколько минут раньше, а не на несколько часов позже? Он не помнит. Но знает точно, что ничуть не жалеет.       Кажется, Какаши сошел с ума. С ума по этому парню. Его глаза, губы, тело — все это было до жути соблазнительно. Он и забыл, каким прекрасным является сам Наруто. Спустя три года, вернувшись после путешествия с Джирайей, Наруто сказал это свое «Здрасте, Какаши-сенсей», представая перед ним во всей своей подростковой красе. Он явно стал выше, сильнее. Но его голос, все такой же писклявый, но такой же нежный и привычный, его глаза, все такие же преданные, любящие, способные спрятать в них весь мир без шарингана и цукиеми, выдавали, что перед ним стоит тот самый парень, не покидающий его мыслей и душу все это время. Сердце билось, как сумасшедшее, как будто готовилось к перелету в теплые страны. Но несмотря на внешнюю красоту, которую не описать словами, намного больше Хатаке интересовало, что же он прячет внутри. Там, где больно. Там, за сотней ловушек, замков и преград. Там, где он греет надежду. Надежду вернуть его. Он ни капельки не жалеет.       Когда целует. Целует первый раз, ласково, аккуратно, спрашивая разрешения. Когда чувствует слабый неуверенный ответ и прижимает к себе. Когда прогоняет через пальцы отросшие блондинистые волосы, почесывая, словно котенка. Когда гладит по щекам, касаясь шрамов, подмечая в голове, что чем он ближе, тем больше хочется потрогать его всего. Когда воздуха категорически не хватает, он позволяет вдохнуть, чтобы потом вновь соединиться в неловком поцелуе. Когда в ответ на свое «Я люблю тебя» не слышит ничего. Когда продолжает смотреть на него безнаказанно, оставаться после тренировки, чтобы вновь прижать к себе где-то среди деревьев. Когда не может забыть и выкинуть из головы, не имея возможности спать ночами. Когда радостно улыбается, слушая любой бред, который говорит ему ученик, впитывая его улыбку, которую не получает никто. Когда в который раз ведется на его глаза, тонет в них, позволяет манипулировать собой и продолжает операцию по возвращению этого глупого Учихи. Учихи, о котором все мысли его мальчика. Учихи, который предал их, но который все еще стоит там, на первом месте в сердце Наруто, где-то намного выше самого Какаши.       А он то уже забыл, что такое боль от ран на сердце. Когда ему вспарывали грудную клетку очередным дзюцу, расцарапывая артерии, вскрывая его, словно на хирургическом столе, не было так больно. От этого Хатаке действительно становится страшно. Потому что его не бьют, не режут ножами, не пытают. Его просто не любят. А на сердце куда больше порезов и крови, нежели от других более тяжких ранений. Нет, он же шиноби, черт возьми. И ему вовсе не больно. Он счастлив, что у Наруто есть мечта и цель. Он счастлив, что у Наруто тоже есть чувства и не рад, что такие же мерзкие, как у самого Какаши.       Сейчас было бы лучше сдаться, отступить, бросить все это. Потому что тяжело, потому что слишком невыносимо прятать чувства, на которые у него, по правде говоря, нет прав. Но он хочет, чтобы его мальчик был счастлив. Поэтому, когда Наруто лежит на кровати с чем-то продолговатым в заднем отверстии, просит его, внезапно зашедшего через окно, смущаясь и краснея, Какаши просто делает все, что от него ждут. Вновь и вновь позволяя пользоваться собой и своей любовью. Странно, но он и правда готов на все ради этого прекрасного человека. Даже терпеть то, как от близости его органы скручивает, будто перемалывая через мясорубку. Глядя на его мокрую от пота челку, слушая протяжные высокие стоны, похожие на зов о помощи, просьбы быть ближе, глубже, дольше. Понимая, что все это лишь удобные обстоятельства, чтобы расслабиться. Понимая, что в голове его мальчика вовсе не сам Какаши, его глаза закрыты и сквозь темную пелену он явно представляет другого.       Он всегда знал, что любовь это гребаное зло. То, что портит все. То, что разъедает внутренности, принося невероятную боль, которую получается заглушить только физической. То, что делает человека одержимым, зависимым. Но Какаши вряд ли сможет оставить ее. Она уже вошла в распорядок дня, плотно засев там, в каждой минутке. Наверное, так и чувствуют себя люди с пожизненными диагнозами? Когда сделать ничего не можешь, терпишь и игнорируешь любые крики организма о помощи, не справляющегося со всем этим грузом. Он совсем не жалеет.       Когда в который раз видит на щеках любимого слезы, утешает днями и ночами напролет, стараясь поднять настроение, дать как можно больше любви, но в ответ не получая ничего, слушая лишь всхлипы и воспоминания об Учихе. Как будто бы Какаши в жизни Узумаки никогда не было, будто он был пустышкой. Он улыбается через маску, стараясь подбодрить хотя бы так, хочет отдать частичку своего счастья. Когда в ночи, покрывая любимое тело многочисленными поцелуями и входя полностью до основания, слышит чужое имя из родных уст самого дорогого человека. Когда позволяет себе минутную слабость после очередного срыва Наруто, наконец уложив его, и опускает уголки губ, выдыхая рвано, будто истерически, поправляя черную ткань на своем лице, тут же надевая еще одну маску — маску «Я в порядке». Он же шиноби, черт возьми. О каких эмоциях может идти речь? Когда бросает все свои любимые книги и отправляется в долгие миссии. Здесь уже вовсе не до этих бесполезных чувств. Он должен выполнять свой долг и забыть обо всем. Особенно после того, как вернулся он.       Чтобы сократить ряд душевных терзаний, Какаши начинает носить на руке резинку. Плотную такую, очень крепкую и жесткую, конечно же черную. Каждый раз, когда его мысли вновь возвращаются к Наруто, к его искренней улыбке, глазам, в которых больше не мерцают слезы при свете луны, от которых пытался его спасти Хатаке, губам, которые манили одним своим видом, он оттягивал ее как мог и с силой отпускал, сжимая руку в кулак, а глаза закрывая от противной щиплющей влаги. Но да, вы правы, он же шиноби, черт возьми? Он все еще не жалеет.       Когда очередным вечером с надеждой идет к дому его мальчика. Прогоняет в голове варианты различных слов и реплик, которые бы объяснили, что привело Хатаке к нему, молится всевозможным богам, что его не оттолкнут, хотя сам является полным атеистом. Но, как говорится, когда уже совсем нет надежды, остается только религия. Когда не вывозишь сам, всегда ждешь помощи извне.       Перепрыгивая с крыши на крышу, рассматривая полное звезд небо, он движется невероятно медленно, отдаляя тот момент. Все-таки его сердце все еще верит, все еще хочет верить в то, что не все кончено, что все можно изменить. Даже то, что с момента возвращения Саске, Наруто ни разу не пришел к своему учителю, хоть тот не показывался из дома неделями, что было очень необычно для шиноби. Даже то, что Какаши уже тогда поставил для себя твердую жирную точку.       Когда до дома Узумаки остается всего лишь десяток метров, Хатаке видит слабый свет за незакрытыми занавесками окна ученика, вспоминая, что в это время у парня обычно начинаются срывы, из-за чего свет не горит уже с раннего вечера. Он болезненно улыбается, вспоминая, как поход к Узумаки был важной частью каждого вечера. Как он постоянно брал отгулы у Пятой, чтобы побыть с Наруто, чтобы успокоить, сделать счастливее. Как сидел вечерами у него, читал вслух книги, обнимал и целовал, в надежде подавить истерики. Но сейчас ему, кажется, это и не нужно. Осознание словно ударом поразило разум Какаши, отрезвляя, когда он присаживается на крышу напротив, вглядываясь в тусклый свет и видя там там две темные фигуры. Одного из них он узнает даже спросонок, даже в загробном мире, даже с ранами и синяками, перекрывающими черты лица. О личности второго он уже давно догадался, продолжая сидеть на крыше, опустив плечи и не отводя взгляд. Только один человек может трогать его мальчика так же, как Какаши, только один человек может запускать свои руки под его одежду, оглаживая каждый плавный изгиб его тела, как Какаши, только один человек может наслаждаться его стонами, высокими и низкими, тягучими, как арахисовая паста, как Какаши, только один человек может быть в его сердце. Не как Какаши. Нет, все-таки Какаши не жалеет. Ни капельки не жалеет, что любит его.       Он не задерживается на этой крыше ни секунды более, просто разворачивается и уходит, плавно перепрыгивая с крыши на крышу. Воздух вокруг кажется еще более душным и мерзким, ветер ледяным и словно дающим звонкую пощечину, заставляя очнуться, взбодриться. Какаши уходит, потому что любит и не жалеет. Улыбается сквозь тонкую ткань маски, создавая на ней пару узких складок. Он до безумия рад за Наруто, рад, что этот невероятно важный ему, как никто другой, лучик солнца наконец-то стал счастливым, добился своего, ведь ему всегда все удавалось. У Какаши прекрасная и счастливая улыбка, которая держится до самого дома, а еще превосходный контроль над эмоциями. Он же шиноби, черт возьми.       И только яркая, большая и такая одинокая луна углядит боль и горечь в прищуренных от улыбки глазах и тоненький, мгновенно высохший влажный след на щеке такого же, как она, одинокого мужчины.