Бакуго уже около получаса неуютно вертелся на заднем сидении автомобиля. Ни то чтобы он до этого никогда никуда не ездил с классом, но эта поездка изначально казалась чем-то немыслимо абсурдным. Подумать только — он прошел на олимпиаду! И не просто прошел, а с одним из лучших баллов! Когда учитель Айзава сообщал это его матери, та настолько недоверчиво поглядывала в сторону сына, что, казалось, готова была в любой момент сказать, что то, что Кацуки уже учителей просит, чтобы они отпросили его побухать — это слегка ненормально. Впрочем, после предъявления результатов, даже Мицуки смягчилась, и всё-таки отпустила сына, напоследок выдав что-то агрессивно-поощряющее. Впрочем, в духе их семейки.
Бакуго никогда не был примерным учеником, но и дураком также не являлся. Не то чтобы он плохо учился… Хотя, даже не так. Не то чтобы он вообще когда-либо учился, до недавнего времени. Школа ему не нравилась, как заведение в принципе, «Классы слишком маленькие, стены слишком скучные, ходить слишком лень, бабища, которая каждый день непонятно зачем орет, слишком раздражающая и страшная.» Кацуки перевелся только два года назад, и сразу же попал в группу проблемных детей, напрочь утратив какой-либо стимул учиться. В прошлой школе у него были проблемы с одноклассниками, и, исходя из этого, директор решила сразу же поместить ребенка в класс коррекции, даже не задумываясь, что проблема была, возможно, вовсе и не в Бакуго. Впрочем, после ее решения, последний решил сделать все, чтобы она не разочаровалась в своем выборе.
— Твое поведение неприемлимо, молодой человек. Тебе вообще известно что-нибудь о существовании манер, пунктуальности? — директор же, по какой-то очень несчастливой случайности, совмещала в себе еще и должность классного руководителя, слишком трепетно относясь к своему желанию контролировать все и вся, видимо, решив лично гнобить класс коррекции, чтобы тот точно ушел из школы после девятого и не мозолил ей глаза. Естественно, кому какое дело, что дети просто так не становятся хулиганами, что и среди них прячется множество талантливых и способных людей, возможных отличников и олимпиадников, которым просто нужна помощь со стороны, чтобы справиться со своими внутренними проблемами. Понятное дело — легче просто задавить, перекрыть кислород тем, кто оказался изгоями, чтобы те сами, добровольно ушли из школы при первой возможности, не мешаясь и не оскверняя своим присутствием образовательное учреждение. От педагога в этой женщине была разве что первая буква «П», из которой крайне хотелось образовать слово из пяти букв нецензурного характера, чем Бакуго, впрочем, не гнушался.
— На себя глянь, карга. Ах да, ты не можешь, ты же, блять, не отражаешься в зеркале, — Кацуки тяжёло вваливается в класс, упрямо шагая через ряд к последней парте, расталкивая чужие сумки ногами, не глядя пиная выпавшие из них учебники. Перечить ему никто не смел — боялись, да и что ему они? Максимум, что кто-то здесь сможет ему противопоставить — попытку удара, которую юноша, конечно же, с лёгкостью отразит и отправит соперника в нокаут. Шутка ли — начиная с пятого класса постоянно участвовать в стрелках и уличных боях. Впрочем, не сказать, что Бакуго это не нравилось, скорее, очень даже наоборот. Может это и не одобрялось окружающими, но, зато теперь Кацуки одинаково хорошо орудовал и битой, и ножкой от ближайшего стула. Ну, или же ножкой от ближайшего человека — как повезет, на самом деле, как повезет.
Учителя, наслышанные о его отношениях с директором, относились к нему не лучше, также пытаясь стыдить, унижать, звонить матери, одна ебнутая мадам даже попыталась двинуть его ручкой от швабры, «В воспитательных целях». Не получилось, конечно, в итоге чего, спустя два дня она попыталась нажаловаться работникам детской комнаты полиции, что, якобы, Бакуго, из-за плохой оценки, пытался избить ее. Именно в этот момент в их школе и появился Айзава. Он не был идеалом учителя, и даже близко не подходил под общепринятые стандарты — небритый, лохматый, с неряшливо отросшими волосами, постоянно воняющий сигаретным дымом, и вместо пиджака или рубашки, которые обычно, непонятно зачем, любили натягивать на себя редкие учителя мужского пола, напоминая нечто между Сеньором Помидором и готовым вот-вот лопнуть воздушным шариком, мужчина предпочитал носить комбинезон, выглядивший, честно говоря, так, будто его еще пять минут назад только-только сняли с бомжа. Зато Шота был, пожалуй, самым лучшим преподавателем, которого только видел Кацуки.
Сначала Шота ненавязчиво предлагал ему чай и печенье на перемене, и, спустя три раза, когда Кацуки был особенно голоден, он согласился, сначала зашуганным зверем зыркая на учителя из-под края чашки, а затем постепенно расслабляясь, все активнее вступая в диалог. После, спустя некоторое время, Шота начал его приглашать после уроков, занимаясь с ним. Что удивительно, но Бакуго оказался примерным учеником, прекрасно усваивая темы и внимая каждому слову, спустя неделю даже начав выполнять домашние задания, добросовестно сдавая их, иногда даже против желания учителя.
И все бы хорошо, если бы он не
Влюбился
.
Сейчас, сидя на заднем сидении машины преподавателя, Бакуго нервно заламывал пальцы, выкручивая их по очереди то в одну, то в другую сторону. Не помогало. Да и вряд ли бы сейчас ему помогло хоть что-то, не считая хорошей драки, или же суицида. Впрочем, драка тоже не очень помогла. Полчаса назад, когда Айзаву остановил сотрудник дорожной службы, потребовав дыхнуть в использованный тест и попытавшись впаять штраф, Бакуго, естественно, не мог не вступиться, из-за чего, буквально за пятнадцать минут, с криками, «Ебать ты, дядя, бизнесмент!» Был избит весь пост дорожной службы, а после, с пожеланиями счастливого пути, ровной дороги, и долгих лет жизни, Кацуки и Шота были с миром отпущены в добрый путь, так как с переломанными руками, госавтоинспекции брать взятки, почему-то, было неудобно.
Не сказать, что у Бакуго были какие-то поводы переживать. Нет, совсем нет, сейчас все складывалось как нельзя лучше. Однако… Симпатия юноши к преподавателю росла с каждым днем, и иногда даже могло показаться, что Айзава прекрасно осведомлен о ней. Впрочем, спустя минут десять можно было спокойно выдохнуть, и с твёрдостью сказать, что любовь Бакуго замечает кто угодно, кроме ее объекта, настолько заебанного отчётами и несправедливостью этого мира, что когда на прошлой неделе Кацуки насобирал ему букет полевых ромашек и купил шоколадку, тайно это оставив на учительском столе с запиской, с неумелыми стихами о любви, объект воздыхания, вечером за работой, с чаем попытался съесть шоколад вместе с обёрткой, после, поняв, что что-то не так, закусив еще и ромашками, машинально заменяя непонравившийся объект тем, что, по идее, должно было быть, нормальной шоколадкой, и лежало ближе всего.
— Нервничаешь? — под раздумья Кацуки машина плавно паркуется, заехав на стоянку, и теперь примеряясь по габаритам к парковочному месту, аккуратно сдавая назад, ювелирно умещаясь точно посередине между линиями разметки. Передняя водительская дверь открывается, и из нее вываливается полусонный Шота, видимо, мечтавший поспать на разложенном кресле в машине, но всё-таки уговоривший себя сопроводить ученика до кабинета. В конце концов, олимпиада, конечно, не контрольная, но все равно повод для нервов.
— Немного, хотя меня, честно говоря, беспокоит несколько иное, — Бакуго закусывает губу, слегка нервно подрываясь с сидения и ударяясь головой о крышу машины, после аккуратно, ерзая по сидению по направлению к выходу, вылезая из машины. — Я… — Почему-то с мыслями оказывается собраться внезапно трудно, и они разбегаются, подобно тараканам, не желая выходить и формироваться в слова.
— Любишь меня? — Айзава выдыхает рядом с его ухом, вызывая табун мурашек по коже. Кацуки же очень энергично кивает, ударяясь о машину еще и затылком, шипя. — Признаюсь, ты мне тоже не безразличен. Что ж, давай поступим так, — наверное, если бы Кацуки умел радостно вилять хвостом и вставать на задние лапы от нетерпения — он бы наверняка это делал прямо сейчас, едва не поскуливая в ожидании своей участи, подобно собаке. — Выиграешь олимпиаду — и я весь твой, идет?
— Идет. Я и так ее выиграю в любом случае, — Бакуго быстро переходит в боевой режим, рыкнув, спешным шагом уходя в сторону выхода с парковки. Он в любом случае номер один, так что совершить такую мелочь, чтобы обладать тем, что любишь — ничегошеньки не стоит, так что, пусть Шота смотрит, как он порвет там всех, и брызги крови будут лететь во все стороны.
Айзава же остаётся наедине со своими мыслями, тяжёлым взглядом наблюдая, как сквозняк, гуляющий по подземке, скуривает за него тлеющую сигарету. Про симпатию-то он не соврал, мальчишка очень даже нравился ему в романтическом плане, это даже можно было бы назвать взаимной влюбленностью, вот только…
Ему. Нет. Восемнадцати.
Мужчина глубоко вздыхает. Зато через восемь лет они точно будут вместе, если Бакуго не выломает стену в его камере и не похитит его, чтобы после скрыться на каких-нибудь Гавайях. Да, хороший план, Гавайи… Долгожданный отпуск не за горами, одни плюсы.
