Ангел мой

      Сонхва потерялся.              Его взгляд был опущен, он что-то пытался найти в бусинах на чётках, с каждой отчитанной молитвой гуляющих по нитке от одного пальца к другому. Ордена на груди, знаменующие тяжёлую ношу монарха, тянули к земле, куда-то вниз – за неправильным решением, одно за другим разрушавшим его.              К чёрту политику его отца.              С удовольствием – только вот другой он не знал.              В порыве отчаяния мысли, катившейся по щеке одинокой слезой, он устремил взгляд ввысь к расписанному в саге о Спасителе потолку. Сейчас он был абсолютно одинок.              Но точно не был один.              Подвешенный на верёвке под самым потолком юноша-зодчий кистью выписывал перья ангельских крыльев золотом. Он видел его впервые и не был уверен, что должен был. Сонхва просил Святого отца освободить помещение от всех, но, возможно, он сам забыл про него – тот работал очень тихо. Быть может, только его мычание можно было спутать с ангельскими разговорами, низкими вибрациями, гулявшими по потолку, стенам и – вниз, к самому ничтожному существу, у которого по Божьему приказу почему-то оказалась судьба десятка тысяч невинных людей.              Сонхва поднялся со скамьи и спрятал чётки во внутренний карман своего мундира. Его взгляд не отрывался от зодчего, начавшего быстро спускаться с помощью забавного механизма всего лишь из верёвки и нескольких креплений. Босые ноги коснулись очевидно холодного камня, и пальцы на них поджались, а меж чужих губ вырвался удивленный вздох. Он наблюдал за ним молча со своего места.              — Ох, — вдруг заметив монарха, юноша поклонился ему и головы не поднимал. — Здравствуйте вечно, ваше Величество.              Сонхва почему-то заулыбался.              — Отставить, зодчий. Как тебя зовут?              — С вашего позволения, меня зовут Ёсаном, — он медленно выпрямился.              — Ёсан... Давно занимаешься этим? — молодой монарх окинул взглядом потолок.              — Сколько себя помню, ваше Величество, — Ёсан улыбнулся вдохновлённо.              — И тебе это нравится, — почему-то утвердил он.              — Да, несомненно? — засомневался, растерявшись, другой.                     Он пришёл снова, когда утренняя служба уже была окончена. Святой отец всё ещё стоял за кафедрой, будто не уверенный в своих собственных словах, и искал ответы на это в священном тексте. Завидев монарха, он тут же стянул маленькие круглые окуляры со своего носа.              — Ваше Величество, вас оставить?              — Да, — он кивнул, улыбаясь привычно, замечая уже знакомого ему труженика.              — Мы никак не можем отреставрировать в срок, прошу простить, я скажу ему работать быстрее.              — Я его отзову сейчас, — святой отец уже повернулся, чтобы обратится к Ёсану, но его остановили, осторожно коснувшись руки.              — Он мне не мешает. Можете идти.              Святой отец кивнул коротко и стремительно покинул помещение, удаляясь в свою комнату.              Сонхва сел на первую от алтаря скамью. Сегодня зодчий занимался облаками – как же естественно он среди них смотрелся. Ему шла высота, и лицо его во время исполнения ремесла было блаженным. Воистину занимался тем, зачем Всевышний послал его на эту грешную землю. Монарх переставал верить в Бога вместе с тем, как терял веру в самого себя. Но что-то в Ёсане говорило ему, что он был не прав.              — Веришь ли ты в Бога, Ёсан?              Юноша из-за неожиданного вопроса часто заморгал. Так было странно разговаривать с правителем собственной страны, не через кого-либо, не даже на приёме – напрямую, в храме. Он боялся сказать что-то не то, но правда ведь самое правильное, что можно сказать?              — Да, ваше Величество, — он не врал.              — А почему?              — Почему нет, ваше Величество? — спросил в ответ Ёсан легко.              Он задумался.              — Действительно, — усмехнулся Сонхва, чувствуя, будто выставил себя дураком.              — Вы ближе всех к нему, ваше Величество, — будто напоминал ему зодчий.              — Разумеется, — кивнул он самому себе, опуская взгляд в пол. — Я этого, правда, совсем не ощущаю.              Ёсан с любопытством посмотрел на монарха, но промолчал, чувствуя, что эти переживания его совсем не касаются.              — Как ты с ним общаешься?              — Сердцем, ваше Величество, — улыбнулся тепло Ёсан, кладя руку на грудную клетку.              — И он слышит тебя?              — Конечно, слышит, ваше Величество. И я его слышу тоже.              Сонхва заинтересованно разглядывал чужое лицо – ни капли сомнений.              — Расскажи.              Он попросил Ёсана сесть рядом на скамью. Зодчий с упоением в голосе рассказывал о моментах, когда Бог ему помогал. Будучи выходцем из не самой богатой семьи, чтобы жить лучше и ни в чём себе никогда не отказывать, он мог отправиться на военную службу. Это было очень выгодным решением на тот момент. Но это значило для него оставить то, что радовало его сердце каждый день – искусство. Он с радостью перенял ремесло своего отца и стал зарабатывать этим. Ему даже иногда хватало на дорогие краски, которыми он рисовал личные картины.              У Сонхва сжималось сердце из-за того, как блестели глаза юноши напротив, потому что он не помнил, когда в последний раз так же сильно блестели его собственные. Наверное, во время коронации. Потому что на первом собрании с канцелярией его макнули лицом в грязь: никто не хотел верстать новую политику, всем нравилось на уже нагретом месте. Сонхва чувствовал, будто стал пешкой в руках своего отца, которого уже даже не было на тот момент в живых.              Ему так хотелось всё изменить к лучшему.              Не выходило.              Он почувствовал, как к его глазам снова подступали слёзы.                     Сонхва приходил практически каждый день и задавал ему вопросы, а Ёсан, казалось, с огромным удовольствием на них отвечал. Эти беседы убеждали его намного лучше всех уроков по священным текстам, которые он обязательным образом посещал в детстве. Он обрёл в Ёсане для себя учителя и друга. Любовь Ёсана к собственной жизни и судьбе исцеляла Сонхва и заставляла понять, как важно быть верным себе и уметь слушать своё сердце.              Когда потолок старинного храма был отреставрирован, монарх просил вознаградить зодчего в денежном эквиваленте, а немного погодя, сделать его личным зодчим. Ёсан был невероятно тронут этим и благодарен за признание его таланта и умений, но отказался от щедрого предложения.              «Я не знаю, что делать с этими деньгами, ваше Высочество.»              Он ответил ему так, словно они были старыми друзьями, и Сонхва громко рассмеялся, когда прочёл эту фразу.              «Не откажите мне хотя бы в приглашении на приём и праздничный бал, дорогой друг.»              Где видано, чтобы монарх уговаривал кого-то.              Но это сработало – Ёсан пришёл.              «Если не знаете, что делать с деньгами, я сам решу.»              И зодчий явился в праздничном наряде.              — Почему же вы всё-таки отказались?              — Почему вы стали обращаться ко мне на «вы», ваше Величество?              «Потому что мне начинает казаться, что в твоей вере я нашел своё спасение».              — Вы словно мой ангел-хранитель, Ёсан.              Ёсан посмотрел на него непонимающе. Это сильно смутило его.              — Ваше Величество?..              — Будьте, пожалуйста, ближе ко мне, мой дорогой друг. Мне здесь некому доверять совершенно, кроме вас.              Ёсан, послушав своё сердце, всё же решился стать личным зодчим монарха. Он был скромным всю свою жизнь, и не принять этот подарок судьбы начало казаться греховным – так ему сказал его отец.                     — Наполните это место жизнью, дорогой друг.              Сонхва вёл его по летнему саду заброшенного охотничьего дворца. Они разговаривали о том, что Ёсан мог переделать.              Пока зодчий вслух рассуждал о том, как бы в саду прекрасно смотрелись кусты белых роз, монарх думал про себя, о том, как же ему повезло. С Ёсаном рядом он забывал о политике, войнах, смертях...              Скольких людей он погубил, потому что не мог воспротивиться чужим манипуляциям?              Сонхва, который сейчас был рядом с Ёсаном и слушал, как шерстили ворсинки кисти о полотно, не хотел об этом думать. Это был настоящий Сонхва, оставшийся где-то далеко в прошлом, но почему-то вновь оживавший в разговоре с Ёсаном. Настоящий Сонхва бы никогда не допустил таких потерь, никогда бы не прогнулся под чужими прихотями, пренебрегая благополучием своего народа.              Почему спустя столько неудач и потерь он всё ещё жил в нём, не позволяя ему окончательно погрузиться в отчаяние и захлебнуться болью?              Солнце перестало пытаться проникнуть сквозь тонкую кожу век, и Сонхва лениво открыл глаза. Свет обрамлял собою стройную фигуру, в любопытстве склонившуюся перед ним – мирно лежащим на зелёной траве и, видимо, заснувшим. Завитые от влажности светлые волосы рисовали собою нимб. Сонхва долго смотрел на зодчего, прежде чем подняться со спины. Ёсан почему-то засмеялся, а потом потянулся к чужим волосам рукой, чтобы осторожно убрать застрявшие в них травинки. В каждом его касании Сонхва купался, как в море заботы.              — Ваше Величество, вам попросили передать.              Его Ангел протянул ему письмо, сразу вернувшее его в реальность.              Они проиграли войну.                     — Почему вы не возвращаетесь, Ваше Величество? — Ёсан расписывал колонну цветами.              Сонхва сидел понурый на кровати, зарываясь пальцами в собственные волосы и держась из последних сил, чтобы не начать их выдирать. Он боялся. Он впервые в жизни настолько сильно боялся, потому что вдруг осознал весь масштаб произошедшего. Ему нужно вернуться в столицу, выступить на собрании и перед народом, а главное, решить, как он будет разбираться с последствиями того, в чём отказался принять участие.              Его плечи крупно задрожали.              — Ваше Величество?              — Что мне делать, Ёсан? Я так не хочу всего этого.              — Чего вы не хотите, Ваше Величество? — зодчий отложил кисть и вытер руки о рабочую блузу.              — Я не хочу быть тем, кто я есть.              — Но это невозможно, — улыбнулся Ёсан, явно не понимая, о чём тот говорил. Он осторожно присел подле него, проваливаясь в мягкую перину.              — Ёсан, вы простите меня? — Сонхва поднял на его мокрый взгляд покрасневших глаз. Его голос был тихим и осипшим.              — Вы меня не обидели, Ваше Величество.              Сонхва уткнулся в чужое плечо лбом. Ёсан, сначала сомневаясь, всё же осторожно провел по чужим волосам рукой.              Когда чужие рыдания стихли, на улице уже было темно.              Сонхва попросил зажечь несколько свечей, и, пока зодчий ходил за ними в небольшую кладовку, тот лёг в постель. Ёсан поставил канделябр на прикроватный столик и уже был готов попрощаться.              — Останьтесь, Ангел мой, — Сонхва осторожно коснулся его пальцев и, дождавшись согласия, осторожно потянул его, усаживая на край кровати.              — Вам неспокойно, Ваше Величество?              Он молча кивнул, касаясь чужой щеки рукой.              — Что я могу сделать для вас?              — Сделайте милость, развейте мои кошмары: скажите, что я не виноват ни в чем.              — Вы ведь правда ни в чем не виноваты, — Ёсан впился в него взволнованным ничего не понимающим взглядом. Он ведь ему правда ничего так и не сказал.              — Пусть будет так – хотя бы до утра... — монарх устало вздохнул и закрыл глаза.              Ёсан остался. Он осторожно стирал чужие слезы, не отпуская чужую руку ни на секунду – даже когда уснул на полу.              Сонхва, поверив всем сердцем в слова того, кому доверял свою жизнь целиком и полностью, проснулся с хорошим расположением духа. Ощущая в своей ладони чужую тёплую, он и правда смог забыть обо всём, словно то и правда было лишь страшным сном, от которого наконец-то проснулся. Монарх старался не будить спящего Ангела и практически не двигался. Лишь осторожно потянулся к чужим костяшкам, касаясь каждой, поочередно, губами.              — Свет мой, — позвал он ласково, когда Ёсан начал двигаться, видимо, просыпаясь.              Ёсан сонно посмотрел на монарха и, не заметив и следа от прежней боли и отчаяния в чужих глаза, улыбнулся счастливо.              — Идите ко мне, — он снова утянул его на кровать, на этот раз укладывая рядом.              — Вам лучше, Ваше Величество? — Ёсан откуда-то набрался смелости коснуться осторожно чужой щеки кончиками пальцев.              — Называйте меня, пожалуйста, просто по имени, — заметив в чужих глазах очередную порцию вопросов, он продолжил: — После всего того, что вы сделали для меня, Ангел мой, вы стоите выше меня. Мой спаситель, мой луч надежды...              — Что вы такое говорите, Ваше Величество? — Ёсан густо покраснел и совсем не знал, куда себя деть и куда спрятаться, наблюдая за тем, как его руки покрывали поцелуями.              — Давайте сбежим. Сбегите со мной, пожалуйста.              — Мы... — зодчий нахмурился. — Вы не можете сбежать.              — Почему вы злитесь, Ангел мой?              — Нельзя... — он старался вырвать свои руки, чтобы привести другого в чувства, вернуть в реальность, которую он не имел права так просто оставить, но чужая хватка была слишком сильной.              — Мне можно всё, — с безумием в глазах ответил Сонхва, начав исцеловывать чужие ладони.              Ёсан стал спускать ноги с кровати, но так и не коснулся пальцами ледяного мрамора, заключённый между рук нависшего над ним монарха. Его глаз не было видно за растрепавшейся чёлкой, но он точно знал, что перед ним не тот, кого он всегда знал.              — Отпустите, пожалуйста.              — Неужели ты сбежишь от меня? — в непривычной манере спросили его.              Ёсан замер: его тело окатило ледяным ужасом, когда в свете молнии показался чужой злобный оскал.              — Я не собирался, Ваше Величество, — он старался отвечать спокойно и тихо.              — Тогда я не отпущу. Ты останешься здесь со мной. Или не здесь – мы сбежим вместе, — голос Сонхва задрожал, а лицо скривилось то ли от боли, то ли от омерзения из-за себя же.              — Зачем нам бежать?              Ёсан нашел в себе силы отпустить простыни, которые до побелевших костяшек сжал от страха, чтобы потянуться к чужому лицу. Он убрал челку с чужих глаз и охнул: на его лицо капнула чужая слеза. Взгляд напротив был болезненным, пустым и уставшим.              Все переживания, страхи и обиды, что копились годами, пытались найти выход. Его душа кричала о помощи.              — Я так хочу быть хорошим человеком, Ёсан, — вдруг начал Сонхва. — Так хочу...              — Что вам мешает, Ваше Величество? Разве вы уже не есть хороший человек?              Сонхва вдруг закусил губу и часто задышал, щурясь, глотая рыдания.              Ёсан медленно поднялся со спины и коснулся его лба губами.              — Хороший человек не совершает столько ошибок.              — Все совершают ошибки, — Ёсан, оставшись в сидячем положении, обвил руками чужую шею и притянул монарха к себе, укладывая его голову к себе на грудь.              — Тогда как отличить хорошего человека от плохого? — Сонхва всё ещё дрожал, но начинал успокаиваться.              — Хороший человек сожалеет о своих поступках и хочет их исправить, — он прижал к себе того ближе и начал гладить по волосам, когда почувствовал, как Сонхва вцепился в блузу на его спине.              — Но ведь одного желания мало, — тихо прошептал монарх, глубоко вдыхая родной запах спасения.              Ёсан отстранил его от себя, беря чужое лицо в свои ладони, чтобы поймать потухший взгляд.              — Тогда возвращайтесь, если знаете, что делать, чтобы стать тем, кем вы действительно хотите быть в собственных глазах.                     В столице его не ждали ни праздники, ни благодарственные венки, ни сами подданные. Ёсан крепко сжимал его руку, когда они проезжали мимо центральной площади, где уже не первый день оплакивали не одну тысячу погибших солдат. Сонхва смотрел на это из-за маленькой щели шторки, и его решительность, которой и так было не очень много, снова стала его покидать. С большим трудом он на трясущихся ногах вышел из кареты, умоляя Ёсана пойти с ним в зал собрания, но это не было возможным.              Сонхва ещё долго стоял под дверьми, вслушиваясь в раздражавший его бубнёж стариков, коих более не волновали проблемы, которые они создали – которые монарх позволил им создать, не сумев вовремя собраться и заявить права на финальные решения.              Сколько всего он мог исправить или не допустить...              Но больше он не будет сбегать.              Шаг за шагом Сонхва, движимый желанием прогнать прочь из своей души бесконечно пожиравшее его чувство кины, дорвался до своего места. Кого-то из канцелярии он сослал, как политзаключенных, кого-то просто выгнал, не боясь последствий. Вместо распущенных из совета стариков он набрал молодых мужчин и женщин со свежими взглядами и идеями, которых он сам до сих пор придерживался, считая верными для самого себя. Его сердце становилось чище. Смотреть на себя в зеркало без ненависти перестало требовать огромного количества усилий. Это было особенно проще, когда рядом стоял его дорогой Ангел.              — Душа моя, вы же наденете сегодня на праздничный бал брошь, что я подарил вам сегодня?              Сонхва подошёл сзади, укладывая свои руки на чужую талию, обрамленную широким бежевым поясом. Ёсан, поправляя перед зеркалом объемное жабо, которое надел впервые в жизни, был невероятно красив в свободной шёлковой блузе, поверх которой позже обязательно накинет бархатный камзол.              Он повернулся к монарху лицом.              — Боюсь, она слишком тяжёлая и порвёт блузку, Ваше Величество.              Сонхва тепло улыбнулся, помогая ослабить жабо, очевидно неприятно душившее зодчего, который никак не мог с ним справиться в одиночку.              — Что мне нужно сделать, чтобы вы начали называть меня по имени?              — Мы слишком далеко друг от друга, Ваше Величество, — Ёсан чуть закинул голову назад, пока ему прикрепляли брошь на воротник.              — Тогда мне всё же придётся догнать вас, Ангел мой, — монарх коснулся губами его веска, притянув к себе ближе за талию.                     Небольшой охотничий замок оживился свежими красками. Несколько раз в год он принимал в свои объятия, позволяя немного отдохнуть и развеяться.              За окном крупными хлопьями укрывал собою опушку леса снег.              Ёсан пытался собственным дыханием растопить морозные узоры на стекле, заполняя пустоты своими собственными. Плотная штора резко распахнулась, и из-за ткани показалось лицо монарха, наполненное детским азартом. Ёсана нашли, и он, заливаясь громким смехом, попытался убежать. В конце короткого коридора его ожидал тупик. Зодчий обернулся, когда его прижали к стене. Они оба тяжело дышали, молча смотря друг другу в глаза. Сонхва стал приближаться.              — Догнал наконец? — он спросил в самые губы.              — Догнал, — будто всё ещё не привыкший к чужим ласкам и поцелуям, пораженно ответил Ёсан. — Сонхва, ты догнал меня.              — Позволь мне быть твоим, Ёсан.              Ёсан помог Сонхва найтись.