Мир, построенный на слезах

      Слезы.       Порой маленький Дэмонтаниэль забывал их значение. Детские щеки слишком часто были влажными от катящихся вниз слез. Глаза ежедневно заслоняла соленая пелена чужой горечи. Иногда они шли целыми днями, делая глаза нездорово красными. Иногда лишь немного показывались в уголках голубых глаз и быстро уходили, но всегда еще совсем несмышленый для того возраста мальчишка задавался лишь одним вопросом:       «Почему?..»       «Почему ты плачешь?»       Чужие слезы неприятно украшали миловидное лицо, заставляя своим появлением прокручивать одну и ту же фразу, год за годом, остающуюся без ответа.       Может, если бы у него не было родственной души, он бы и различал грань своих слез и кого-то, страдающего на неизвестном от него расстоянии. Хотя будучи ребенком, растущим в чересчур заботливой семье, он редко плакал сам. Редкие ушибы или детские беды, свойственные любому ребенку, настигали его, но всегда находился кто-то, спешащий на помощь. Наверное, у его соулмейта таких людей не было. Иначе в чем причина тех неизвестных слез, посещавших его с такой частотой?       Но выбора у Дэмона не было. Еще с рождения родители видели, как их крохотное чадо, беспричинно плакало во сне. Еще тогда стало ясно, что соулмейт их ребенка уже рожден, а маленькие крапинки, сыплющиеся из-под ресничек тому самое яркое подтверждение.       Возможно, счастливая пора его соулмейта прошла, ведь с какого-то неведанного ему моменту, непрошенные гости в виде слезинок стали появляться еще чаще. И конечно, чем старше Дэм становился, тем больше привлекал внимание не только волнующихся родителей. — Твоя родственная душа плакса! — восклицали шепелявые ровесники, а после заливались смехом, довольные своей издевкой.       Может, если бы они знали, что Дэмону уже не обидно слышать это раз в тысячный, то прекратили. Но сколько время ни шло, всегда находился кто-то, желающий вставить свои пять копеек на этот счет. — Неужели еще не нашел своего соулмета? — усмехались подростки, — Такая смазливая мордашка, а постоянно страдает от слез, жалкое зрелище, — все, что могли сказать посторонние люди, наблюдающие, как слезы, недавно смеющегося за школьной партой Келлермана, капали на тетрадку.       Дэмон ввязывался в драки, ссоры, терял друзей и все потому, что люди никак не могли замолчать. Даже сталкиваясь с такими же проблемами, как у него, посторонние всегда считали, что плакать так много — ненормально.       Но разве человек с нормальной жизнью плакал бы ночами, не давая спать Дэму? Плакал ли он непрерывными часами, если бы у него была нормальная жизнь?       У родственной души Келлермана не было нормальной жизни, и это он чувствовал не только из-за часто слезящихся глаз, но и каким-то запредельным и необъяснимым ощущением, кричащим, что его судьба где-то грустит.       Келлерман засыпал с представлением о своем соулмейте. Представлял себе милую девушку, которую он непременно обнимет при встрече и первое, что он спросит: «Почему ты плакала?». Узнает ответ и больше никогда не отпустит, сделав все, чтобы больше ее слезы не появлялись на лицах её и Дэма. Однако, представления того времени не были точными, и одиночество не уходило, ожидая появление той самой незнакомки, предназначенной ему самой судьбой.       Поступив в университет, он успел привыкнуть к слезам за едой, в кино, на улице, за учебой, но по мере его взросления, рос и его соулмейт, как он полагал. Плакать он стал уже реже, словно смирился со своими проблемами, но, наверное, пик страданий продолжал нередко доставать его.       И если бы только маленький Дэмон увидел будущее. Если бы только он заглянул на картинку своей студенческой жизни и увидел момент, когда понял, кто его родственная душа, то наверняка не поверил бы своим глазам.

***

      Дэмонтаниэль ежится, когда очередной поток ветра втыкается сотнями иголочек в открытые участки кожи. Он подтягивает ближе чужую куртку, окрашенную красным с симметричными желтыми полосками на плечах. Его поле зрение колеблется из-за белой пряди волос, злобно закрывающей один глаз в порывах ветра. Иногда голубые глаза поворачиваются на однокурсника, темноволосого студента — Тэнэ Кенига. Его спутника за последнюю неделю и друга, коим Тэнэ недавно стал, пережив с Дэмом немалое за такой короткий срок общения.       Взгляд Дэмон уводит вниз, так как собеседник устроился внизу, пока сам Келлерман удобно склонился на кирпичную опору. Он внимательно слушает речи старосты, не успевая удивляться неожиданному порыву Тэнэ высказаться о личном. Точно, на удивление ему времени не хватает, ведь все занимает хлынувшее тепло и умиление. Это первый раз, когда он с кем-то так откровенно говорит и этот кто-то не является его семьей. Хотя Дэмон даже немного сомневается, может Кениг уже успел стать для него семьей. Живут вместе, учатся вместе. Сложно поверить, что прошла всего неделя. — Не делай из меня героя, ладно? — Отвечает Дэмон на прошедшие слова товарища по приключениям и тянет руку к темным волосам, необычно переливающихся в фонарном свете. — А то зазнаюсь и никогда и ничего полезного в жизни больше не совершу, — пальцы врозь пристраиваются на макушке. Удивительно, но Дэму такое зрелище даже нравится. Нравится, как лежат его пальцы на темных волосах, контрастно переливаясь, украшенные зеленым пластырем на безымянном пальце. — Да, и кстати. Хорошее начало, — продолжая разговор, он совсем чуть-чуть движет рукой, направляя ближе ко лбу, но так, чтобы не растрепать и без того непослушные волосы. — Ты тоже выговариваешься. Нам обоим это полезно, — и он совсем не преувеличивает. Даже не договаривает, ведь легко мог бы добавить, что ему приятны такие разговоры по душам. — Тэнэ?       Келлерман не сразу замечает, что Кениг застыл. Не шевелится, не смахивает руку. Молчит, склонив голову. — Тэ… — Дэмон резко обрывается в попытке снова позвать друга, ведь чувствует, как на глазах наворачиваются слезы. Естественно, что он давно привык, но почему-то в этот раз волнение в его груди наворачивается с каждым новым вздохом. Давно его соулмейт не подавал знаков, и если он сейчас заплачет, то Кениг впервые увидит, как слезы катаются по щекам Келлермана..       С сердца не сходит необычное ощущение. Непонятная настороженность так окутывает, что Дэм ненадолго забывает про Кенига, чьи волосы сжал слегка сильнее изначального положения.       Дэмон обращает свой взгляд на Тэнэ, тут же поймав ответный. Кажется, его насторожила слабо заметная перемена в хватке, но Дэм успевает вновь забыть об этом. Голубые глаза всматриваются то в один глаз Тэнэ, то в другой и Келлерман даже думает, что его настигли галлюцинации, но нет. Его настигла правда.       Глаза Тэнэ слезятся. И, возможно, он поздно вспоминает про это, смущенно и резко опуская голову вниз, тем самым не нарочно стряхивая чужую руку, что и без того висела сама по себе, пока на ее управление не уделялось внимания.       Разговор не продолжается и оба парня ненадолго утыкаются в свои мысли. Лишь спустя тянущуюся резиной минуту один из них вновь тянется к беседе. — Тэнэ, — говорит Келлерман кратко и четко и только руки, сжавшиеся в кулаки, выдают его волнение. — Ты часто плакал в детстве? — он знает, каков будет ответ, но мозг отказывается воспринимать информацию за правду. Лишь шестое чувство говорит об обратном. Дэмон просто подсознательно верит в это. Верит в то, что его соулмейтом оказался Тэнэ Кениг. — Какая тебе разница? — огрызается Кениг, пользуясь своими защитными иголками на языке, чтобы отгородится от опасности в виде Дэмона. Тэнэ слабо понимает, о чем думает однокурсник, но все догадки сводятся к чему-то настолько волнующему, что единственное, что выдает его мозг — защита грубостью. Однако Дэм молчит. Молчит еще дольше, чем раньше. Проходит минута, две и Тэнэ не выдерживает. — Часто.       Слово, слетевшее с языка произносится ровно с той скоростью, с которой Дэм оказывается рядом с Тэнэ, присаживаясь на корточки рядом. Кениг немного пошатывается, пугаясь резких движений, но не встает, оставаясь рядом с Келлерманом. — Получается, что несколько дней назад я узнал то, что хотел знать с того момента, с которого научился нормально думать, — с ноткой фанатизма произносит Дэм, улыбаясь своим словам. Тэнэ ни черта не понимает. — Я узнал, почему мой соулмейт плачет. Мой соулмейт плакал из-за отца, да? — Что? — Кениг понимает высшую математику, но не Дэмонтаниэля. А может, просто боится признать кое-что очевиднее высшей математики. Слезящиеся глаза, например.       Дэмон чувствует, как в сознании переворачивается весь мир. Все детские мечты перед сном. Мысли о милой девушке в беде, а не о побитом подростке с ножом в кармане. Но мысли рушатся и строятся.       Все его стереотипы стираются огромным ластиком. В чем проблема воплотить детские желания? Почему бы ему не обнять своего соулмейта и больше никогда не давать слезам скатываться из серых глаз?       Обнимая своего соулмейта, Дэмон открывает новый внутренний мир. Мир, построенный на слезах Тэнэ Кенига.