***
Пашка стоял у окна, выжидая, когда же появится папа. Вчера, уходя, он обещал, что вернётся, даже честное слово дал. Когда Марта привела его домой, оказалось, что и мама, и папа сидят на кухне, на их лицах — страх. Оба куда-то звонили. — Паша, — кинулась к нему мама, как только Павлик появился на пороге кухне, и принялась покрывать его поцелуями. — Павел, разве можно так поступать? — сурово спросил папа, подходя ближе и кладя руку ему на плечо. Павлик замялся и поглядывал на Марту. Тогда родители заметили стоящую на пороге женщину и принялись задавать ей вопросы и благодарить. Пашка под шумок схватил с полки под вешалкой спрятанный по приходу фонарик и проскользнул в комнату, чтобы задвинуть подарок поглубже под кровать. Едва за Мартой закрылась дверь, папа собрался уходить. — Папа, куда ты? — Я завтра приеду, Пашка. Вот тебе честное слово, — и ушёл. Наконец папа показался у соседнего дома. Павлик радостно подскочил и бросился к кровати, извлекая кое-как упакованный подарок. Получилось не очень красиво. Но ведь главное — то, что внутри, правда? Паша вышел в коридор и наткнулся на закрытую дверь родительской спальни. Из-за двери доносились голоса. Папа что-то сердито, но тихо говорил, а мама, кажется, всхлипывала и просила прощения. Павлик в нерешительности топтался у двери. Подарок стал оттягивать детские ручки. Вчера родители от радости даже забыли, что надо ругаться, и Пашка воспрял духом. Но сегодня всё вновь повторялось, и он решил, что ничего не выйдет. Павлик заплакал, как какая-нибудь девчонка, а ведь он уже почти взрослый мужчина — так всегда говорил папа. Левый глаз защипало, и Павлик потёр его кулаком. Вдруг дверь комнаты распахнулась, из-за неё выскочил папа и чуть не сбил с ног сына. — Паша? — будто бы удивился папа. — Ты что это? Почему плачешь? — папа присел на корточки. — Что это у тебя? Покажешь? — Пап, — всхлипнул Павлик, — это подарок для вас. Для тебя и для мамы, — он робко протянул папе свёрток. Папа встал на колени и принялся разрывать упаковку. Паша чуть улыбнулся: они всегда так открывали подарки и даже соревновались с папой, у кого получится больше цветастых обрывков. — Откуда это? — тихо спросила мама. Пашка так внимательно наблюдал за папой, что не заметил, как она подошла к ним. — Мама, это я, я принёс вчера, — Павлик схватил мамину ладонь и потянул вниз, к фонарю. — Это подарок. Я не хочу, чтобы вы с папой ругались. Я вас люблю. Вот, — он достал из кармана плюшевых домашних штанишек фотографию, на которой своим пока неровным почерком приписал: «Маме и папе. Кусочек света». Мама опять заплакала, а папа как-то странно взглянул сначала на него, а потом — на маму, и вдруг притянул их обоих к себе и крепко-крепко обнял. В плафон, который когда-то был в составе громадного фонаря, папа вставил лампочку. Теперь фонарик стоял на каминной полке и горел самостоятельно. Пусть он был маленьким, и его свет был не таким ярким, как свет первого, но он горел. И грел. Год заканчивался, но это был не конец всему, а начало новому. Скоро пробьют часы и ознаменуют начало иной жизни, а пока есть время на то, чтобы найти новый совместный путь.Часть 1
23 декабря 2020 г. в 20:14
Расходясь на новогодние каникулы, одноклассники трепетали от восторга и предвкушения. Павлик собрал рюкзак, нахлобучил на голову шапку, которая всё время стремилась сползти на нос, и, придерживая её рукой, слушал удаляющиеся по коридору голоса младших школьников. Машка Коваль важно рассказывала, что они с родителями едут в горнолыжный лагерь, который странно назывался хутором. Павлик проверил ощущения. Нет, отправиться в горы только чтобы позорно падать с лыж — чепуха и бред. Не интересно.
Последний в уходящем году урок учительница посвятила их праздничным мечтаниям. Рыжий вихрастый Женя хвастался, что папа берёт его в Москву, и там на Красной площади они будут встречать праздник вместе с президентом. Павлик не знал, насколько это правда, и на всякий случай не поверил, дав вруну смачный подзатыльник. Ишь ты, с папой они едут! Но, как известно, борцы за справедливость и правду всегда страдают сами. Теперь Павлик с некоторым волнением ждал приезда мамы, чтобы рассказать ей о всей абсурдности ситуации и восстановить утраченную веру в себя. Или отхватить нагоняй — смотря чью сторону примет мама: справедливости или гнусной Женькиной лжи.
Павлик ковырял сапожком крашеную половицу в коридоре, когда увидел за окном школьного вестибюля мамину машину. Потом где-то в холле хлопнули двери, и по пустым коридорам эхом пронесся цокот каблуков.
— Павел! Ты один остался, что ли? Почему шарф опять не завязан? — мама присела на корточки перед ним, хлопоча и произнося тысячу слов в минуту. Павлик внимательно всмотрелся в мамино лицо и обнаружил то же выражение, что сохранялось уже несколько недель. Мама была отчаянно печальна, хоть и скрывала это натужной улыбкой.
На его рассказ про подлеца-Женьку мама отреагировала вяло, рассеянно пробормотала пару неясных фраз о «терпимости к более удачливым людям» и захлопнула дверь машины за Павликом.
В машине было тепло и вкусно пахло ёлкой, которую они с мамой и папой хохоча везли в салоне. На ковриках до сих пор кое-где попадались иголки, хотя папа несколько раз пылесосил. А потом бросил это дело и заявил, что иголки — природный ароматизатор. Это было ещё до того, как в маме что-то изменилось.
Ещё в машине пахло папой. Он не водил, только всегда сидел на переднем сидении, чтобы смотреть на маму и заправлять ей за ушко выбившиеся из пышной копны тёмные волосы. Сейчас папы не было и не с кем было шутить про школу и толкаться под возмущённые возгласы мамы.
Павлик мрачно уставился в окно. Снег уже порядком завалил их городок. Они проезжали ёлочные базары, на которых разгуливали семьи, и праздничные ярмарки, где копошились люди в поисках гирлянд. Из большого торгового центра, за которым находился дом, где они жили, шли толпы людей — и все с внушительного размера пакетами. Когда мама перед поворотом сбавила скорость, Павлик заметил, что у счастливых женщин и мужчин из пакетов торчали горлышки зелёных бутылок. Он тоже хотел бы как обычно пойти с мамой и папой закупаться продуктами и сладким на новогодний стол, но в этот раз мама почему-то купила всё сама.
Дома не звучала музыка. Музыка была их семейной новогодней традицией, а сейчас семья была расколота, как копилка Павлика, которую он сам разбил, чтобы посчитать накопленные средства. Он не совсем понимал причину ссоры родителей.
Три недели назад Павлик гулял во дворе, когда увидел отца, который возвращался с работы. Наперевес он держал несколько пакетов с объёмным содержимым, и Пашка сразу догадался, что там подарки на годовщину свадьбы, которая уже прошла. Но это ведь не повод не радовать любимых, правда?
Конечно, он побежал вслед за папой в подъезд, но тот уже уехал на лифте. Ничего, решил Павлик, по лестнице тоже можно быстро добежать до восемнадцатого этажа, если сильно постараться. На лестничном пролёте пятого он, конечно, выдохся. После девятого уже не мог бежать и пошёл шагом. До пятнадцатого едва дошёл, а к семнадцатому — едва дышал. Тогда, остановившись, он и услышал возмущённые возгласы трёх человек.
Павлик замер. Голоса родителей и ещё один, незнакомый. Через несколько секунд послышались торопливые шаги, и мимо него вниз по лестнице пробежал наспех одетый мужчина. Тогда Павлик поднялся на свой этаж и увидел плачущую маму. Она комкала в руках полы халата и просила о чём-то отца. На него было страшно смотреть, так изменилось лицо — он был бледен и молчал, но это молчание было страшнее крика.
Кровь стучала в ушах Павлика, и отдельных фраз он не расслышал. Понял только, что отец пообещал вернуться тридцать первого числа за своими вещами, а пока — он зачем-то поклонился маме — они будут жить раздельно.
— Ева, я очень постараюсь тебя простить. Не ради тебя, а хотя бы ради спасения моей грешной души. Но не сейчас. Сейчас просто не могу.
Дома атмосфера царила странная: мама стала будто неживой и больше не старалась красиво одеться, готовила несъедобно и часто ругалась. Тогда Павлик решил действовать, но как — не придумал.
Как-то он прятал от мамы дневник с позорной оценкой в потайную полку журнального столика, и оттуда выпала книжица. Забыв про грех, он с интересом открыл её и обнаружил, что это альбом. На его страницах — молодые мама и папа. Под каждым фото витиеватым почерком выведено «Тимофей и Ева Окольцевы». Мама и папа у большого здания с надписью «ЗАГС», мама и папа у Фонтана Влюблённых. Везде красивые и счастливые.
Павлик зачарованно вглядывался в любимые молодые лица и переворачивал страницы. Под одной фотографией подпись отличалась: кроме имён была краткая запись. Он напряг зрение, чтобы различить в непонятном почерке мамы слова. «Пусть свет фонаря освещает наш совместный путь». Павлик перевёл взгляд с подписи на фотографию. Под большим фонарём стояли в обнимку родители, но не они были центром этого снимка, а необычный фонарный купол, состоящий из фонариков поменьше, заключенный в узорчатую решётку. Стекло в обрамлении тонкой оправы. Красиво.
— Они забыли про фонарь, — произнёс Павлик шёпотом и вдруг понял: мама и папа забыли про фонарь, и он погас. Ничто больше не освещает их путь, они просто заблудились в темноте и потеряли друг друга. А зимой это особенно опасно. Как зимой, когда тьма становится гуще, обойтись без фонаря? Пашка потихоньку вытащил снимок из альбома и всмотрелся в фон, пытаясь определить, где находится это место.
Как хорошо, что сейчас каникулы! Наконец-то ничто не помешает его поискам. На календаре, висящем на кухне, было отмечено сегодняшнее число — тридцатое. Он успеет до завтра. Должен успеть.
На цыпочках пройдя по коридору мимо родительской спальни, Павлик обернулся и увидел, что мама укладывает папины вещи в большую дорожную сумку. «Это не пригодится» — преувеличено уверенно подумал Пашка, ведь он нашёл способ помирить маму и папу. Входная дверь за ним тихонько притворилась, покрывая отчаянный порыв.
Павлик не услышал, но дверной замок щёлкнул, и Ева, оторвавшись от переживаний, подняла голову.
Пашка неплохо ориентировался в городе. Он много гулял с папой по близлежащим районам и изучил главные улицы, по которым можно было добраться до самых интересных мест. Правда, обойдя несколько кварталов, он немного растерялся. Нигде в знакомых ему местах не было похожего на фотографию пейзажа. Покрутившись возле парка, Павлик пересёк его и вышел на проспект, где находился самый большой в городе университет. Однако, открывшаяся ему панорама проезжей части и площадка перед университетом кардинально отличались от того уютного уголка, что был изображён на фотографии родителей.
— Вы мне не поможете? — обратился он к проходящему мимо мужчине, но тот лишь что-то буркнул в ответ. Наверное, спешит. Другой — лысоватый дядечка с искусственной ёлкой на плече — вообще не обратил на низенькую помеху никакого внимания. Отчаяние подкатывало к горлу и перехватывало дыхание. Павлик с трудом вдыхал колючий голубоватый воздух, отдающий морозцем.
— Ты потерялся что ли, мальчик?
Павлик обернулся, когда кто-то похлопал его по плечу, и увидел перед собой шубу. Пробежав глазами вверх, он обнаружил, что говорила не шуба, а женщина, в неё одетая.
— Нет, я ищу, чтобы как тут было, вот, — сбивчиво заговорил Павлик и внезапно обрёл надежду. Такая красивая женщина не могла не знать о существовании этого загадочного фонаря. Он протянул дрожащими пальцами фотографию.
Женщина взяла фотографию и присела перед ним на корточки. Кажется, она всё понимала.
— Этого места уже нет, дорогой. То есть мой муж теперь строит там открытую сценическую площадку. Но фонарь, возможно, сохранился. Я могу показать, где это, но при условии, что потом ты скажешь мне, где твой дом, и я провожу тебя к маме.
Павлик готов был согласиться на всё, лишь бы красивая женщина, назвавшаяся Мартой, провела его к фонарю, свет которого он должен был вернуть родителям в качестве новогоднего подарка. За университетом они свернули направо, а потом пересекли открытую площадку, где большими кучами грудились укрытые целлофаном строительные материалы. Рука Павлика была в руке Марты, и он, горя предвкушением, начал согреваться.
— Смотри, это твой фонарь? — спросила Марта, указывая направление рукой в перчатке.
Да, это был он. И он был гораздо выше и больше, чем думал Павлик. Массивное сооружение, состоящее из маленьких фонариков и чем-то напоминающее гроздь рябины. Только не красного цвета, а золотого. Но как показать его родителям? Привести сюда? Не пойдут. Кажется, всё пропало, а все старания — зря.
— Ох, — вздохнул Павлик.
В довершение ко всем Павликовым бедам к фонарю была приставлена лестница и несколько рабочих в форме лениво что-то ковыряли в основании столба.
— Демонтируют, — сказала Марта и, кажется, тоже расстроилась, — Разбирают то есть.
Один рабочий находился на вершине столба и активно жестикулировал второму, который остался внизу. Он поочередно снимал каждую «ягоду» с фонарного купола. Вдруг монтёр выкрикнул одно из тех слов, что мама запрещала говорить. Один плафон выскользнул из заледеневших перчаток.
Павлик выдернул свою руку из руки Марты и, разбежавшись на скользкой дорожке, подпрыгнул что есть мочи. В последние секунды, когда плафон в изразцовой решётке должен был соприкоснуться со снегом, Пашка подхватил его. И упал сам.
Кажется, Марта подбежала к нему, поставила на ноги и принялась отряхивать от снега. Кажется, вокруг замелькали ещё люди. Всё было неважно — на перчатках Павлика лежал такой же фонарь, как на фотографии, только в миниатюре.