the echo in my bones

Порой он слышит шёпот в своей крови, не принадлежащий мстительным теням его разума. Этот голос мягче, человечнее. Преисполненный отчаянием и печалью. Этот голос похож на тот, что он услышал, когда только вернулся из мёртвых. Этот голос очень похож на голос Мо Сюаньюйя. Он знает, это не может быть его голос. Это его тело, его кожа, его кости. Он вернул долг за эту жертву. И всё же, как он не может быть обязан этому мальчику, этому человеку, которого, кажется, никто не знал. — Кем он был? — продолжает он спрашивать после десятилетий и десятилетий вращения мира без этого человека. Это всё, что он может сделать, чтобы почтить того, кто дал ему второй шанс на жизнь. Кто дал ему всё, дал ему любовь, семью и шанс исправить все ошибки. Ни один ответ, что он слышит, не приносит удовлетворения. Всё что осталось — слухи, что довели Мо Сюаньюйя до этого, вся та ненависть, которая оставила человека сломленным, с кровью, затмившей разум. Все эти мерзкие слова, злые прозвища и вещи, в которые другие, казалось, верили, когда они совсем не были правдой. Вэй Усяню плевать на всё это. Он всего лишь хочет узнать настоящего Мо Сюаньюйя. — Он заслуживает того, чтобы его помнили, — говорит он однажды вечером мужу, завалив стол бумагами, рисунками, быстро сделанными углём. Одни и те же глаза смотрят на него снова и снова, и снова. Одержимые, переполненные болью. Это всё, что он помнит о Мо Сюаньюйе, но это кажется ему лишь первым впечатлением. Он отказывается рисовать картину сумасшедшего, которую все вокруг, кажется, так рады ему предложить. Лань Ванцзи хмыкает, помогая ему устроиться поудобнее. Он целует руки Вэй Усяня, предлагает ему ещё бумаги, новый бутылёк чернил. Это кажется таким расточительством, но Лань Ванцзи всегда понимал, что для Вэй Усяня всё не так. Он улыбается, наблюдая, как его муж уходит в спальню. Белые одежды развеваются за его спиной, а затем одинокая птица теряется среди рисунков, крылья забрызганы чернилами, а клюв раскрыт в крике. Иногда птица ломает крылья, и Вэй Усянь задаётся вопросом, были ли они у Мо Сюаньюйя. Или он только жил, среди тех, кто мог летать, боясь, что у него нет крыльев, никогда не мечтая об этих головокружительных высотах. Он не родился без крыльев. Но он так и не познал свободы полёта. Он не жалеет о смерти семьи Мо. То немногое, что ему удалось узнать о них, было достаточной причиной, чтобы понять, почему они заслужили такой конец. Ему только хотелось бы, чтобы было что-то, что он мог изменить, чтобы кто-то мог помочь, прежде чем всё обернётся подобным образом. Но этот мир всегда ненавидел тех, кто отличался. А Мо Сюаньюй отличался очень сильно, уж слишком ярко он горел. Судя по тому, что ему удалось обнаружить во время своих путешествий после возвращения в поместье Мо, Мо Сюаньюй был способен на многое. Он был талантлив в заклинательстве, возможно не в традиционном смысле, но по-своему. Он понимал мир на абсолютно другом уровне, читал его, словно раскрытую только для него книгу. Он до боли напоминал Вэй Усяню его самого в юности, и иногда он задавался вопросом, было ли это совпадением, что они так поменялись местами. Словно один из них был обречён на смерть, а другой всегда вынужден бороться за право жить. После этого путешествия на разбросанных листах стало ещё больше нарисованных птиц. Некоторые из этих птиц были нарисованы Мо Сюаньюйем. Вэй Усянь улетел. Мо Сюаньюй, казалось, всегда падал с чёрных небес. — Кем он был? — он спрашивает снова, когда чувствует, что прошло достаточно времени с тех пор, как оставил этот мир позади и выбрал путешествия. Лань Ванцзи стоит рядом с ним, как скала, которую не сдвинешь. Цзинь Лин смотрит на него, знакомо хмурясь, а затем ведёт в свои архивы, где можно найти все записи об ордене. Среди золотых печатей и прекрасных жизнеописаний нет ни слова о Мо Сюаньюйе. Он был стёрт из этого мира, из среды этих людей, которые считались выше его. Он — чёрное пятно, окружённое разноцветными драгоценными камнями, Вэй Усянь стискивает зубы от жгучего гнева. — Как здесь может быть ни слова о нём, когда о Цзинь Гуаньшане целых три свитка? — жалуется он своему мужу, когда они сидят в таверне в Ланьлине и, к его великому ужасу, пьют всего лишь чай. Лань Ванцзи смотрит на него своими тёмными глазами, а затем наклоняет голову, позволяя волосам упасть на плечо. — Он никогда не вписывался, — тихо говорит он, и Вэй Усянь вздыхает, слыша шёпот внутри. — Может и нет, — отвечает он, — но это не значит, что он заслуживает полного забвения. Даже то, что мы не понимаем, должно быть записано. Поместье Мо сгорает спустя несколько лет, унося с собой последние воспоминания о Мо Сюаньюйе. Что-то тяжёлое и тёмное оседает в груди Вэй Усяня, когда он получает это известие. Отчаянье не даёт ему вздохнуть, он кричит во сне, его горло саднит, а лёгкие разрываются. Мо Сюаньюй не слышит его тоски, перед его взором всё расплывается, а шаги тонут в холодной воде. Он остаётся невидимым, даже если Вэй Усянь несёт его в своей крови. Иногда он почти забывает. Наступают дни, месяцы и годы, когда он не помнит, в каком он долгу перед этим таинственным человеком, с которым теперь делит тело. Время, когда он просто сам по себе, с тенью, скрывающейся в его груди и светом в разуме. Губы Лань Ванцзи на вкус как весна, и его кожа оживает под кончиками пальцев. Их сердца бьются в одном ритме, а ночи наполнены едином гулом крови. Он дышит, освобождаясь от воспоминаний о ком-то забытом. И вот однажды он просыпается с мыслью: а что если? Что если Мо Сюаньюй никогда в своей жизни не испытывал любви? Что если он никогда не открывался самому себе, прячась глубоко внутри собственного сознания? Что если он потерял всё ещё до того, как ушёл? Он плачет от этой мысли, свернувшись на влажных простынях и ощущая пустоту, которая остаётся каждый раз, когда он знает, что Лань Ванцзи пришлось покинуть его. Он не понимает, как кто-то мог вести такую пустую жизнь. Он не обвиняет Мо Сюаньюйя за желание оставить её кому-то другому. Затем он натыкается на груду писем, уцелевших после пожара. Он не знает, кто и как нашёл их, но в конечном итоге они оказываются у него, и шёпот в его крови перерастает в крик. Почерневшие слова оставляют пятна на кончиках пальцев, крошатся, когда он их читает. Они не кажутся чем-то, что должно было выжить. Ещё птицы, — удивляется он, когда на одном листе появляется ворон, застывший в полёте. Его глаза окрашены в тёмно-красный, а из клюва свисает зелёная ветка. Огонь прожёг дыру в его левом крыле, и Вэй Усянь вспоминает о ранах, которые он получил, о тех ранах, благодаря которым он не забыл о своём долге. — Что ты хотел? — шепчет он измученному разуму между пальцами и собирает письма, связывая их в аккуратную стопку. Несколько лет спустя он предлагает их Не Хуайсану. Руки Главы ордена Не дрожат, когда он принимает письма. — Каким он был? — спрашивает он, на этот раз зная, что может получить какой-нибудь ответ. Это написано в этих письмах, во всех ласковых словах, что Не Хуайсан когда-то написал Мо Сюаньюйю. Он не знает, как закончилась эта нежность в болезненном молчании. — Каким он был? — отвечает ему Не Хуайсан усталым, преисполненным горем голосом. — А кто-нибудь действительно знал? В его плечах — побеждённый наклон, в спине — побитый изгиб. Он хранил эту тайну в течение десятилетий и никогда ни с кем не делился ею. Он запер это воспоминание, не позволяя никому знать о нём. Он выглядит так, словно отчаянно хочет наконец рассказать, так же отчаянно, как Вэй Усянь хочет услышать, чтобы обнаружить хоть небольшую часть, оставшуюся от настоящего Мо Сюаньюйя. — Он заслуживает того, чтобы его помнили, — говорит он Не Хуайсану, и когда Глава ордена Не улыбается, он знает, они оба понимают почему. В крови Не Хуайсана тот же шёпот, идущий от его сердца. Они сидят вместе до глубокой ночи. Не Хуайсан рассказывает ему, делится с ним историей, которая принадлежала ему одному, делится картиной, которую ему удалось нарисовать — молодой человек, полный добра и света. Тот, кто ценил окружающий мир, видел что-то волшебное в каждой птице и в каждом камне. Тот, кто знал боль, дольше, чем кто-либо ещё и решивший ответить на неё добротой. Который был как ветер — всем сразу и ничем в итоге. — Он всегда ходил по краю, — рассказывает Не Хуайсан, разливая им ещё вина и глядя на луну, что висит низко над кромкой деревьев. Небо перед ними темнеет, избегая звёзд и их мерцающего света. — Я не знал, как увести его от края, даже если бы захотел. Они не говорят о том, что в конечном итоге Не Хуайсан оказался тем, кто решил столкнуть Мо Сюаньюйя с этого края. Возможно в этом и нет необходимости. Взгляд Не Хуайсана кажется достаточным наказанием за тот выбор, что он сделал в этой жизни. Вино на вкус горькое и на мгновение Вэй Усянь чувствует запах крови, узнаёт медный вкус на языке. — У него не было возможности даже начать, — тихо говорит он, поймав взгляд Не Хуайсана. — Я никогда не стоил другой жизни, — хочет сказать он вместо этого. Но они оба знают, насколько мал был шанс, что Мо Сюаньюй смог бы сделать свою жизнь лучше. Не Хуайсан просто отворачивается, дрожь пробегает по прямой линии его рта. Что-то мелькает в его лице похожее на то выражение, которое однажды мелькнуло на его лице, когда Вэй Усянь посмотрел на него из-под маски, которую Мо Сюаньюй носил, чтобы скрыть своё лицо. В какой-то момент другие глаза посмотрели на Не Хуайсана из-под этой маски. Мелькнула надежда, глупая и разрушительная. Она умерла, как и та жизнь, что даже и не началась. Маску он отсылает Главе ордена Не после того, как находит её среди своих разбросанных вещей. Она пыльная и немного потёртая, одна лента пообтрепалась с конца. Она несёт в себе всё, что осталось от Мо Сюаньюйя и его никогда не прожитой жизни. Не Хуайсан не благодарит его за дар, даже не подаёт вида, что получил его. Но в следующий раз, когда он посещает Нечистую Юдоль, он прогуливается по библиотеке и случайно натыкается на частную коллекцию Главы ордена. Там, на одной из полок, стоит маска с крошечным изображение ястреба. Шёпот в его крови вновь достигает его ушей, и впервые он звучит почти как улыбка. Он делает так, чтобы в его собственных записях никто не смог забыть жертву, позволившую ему снова жить, получить всё, в чём ему было отказано в первой жизни. Он всё ещё не чувствует, что достоин этого шанса, но изо всех сил пытается прожить его с максимальной пользой. — Я живу и для него, — шепчет он мужу, когда они прижимаются друг к другу, обнимают друг друга за талию, прижимаются губами к тёплой коже. Лань Ванцзи лишь хмыкает, заправляя волосы Вэй Усяня за уши. — Я никогда не смогу отплатить ему, — говорит он с неприкрытой честностью в глазах. Вэй Усянь улыбается. — Я тоже. Именно поэтому я позабочусь о том, чтобы о нём не забыли. Мо Сюаньюй всегда стоил больше, чем просто умереть, но он этого не заметил. Он оставил большой след на этой земле, несмотря на то, что был кем-то, кого тщательно скрывали. И теперь, когда Вэй Усянь дышит за него, он думает, что эти следы больше не должны быть скрыты. В Мо Сюаньюйе было так много всего, пишет он. Так много, что я даже не знаю, с чего начать.