я приеду?

кто-то мчался, падая с ног, плыл против течения, ехал на красный просто чтобы сказать, что всё будет хорошо, что всё не напрасно но ошибся дорогой, и не рассчитал траекторий полёта и мне снова приходится быть для тебя этим «кто-то» - fleur

      — на работе так все достало, — щелчок зажигалки: глубокий вдох и выдох, — и дома тоже. я приеду?       «пожалуйста, не надо. пожалуйста, да.»       — это неудобно, сейчас два часа ночи, — короткая пауза, чтобы собрать себя по кускам, — уедешь утром, мне на работу.       — я так и собирался, — короткие гудки.       карин сидит на полу посреди комнаты: вот цветы на подоконнике — она их выхаживала, и они наконец ожили, горшков семь, не меньше. вот кошачья миска — у нее их две, но кошки все равно едят из одной, каждый раз шипя друг на друга. вот она сама: волосы собраны в тугой пучок, домашние штаны с единорогами — розовые и дурацкие, футболка бесформенная и серая, как и все внутри нее теперь.       карин встает и идет в душ, бреет ноги и подбирает парный комплект белья: это никогда не важно, на самом деле, но влияет на самоощущение. стоит в отражении зеркала ванной и убирает за ухо прядь — собрать или распустить?       «какая разница, господи.»       дверной звонок застает ее, когда она ставит чайник на плиту: карин знает заранее, что пить будут чай, но прежде он будет отказываться, а значит время лучше на это не тратить — его и так катастрофически мало; всегда катастрофически мало.       она мнется пару секунд у щеколды, не глядя в глазок, открывает дверь и сердце ее замирает: а потом одновременно поет и пробивает ребра, но карин даже не улыбается. так, склоняет голову набок, и выбившаяся прядь падает на нос:       — ты весь мокрый, — говорит она, впуская его в квартиру, каждый раз как в первый. боязно, как будто дикого зверя выпустили из клетки. она боится, что он уйдет, — почему?       она знает причину сама, но никогда не произносит вслух. это можно назвать вечной классикой — машину нельзя оставлять прямо под окнами, лучше в квартале от, мало ли злых языков или глаз.       — дождь, — отвечает он и сам включает свет в коридоре, сам кладет зонт сохнуть, сам снимает плащ и сам ставит ботинки на полку для обуви: как будто это и его дом тоже.       на кухне он садится за стол и закрывает ладонями лицо, пока карин достает две чашки и коробку с чаем.       — эрл грей или просто черный?       — я не хочу чай, — он убирает руки от лица и впервые за встречу смотрит ей в глаза, — хотя давай. эрл грей.       и чайник закипает.       — что на этот раз? — она устало вздыхает, садясь на соседний стул, и неосознанно подталкивает к нему тарелку с печеньем: сидит осунувшийся, как воробушек, что тебя, дома не кормят, что ли?       — жена опять устроила концерт, — он накрывает ее ладонь своей, и карин ведет от этого простого жеста, пальцы холодные и длинные, на безымянном обручальное кольцо тонкой золотой лентой, без гравировок и пошлостей: они выбирали его вместе на другом конце города. только парное к нему не у карин, — как обычно, ты понимаешь? неужели так трудно оставить меня в покое?       странная деталь, которую карин замечает сразу же после его свадьбы, на которую она не поехала, хотя общие друзья умоляли и уговаривали, это то, что он не использует имени, говоря о своей второй половине. он говорит «она» или говорит «жена», но никогда не имя; и карин не знает, легче ей от того, что она его не слышит или наоборот тяжелее. ни от чего не легче, на самом деле.       карин видела ее мельком на фотографиях в инстаграме, где они с ним друг у друга в черных списках, карин видела ее пару раз на встречах выпускников их потока в университете, однажды они столкнулись в супермаркете, перекинувшись дежурным «добрый вечер». глаза водянисто-зеленые и огромные, точеная стрижка-каре и маленький рост — карин не хочет помнить больше деталей, но помнит: как он целует ее в щеку на общих фото, как держит за руку, переплетая пальцы, как покупает ей продукты по списку, когда вместе с карин идет за вином и сыром, чтобы провести вечер на «затянувшемся собрании».       днем карин составляет отчеты и носит юбку-карандаш, вечером смотрит фильмы с ведерком мороженого или ходит на йогу — дыхание помогает успокоиться, надо просто научиться, говорит ее тренер, — по выходным она видится с многочисленными друзьями и раздает им отличные советы по отношениям.       главный совет в этом списке: встретишь женатика — беги без оглядки.       но ночью, когда рядом нет никого, кого она могла бы укутывать заболевшего в плед, нет никого, кто гладил бы ее и обсуждал с ней, куда бы им поехать в отпуск, она скребется в стены и воет, потому что ей одиноко. одиноко без того, кто не будет принадлежать ей.       карин сотню раз уходила и сотню раз в конечном счете брала трубку; сотню раз она говорила себе, что не позволит чему-то разрушить ее и унизить так сильно, как все это. сотню раз она отвергала потенциальную возможность завести себе пару, исчезала посреди свиданий, а порой и посреди ночи после бессмысленного секса, в котором не было ничего, что могло бы заставить ее остаться.       любить — это очень трудно; карин точно знает это, но ничего не может поделать. она любила бы его, будь он самым ужасным человеком на свете. он и есть самый ужасный человек на свете, на самом деле.       — я очень скучал, — говорит он и придвигается ближе: карин тянется к нему и закрывает глаза. он мягко оглаживает кончиком пальца кожу за ее ухом и касается губ, деликатно и нежно, а потом резко углубляет поцелуй, и если бы карин сейчас стояла, это цунами из чувств повалило бы ее на пол, — мне так с тобой хорошо.       «зачем все это, если она, а не я?»       он тянет ее за руку, и она послушно идет за ним в спальню. он валит ее на кровать, и она прижимает его к себе: останься пожалуйста останься пожалуйста останься пожалуйста останься. ожидаемо он не оценивает сочетаемость ее белья, снимая его. ладонь скользит по плечам, по груди и животу, металл кольца холодит и обжигает кожу одновременно — карин как будто вся в шрамах от этих прикосновений, но это единственное, что имеет смысл.       и когда он входит в нее, то не закрывает глаз, и она тоже, и они смотрят друг на друга долго и пронзительно, и он ловит каждый излом ее мимики от движения, а она ловит каждый вздох. он шепчет что-то ей в губы, и карин вторит.       — я люблю тебя. ты лучше всех. не останавливайся. хочешь быстрее?       когда он кончает, то откидывается на спину и тянет ее к себе под бок. она кладет голову ему на плечо, и он наощупь ищет в тумбочке пачку сигарет для таких случаев. они закуривают одну на двоих, скидывая пепел на пол, и долго говорят обо всем, что могло бы быть с ними. обо всем, что происходит сейчас: на работе и дома, в голове и в поступках, но никогда о том, что будет завтра.       он целует ее в лоб на прощание, уходя спустя несколько часов: жена проснется и не увидит машину на парковке, и будет очередной скандал, а никто не любит скандалы.       — я позвоню, — говорит он, и карин кивает.       «пожалуйста, не надо. пожалуйста, да.»