Ocean Eyes

— Чёрт, ну и угораздило же меня. Такие мысли посещали мою голову часто, даже слишком. Настолько, что я готов волосы на себе рвать, лишь бы вместе с ними вырвать этот настойчивый внутренний голос, что разрывает моё сознание словно граната, прилетевшая в лицо, повторяя раз за разом эти слова. И без этого тошно, настолько, что сна ни в одном глазу, и ком поперёк горла, не дающий нормально дышать, что уж говорить о приёме пищи. Кажется, я посерел и исхудал. Об этом говорит напряженно смотрящее мне в глаза отражение. Так тускло, будто неживой. Хотя, я уже сомневаюсь в том, что во мне теплится хоть капля жизни. Все истощено, без остатка выпито чужими, пухлыми губами, оставив только жалкую, серую фигуру скитаться в этом пустынном мире безысходности и отчаяния, болезненно вспоминая у зеркала, кем она была до этого. До того, как влюбилась. Признаться, я жалок. И дело даже не в силе, или чем-то ещё. А скорее в том, что я сдался под натиском океанических глаз, что из раза в раз меня сканировали с того самого момента, как мы впервые встретились. Что за ними таится? Увы, я не знал. Все эти взгляды, мимолетно брошенные в мою сторону, начали сводить с ума. Не пустые, отнюдь. Но что в них — не читаемо для меня. Я жадно вглядывался, ища ответы, но, когда океанические глаза смотрели в мои, я терялся и резко отводил взгляд, ощущая, как мои щёки, словно поспевшие на солнце вишни, наливались краской и горели от жара, пылающего внутри. В какой-то момент я захотел сбежать. Мысль теплилась во мне, с каждым днём обрастая чем-то крепким, что превращало её скорее в план, а после — желание, от которого уже было никуда не деться. И это казалось мне правильным. Как есть салат на завтрак или выпить стакан тёплого молока с мёдом во время кашля. Которым я заходился каждый раз, стоило мне сомкнуть веки и увидеть перед собой очаровательное лицо с яркими глазами, что уж совсем неестественно большими казались в этом потоке мыслей. Кажется, у меня едет крыша. Я беззвучно глотаю слёзы, стоя под холодными, словно океаническая вода, струями, льющимися большим напором из душа, заглушая все, что нежелательно было бы слышать человеку за стеной. Предмету моих рыданий. Я словно бумага под дождём; расклеился и расползся на мелкие клочки, никому не нужные, выброшенные на произвол судьбы. Хочется кричать, бить руками стену, пока те не разобьются в кровь, а ошмётки мяса не останутся на сломанной плитке, чтобы эта, физическая боль заглушила мою, внутреннюю, что ест меня изо дня в день, каждый раз, стоит мне подумать об обладателе холодных, океанических глаз. Мои чувства напрасны. Это то, что звучит внутри словно мантра, каждую секунду моего существования и я, поддавшись этому, падаю вниз, на дно, срываясь окончательно и принимая последнее, наверное, правильное решение. Боль временна. И я это осознаю тогда, когда моё сознание тонет в океанических глазах напротив, столь обеспокоенных и почему-то таких прекрасных именно сейчас. Мои веки, словно под натиском каких-то грузов, опускаются вниз, и я откидываю голову назад, блаженно этому поддаваясь. Лёгкость так прекрасна. Я осознаю это, когда с тяжестью в душе и голове просыпаюсь на своей кровати, ощущая пристальный, леденящий душу взгляд, от которого хочется скрыться во тьме, и никогда более не показываться. Мне даже смотреть не нужно, чтобы знать, что под оболочкой ярости, пылающей где-то в подкорке сознания, теплится обеспокоенность и нежность, за которую хочется уцепиться, как за спасательный круг, чтобы наконец прекратить тонуть в океане его глаз. И я сдаюсь окончательно. — Как ты? — Его голос звучит так трепетно, что я готов кричать, не веря, что это не сон, а явь. — В порядке. — Выдавливаю с трудом, сглатывая до тошноты болезненный ком. — Болит? — Его пальцы трогают бинты на моём запястье, я невольно дёргаюсь, а он виновато смотрит. — Немного. — Давно? — Давно что? Я непонимающе все же решаюсь посмотреть в океанические глаза, захлёбываясь их необыкновенной бирюзой и жадно глотаю воздух, которого мне не хватает, чтобы дышать. — Ты терзаешь себя этими чувствами? Моё тело пробивает толстенный лёд, и я окунаюсь в ледяную воду с головой. Он знал. Все это время, каждое мгновение моего бытия он знал обо всем, что я тщательно скрывал за непринужденной улыбкой и робким молчанием. От того, что сам чувствует то же самое? Или же что-то ещё. — Давно. Я говорю едва слышимо, одними губами, но смысл ответа все равно до него доходит, и меня сгребают в охапку, сжимая в объятиях. Мне жарко и холодно одновременно, мне и плохо, и хорошо. Хочется кричать и смеяться, рыдать и радоваться. Калейдоскоп чувств накрыл с головой, и я окончательно утонул, когда лёгкий поцелуй тронул мои обветренные губы. — ДжоДжо… — Хрипло вырывается у меня, когда он поднялся с постели, собираясь уйти. — Поспи, Какёин. Ты нам нужен в добром здравии. И он уходит, а я заваливаюсь на постель, взирая в потолок. Мой мир наконец обрёл краски. В моих мыслях глаза — океан.