Как Гермиона учила Гарри чай пить

      Сочельник. Прошёл ровно год с момента знаменательной битвы за Хогвартс, закончившейся долгожданной победой Мальчика-Который-Выжил и проигрышем самого сильного злого волшебника всех времён. Белые хлопья снега блаженно порхали в небе, а затем, исполнив свои хороводы, плавно спускались на землю, где их уже с нетерпением ждали. Маленькие дети ловили их языком, жмурясь всякий раз, когда очередная снежинка падала им на лицо, а взрослые весело смотрели на них, вспоминая года, когда они сами были такими: невинными и поистине жизнерадостными. Влюблённые парочки, в свою очередь, вальяжно разгуливали по заполненным улицам рука об руку, согревая друг друга теплом собственных тел.       В этот чудесный зимний день Гермиона, укутавшись в плед, расслаблено смотрела какой-то новогодний фильм и попивала горячий шоколад, услужливо приготовленный её мамой. Горячая чашка согревала руки, а шерстяной плед — всё остальное. Казалось, ничто не способно прервать эту сказку, дарованную темноволосой этой чудной зимой, которую она так любила с самого детства; однако, стоило Гермионе сделать последний глоток своего напитка, в дверях появилась миссис Грейнджер, приговаривая, что дочери пришло «СМС» от друга, когда на самом же деле это была белая полярная сова, принадлежащая некогда одному из лучших друзей смелой гриффиндорки. К лапке птицы было привязано письмо, один лишь вид которого невольно пробуждал в девушке чувства, схожие с самым первым годом в любимом Хогвартсе — сплошные восторг и радость. Гермиона тепло улыбнулась и, проследовав в глубь кухни, выудила из холодильника несколько кусочков бекона — совы, как правило, его любят, — после чего дружелюбно протянула их белоснежной птице.       В письме, которое Грейнджер открывала нарочито медленно, гадая, что же может быть в нём, значилось следующее: «Дорогая Гермиона! Так вышло, что сегодня я буду неподалёку от твоего дома — дела, сама знаешь… Я хотел лишь поинтересоваться: не хочешь ли ты составить мне компанию на вечер? Было бы весьма и весьма здорово. Увидимся в шесть, Гарри.»       От такой новости Гермиона чуть не упала в обморок. Она, хоть и могла ожидать от своего «лучшего друга» подобного рода предложение, уж точно не предполагала, что он напишет столь спонтанно — всего за полчаса до назначенной встречи. Девушка поперхнулась собственной слюной; загвоздка была в том, что уже который год она была безнадёжно влюблена в него.       Расставание с Роном, разумеется, не прошло бесследно: какое-то время она чувствовала себя очень одиноко и старалась как можно меньше думать о себе, уделяя как можно больше внимания родителям и книгам, ставшим её незаменимыми спутниками на протяжении всей учёбы и не покидающих её до сих пор. Кроме того, по слухам Гермиона знала, что Гарри не сходился с Джинни после роковой битвы, причин чему решительно не видела: ребята были неразлучны весь шестой курс в Хогвартсе, и веских поводов для столь радикального расставания у них не было, а если и нашёлся бы хоть один — наверняка окажется притянут за уши.       И касаемо самого послания: каким тоном оно написано — насмешливым или же намеренно дружественным, точно он нацарапал его во время завтрака, не слишком задумываясь о его содержимом? От Гермионы не ускользнул ни лёгкий укол в сторону её чрезмерной деловитости, ни ни последующие самоуверенное и деловитое «увидимся в шесть».       Было ли хоть одно из её предположений верно? И если да, то которое — выстрел иронии или бойкое давай-ка встретимся вечером, и будь что будет?       Но нужно было думать о другом: до шести оставалось всего ничего. В темпе вальса Гермиона начала ловко собираться, натягивая любимый свитер и джинсы и наскоро делая самый простой макияж из всех, которые только знала. Буквально через десять минут шерстяное пальто покоилось на её хрупких плечах, а тёмно-серый шарф, завязанный за два узла, был обмотан вокруг шеи покладистой змейкой, чьи голова и хвост ненавязчиво свисали вниз вплоть до самого живота. Пара минут ожидания, и на пороге возник сам Гарри. — Очень рад, что ты всё же согласилась, — сдержанно, в своей манере улыбнулся он. —Прекрасно выглядишь, — добавил юноша, оглядев подругу с ног до головы. Этот комплимент чуть было не заставил девушку залиться румянцем, но она сумела сдержать себя. — Спасибо, — смущённо отозвалась она, не привыкшая к подобным словам. Рон никогда не отличался романтичностью и мог лишь бесстыдно просверливать её взглядом голодного пса, на что Гермиона обижалась не один раз; поэтому нечто такое Грейнджер слышала лишь на четвёртом курсе, когда встречалась с одним из самых известных молодых квиддичных игроков того времени — Виктором Крамом, её первой любовью и по совместительству предметом всепоглощающей ненависти младшего из братьев Уизли.       Друзья болтали в основном о школьных временах, про себя радуясь, что между ними ничего не переменилось. Гарри рассказывал о стажировке в аврорате, о том, с каким уважением все тамошние работники вспоминают Грозного глаза и всё в таком духе. Гермиона молча слушала, с интересом кивая головой, и лишь изредка задавала какие-то вопросы. Она прекрасно осознавала, что если скажет хоть слово о своей жизни, речь непременно зайдёт о Роне, а этого ей сейчас хотелось меньше всего.       Спустя час такого времяпрепровождения ребята зашли на рождественскую ярмарку. Запах имбирного печенья и глинтвейна навевали праздничное настроение, которого порой им так не хватало. Они долго ходили по заснеженной дороге, оглядываясь по сторонам, и совершенно не чувствовали холода — Грейнджер поняла это, когда, пробыв на морозе приличное количество часов, без всяких колебаний отказалась от предложения Гарри погреться в каком-нибудь кафе. Уж слишком сильно она любила зиму.       Поттер купил Гермионе две карамельные тросточки и стакан какао, от которого девушка по-прежнему норовила отказаться, однако, почувствовав в руках горячий предмет, живо изменила своё мнение, и теперь её губы были сплошь измазаны шоколадным сиропом, которым оно было полито.       Пойти на каток? С радостью. Наверное, у Гермионы просто не хватило духу признать, что она чего-то не умеет — давняя её замашка, не исчезающая вот уже несколько лет. Порой мириться с ней было довольно-таки тяжело, как, например, это случилось сейчас.       Они наспех позаимствовали коньки у прокатчика и вышли на лёд. Каждый шаг, а если быть точнее скольжение, давались Грейнджер с большим трудом. Гарри заметил это, однако не спешил давать советы по улучшению её скудных навыков в этом спорте, а лишь изредка посмеивался над ней, в то время как Гермиона, забываясь, пыталась побежать за ним, но потом, вспоминая, что она на коньках, ограничивалась лишь словесными проклятьями. Если бы они были в магической части Лондона, где волшебство не запрещено, Гарри точно бы отхватил жалящего.       В какой-то момент девушка совершенно неожиданно начала падать, но брюнет, в одну секунду оказавшись около неё, вовремя подхватил её за талию и удержал на весу, не позволяя прошкарябать лёд коленями. На какую-то долю секунды они встретились взглядами, а сердцебиение обоих участилось минимум в два раза. Казалось, сейчас должно случиться что-то долгожданное, что-то поистине прекрасное, не терпящее отлагательств, но девушка неожиданно для самой себя решила прервать эту идиллию, смущённо отводя взгляд на близстоящие дома, подсвеченные уличными фонарями и вездесущими гирляндами.       И всё же — среди множества чувств, которые она хотела выразить в эту встречу, была благодарность. Но возможно ли выразить её, будучи при этом такой неуклюжей? Или всё-таки любая благодарность, даже сдержанная, всегда несёт в себе каплю патоки, придающей средиземноморской страсти неизбежную приторность и напыщенность, которые не позволяют сохранять спокойствие, а вынуждают восклицать, провозглашать, декламировать?  — Оу, прости, — юноша, смекнув, что выдал лишнего, мгновенно отпустил давнюю подругу, попутно прокручивая в голове то, как всё это, должно быть, смотрелось со стороны.  — Всё нормально, не переживай, — отмахнулась Гермиона, потирая холодные ладони друг о друга. — Знаешь, я немного замёрзла… Проводишь меня?       Пусть к её дому было решено проложить через заснеженный парк, пустовавший из-за позднего часа и всепоглощающей темноты, охватившей городские улицы, словно паук очередную жертву, попавшуюся в липкие сети. На деревьях красовались толстые шапки из снега, а сами хлопья падали на землю и на друзей, заставляя обоих покрыться лёгким румянцем.       В какой-то момент Гермионе стало скучно идти, и она, хитро улыбнувшись, неожиданно толкнула Гарри в огромный сугроб, так удачно попавшийся им на дороге.  — Эй, ты чего? — недоумённо спросил он, лёжа в снегу и даже не думая вставать.  — Просто решила повеселиться, — пожала плечами девушка и в следующую же секунду звонко расхохоталась.       Гарри на одно мгновение подался вперёд и протянул Гермионе руку, делая вид, что нуждается в помощи. Та незамедлительно приняла её, однако вскоре оказалась в том же сугробе, в который только что столкнула Поттера.  — Теперь мы квиты, — воскликнул парень, засмеявшись. Грейнджер, хоть и не была в восторге от того, что промёрзла насквозь, его поддержала, будучи не в силах злиться.       Вскоре Гарри надоело сидеть в сугробе. Он встал, отряхнувшись от снега, и подал руку Гермионе — как настоящий джентльмен, — помогая ей подняться на ноги.       До дома оставалось не так уж и много. Парочка спокойно шла, осматривая красоту зимнего парка увлечённо и внимательно. Гарри тихонько придвинулся ближе, и спустя мгновение их руки оказались стиснуты в замок, подогревая друг друга своим теплом. Внешне Гермиона никак не отреагировала на этот жест, хотя в душе прыгала от счастья. И вот, спустя какое-то время, они дошли до дома. Пришла пора прощаться, однако Грейнджер этого ужасно не хотелось. Собравшись с силами, она на одном дыхании выпалила:  — Может войдешь в дом? Родители должны были уйти к друзьям, а я одна… Можем чай попить, например…  — Конечно, почему бы и нет? — улыбнулся Гарри.       Уже войдя в прогретое помещение, парочка начала отряхиваться от снега, случайным образом запорошив весь порог. Гермиона, посмеявшись над безуспешными попытками парня убрать снег — а точнее растаявшую воду — с пола, достала палочку из внутреннего кармана пальто и одним взмахом всё убрала. Наконец, пройдя в гостиную, Грейнджер включила музыку и пошла на кухню, намереваясь вскипятить чайник.       Различные магические травы и облепиха вскоре оказались в своих кружках, а девушка никак не могла сдержать глупую улыбку и всё время задумчиво посматривала в окно. Заварив чай, они с Гарри уселись на просторный диван, устланный рождественским пледом со снежинками и веточками рябины, которую безумно любила миссис Грейнджер.  — Прежде чем начать пить чай, нужно посмотреть, как он заварился, — благоговейно пробормотала Гермиона.  — Это как? — перебил парень. — Взгляни на сам чай. Он должен стать крепким и мутным. Это значит, что облепиха дала сок, и чай стал вкуснее.       Наконец, выпив чай и еще раз обсудив всё, что только можно обсудить, Гарри стал потихоньку собираться домой. Он постоянно зазывал к себе в гости на площадь Гриммо, но у девушки то не хватало времени, то просто не хотелось, и каждый раз приходилось вдумчиво отказываться.  — Что ж, спасибо за этот вечер, — в который раз улыбнулся он, однако на этот раз Грейнджер не смогла себя сдержать и, густо покраснев, крепко-крепко обняла парня.  — И тебе спасибо, — шепнула она, уткнувшись носом в его плечо.       Гарри уже собрался было уходить, как вдруг заметил дверным проемом внезапно начавшую расти ветку омелы. Гермиона отлипла от него и с удивлением обнаружила, что он хитро улыбается.  — Ты чего? — недоумённо произнесла та.       В ответ Поттер лишь показал пальцем вверх. Девушка, закатив глаза, посмотрела туда, куда показывал её друг и, увидев омелу, удивлённо распахнула глаза. Она мгновенно поняла намёк Гарри, но не спешила прибегать к каким-либо действиям.       Гермиона топталась вокруг да около: не пытаясь ни потонуть, ни доплыть до берега; она просто держалась на плаву, потому что здесь была вся правда: хоть она и не смела произнести её вслух или даже намекнуть на неё, но зато могла поклясться, что она — вокруг них, рядом с ними; так, потеряв в воде цепочку, мы точно уверены — она где-то здесь. Если бы он знал, если бы только знал, что каждую секунду она даёт ему возможность сложить два и два — и получить в результате число больше, чем сама бесконечность…       Гарри увидел этот тяжёлый светящийся взгляд на её лице, когда она обняла его вновь. И не думая, не планируя, даже не пытаясь проанализировать ситуацию, Гарри её поцеловал. Поцелуй был нежным, неглубоким ровно до тех пор, пока не получил свой жадный ответ.       Сквозь поцелуй Гермиона почувствовала, как он улыбается; его улыбка пугала её, пугала скрытой в ней возможностью, что сейчас случится что угодно и пути назад не будет, что так он спрашивает разрешения — и вот он, её шанс сказать «нет» или что-нибудь ещё, чтобы выиграть время и обдумать происходящее…       Но времени уже не было, потому что Гарри вдруг тихо-тихо, но довольно разборчиво шепнул:  — Я люблю тебя.  — Я… Я тоже, — только и успела сказать Гермиона, прежде чем вновь очутиться в объятиях своей любви.