О походах на концерт и его последствиях

– Напомни-ка мне ещё раз, что мы здесь делаем? – Руслан со скепсисом оглядывает зал, в котором они находятся, с высоты балкона. Внизу, у сцены уже собралась куча визжащих девчонок, текущих, как Ниагарский водопад лишь от одного упоминания имени парня, на чей концерт они пришли сегодня. Это в общем-то и понятно – кумир молодёжи, вся хуйня. Только вот самому Руслану нахуй этот концерт не сдался, и ему жесть как хочется уебать своего парня за то, что притащил его сюда. Сука блядская. – Напоминаю. Мы пришли сюда, чтобы оторваться и охуенно провести свидание, которое последний раз было пёс пойми когда, – спокойно объясняет Даня и пожимает плечами, кажется, не замечая, каким убийственным взглядом смотрит на него его ненаглядный. – На концерт Пошлой Молли? – Лицо Руслана становится уже не просто скептичным, но и слегка нервным. Словно он сейчас разговаривает не со своим любимым, а с самым большим в мире кретином, блять. Хотя, погодите. Это один и тот же человек. Потому что только кретин догадается повести своего парня на концерт рок-группы для девочек, в качестве охуенного, мать его, свидания, – ты издеваешься? – Руся, бля, чё тебя не устраивает? Ты же с Кирюхой, вроде, дружишь, – закатанные до белков глаза и короткий кивок, – чего сучишься тогда, не понимаю? – Дружить с Кириллом это одно, Дань, а слушать его ебаные песни, это вот совсем другое. Меня стошнит быстрее, чем закончится блядский концерт, – Руслан старается максимально правдоподобно изобразить на лице тяжкие страдания, но выходит скорее недовольный жизнью уёбок. Впрочем, его это абсолютно не ебёт, ведь он по-прежнему не хочет находиться здесь ни минуты. Даня же напротив явно в приподнятом настроении, лыбится, как чёрт и светится, аки рождественская гирлянда, что бесит Руслана в два раза больше. – Да ладно тебе. Успокойся, блять, и расслабься лучше. Отдохнём, потанцуем, – игриво тянет младший с подмигиванием, устраивая свои лапищи на талии Тушенцова. – Нахуй иди, – слышится сердитое ворчание в ответ, но Данилу это нисколько не обижает. Умиляет наоборот до чёртиков, что хочется прямо тут, прямо при всех сжать этого невозможного, ворчливого дуралея и зацеловать, пока тот вновь не превратится в ласкового мурчащего котика. Руслану же остаётся уже хрен знает в какой раз тяжело вздохнуть, и сцепив зубы до нервного скрежета, наблюдать за концертом, который, к слову, как раз начался. Первые минут десять ему кажется, что он попал в самый настоящий ад: орущие малолетки, от чьих визгов уши закладывает, раздражающая музыка и глупые строчки, не поддающиеся, абсолютно никакой логике. Хотя, это ж, блять, современная музыка – ни о какой логике не может идти и речи. А Кашин, стоящий прямо за его спиной, ничуть не делает всю эту бесящую атмосферу хоть малость лучше, громко подпевая прямо ему на ухо, что желание сброситься прямо с этого балкона только усиливается в геометрической прогрессии. Однако спустя ещё пару песен и трёх выпитых банок пива Русю слегка развозит, по телу расползается тепло от алкоголя, да и в самом помещении душно настолько, что мозги плавятся, превращаясь в жижу. В таком состоянии уже и свидание кажется не таким плохим, и песни не такими дерьмовыми. Руслан даже втягивается постепенно, начиная пританцовывать, а на некоторых строчках и подпевать, абсолютно положив на то, откуда у него вообще в голове этот мусор. Ему просто хорошо. Кажется, впервые за долгое время. Он расслаблен, эйфория захватывает парня в свой плен нота за нотой, а родные данины руки лишь больше пьянят, унося куда-то далеко из этого бренного мира. Такое состояние Тушенцова не уходит от внимания Данилы, заставляя того улыбнуться, а голубые глаза ярко блеснуть в свете разноцветных софитов. Он видит расслабленность своего мальчика, позволяя себе прижаться теснее, прямо вот так, прямо на людях, чего Руся почти никогда не разрешает делать, только если хорошенько не выпьет. Как, например, сейчас. Не то, что бы Кашину нравилось пользоваться Русланом в таком состоянии, ему просто хочется быть ближе, забить на всё и всех и без лишнего стеснения обнимать и целовать любимого парня, когда этого захочется. С трезвым Русланом такое не прокатывает. Он начинает вредничать, брыкаться, а иногда даже драться, когда Даня переходит черту. Даню вообще бесит вся эта ебанина из черт, барьеров, стен, планок, не видит в них смысла и каждый раз нарывается. И сколько бы раз младший не получал по роже, но все равно снова и снова делает, как ему хочется, смеясь после очередного кулака летящего ему в нос. Это того стоит. Сейчас Руся сам льнет к нему, подпускает ближе, кажется, окончательно забываясь, а на очередной песне и вовсе тянется к нему за поцелуем. Первым. Данила не может устоять.

Ты в моих объятьях, ты в моих объятьях – пушистая лама.

Старший в руках Кашина правда нежный и пушистый, такой открытый, такой податливый, взять бы и выебать прямо на перилах этого чертового балкона. У Дани кукуха слетает со скоростью света, а в джинсах становится тесно и дискомфортно, от того, что вставший член, сука, упирается прямо в ширинку. Руся, мудила эдакий, только все усугубляет, виляя задницей, как заправская прошмандовка, из раза в раз проезжаясь ею по болезненному стояку. – Дань, тебя чё Кирюхин голос возбуждает? Не знал, что тебе нравятся маленькие тощие мальчики, – ещё и дразнится, гнида, шуточки шутит. Ты щас дошутишься, блядина, – думает уже вкрай взвинченный парень, а Руслан смеётся. Руслану хорошо, Руслан от души веселится, извиваясь под песню всем телом, настолько пластично, что у Дани всё сводит от усилившегося возбуждения.

Смелее, ну давай – мне твои бедра говорят.

Данила больше не может терпеть и сдерживаться уже тоже не может, потому что рядом с Русей это, блять, невозможно. Когда он так дразнит, стреляет мутными глазами, сквозь взмах длинных ресниц и двигается в такт музыке, потираясь всем своим расгоряченным телом. Похоже, это была последняя песня, и как только та кончается, младший хватает шатена за руку, таща по направлению к туалету. У них есть в лучшем случае ещё минут пятнадцать, пока группа выйдет на бис и попрощается с публикой, так что никто не должен спалить, чем двое известных блоггеров занимаются в общественных туалетах, на концертах. Сам Тушенцов все ещё находится в чём-то вроде прострации, не понимая, куда его так остервенело тянут и зачем. Он по инерции пытается вырываться, но хватка пальцев на запястье сильная, почти что стальная, напоминающая металлические наручники. Делать нечего, приходится послушно идти, еле волоча ватными от алкоголя ногами. – Да-ань, погоди-и.. Да-ань, куда мы? Концерт же ещё не закончился. Дань! – Все попытки обратить на себя внимание рыжеволосого оказываются проигнорироваными. Данила по прежнему тянет его ещё сильнее обычного, а затем и вовсе резко дёргает за руку, не понятно куда затаскивая. В туалет, как потом понимает Рус, замечая белого друга в тусклом свете синих светодиодов. Сказать, однако, так ничего толком и не успевает, потому что Даню, видимо, совсем понесло, и тот не церемонясь, разворачивает его лицом к стене, впечатывая щекой к холодной плитке и принуждая выгнуться. – Дань, давай не здесь? П-прошу...тут много людей, н-нас могут заметить. П-пожалуйста, давай поедем домой, и я с-сделаю все, что захочешь, – старший почти в панике, его голос дрожит, так же как и весь он сам, потому что впервые так явно чувствует свое бессилие перед Даней. Данилины руки горячие, горячее собственного тела, по которому то и дело бежит табун крупных мурашек, затем опускающихся в пах. От него какая-то дикая энергетика исходит, напоминающая животную, и это будоражит до цветных точек перед глазами. – Ну, уж нет, принцесса. Прости, но я не смогу ждать до дома, – Кашин почти рычит, со всей силы сжимая пальцами аппетитные бедра парня, прижимаясь каменным возбуждением к его заднице. Губы тянутся к нежной шее, оставляя на ней багровые метки, которые потом он зализывает, чувствуя нотки сладости на кончике языка. Привкус руслановой кожи и правда напоминает молочный шоколад, прямо как в той блядской песне, под которую Рус так неистово отплясывал всего пару минут назад. Даня вновь прикусывает ее, но уже сильнее, слыша в ответ протяжный скулёж своего мальчика, от которого крышу сносит не меньше, чем от энергетика смешанного с водкой. – Кхн..Да-а-ань, Даня, осторожнее...Б-больно, – хнычет Руслан от непривычной жёсткости своего парня. Обычно Даня не такой, он другой: ласковый, аккуратный, обращается с ним будто с фарфоровой куклой, которую легко можно разбить, а сейчас... Сейчас грубый, властный, слишком нетерпеливый. Но Русе почему-то это даже нравится, хоть и вслух он об этом никогда не скажет. – Ты такая изнеженная принцесса, Русь, – с низким смехом произносит Кашин, а у шатена от этого смеха новая волна мурашек по спине пробегает, и дышать почти становится нечем. От такого Дани спирает дыхание, а сердце бьётся настолько гулко и быстро, готовое вот-вот прорвать его грудь. – Ещё раз так меня назовешь и..., – старший не успевает договорить, переходя на высокий стон, потому что острые зубы резко и слишком больно впиваются ему прямо в загривок. Это заставляет Тушенцова мигом протрезветь, а затем с таким же успехом опьянеть снова, но уже от самого Данилы. – И что? Что ты сделаешь, детка? – Рыжеволосый открыто насмехается, сжимая вставшую плоть Руса сквозь ткань белья, вдоволь упиваясь своим главенствующим положением. Если обычно он позволяет Руслану все, что угодно, то сейчас полностью берет все под свой контроль, не давая тому и шанса на то, чтобы хоть что-то сделать. И это оказывается очень приятно. Настоящий кайф. – Хуй тебе в следующий раз откушу, – думает про себя парень, но вслух говорит совсем другое, потому что боится. Потому что такой Даня действительно наводит на него страх. Он дикий, необузданный, совешенно непредсказуемый, какой-то совсем другой, будто и не Даня вовсе. И от этого правда как-то не по себе. – Н-ничего-о-о...ничего-о, Да-ань..., – шатен снова громко стонет, ощущая как беспардонно с него стягивают белье, а затем тяжёлая ладонь со свистом шлёпает его по заднице. Место, по которому шлёпнул Кашин, начинает гореть так же, как и кончики ушей, щеки и покрытая множеством меток, шея, а затем уже все тело горит от того, что длинные пальцы на его члене начинают медленно двигаться, словно намерено дразня, – Данечка...Д-да-аня-я, – голос у Тушенцова умоляющий, смешанный со всхлипами, а ещё слишком громкий для этой маленькой кабинки. Младший закрывает его рот ладонью и обманчиво нежно целует за ушком, позволяя себе секундную слабость. – Будь тише. Ты ведь не хочешь, чтобы нас услышали? – Руслан еле сдерживается от очередного стона, когда чувствует пальцы рыжеволосого, которые давят на анус, закатывая от удовольствия глаза, – у нас нет времени на прелюдии, но ты же и так готов, правда? – слышит он горячий шепот Данилы и согласно мычит тому в ладонь, быстро качая головой, словно болванчик. – Отлично. Умница, – в довольном голосе Кашина сквозит явная усмешка, ещё больше теперь ассоциируясь у шатена с тем рогатым существом, которого принято называть дьяволом. Кажется, что это именно он сейчас, прямо здесь, рядом с Русом, держит его в своих лапищах, заставляя сходить с ума, чтобы потом постепенно высосать из него всю душу. Что ж, Руслан и так никогда особо не считал себя святым. Больше парень не успевает ни о чём подумать, потому что Даня смачно облизывает пальцы, внезапно входя сразу двумя на пробу, а затем так же внезапно их вытягивает, сплевывая уже себе на ладонь, и размазывает слюну по своему члену. Крупная головка растягивает стеночки, наконец, проталкиваясь внутрь, и уже следом толстый ствол входит в него на всю длину, от чего старший зажмуривает глаза, хныча от ощущения большого члена в своей заднице. Его жестко дерут, как последнюю привокзальную блядь, поставив в унизительную позу, в кабинке чертового сральника, где по обыденному воняет хлоркой вперемешку с дорогим средством для мытья полов, но Русе сейчас, если честно, настолько похуй на все эти условности. Ему, правда, хорошо, хоть и непривычно, ведь самое главное то, что это делает с ним не кто-то другой, а именно Даня. Его родной, глупый парень, которого он так сильно любит, поэтому и не сопротивляется, принимая то, что тот ему даёт. Короткие ногти царапают холодную плитку при каждом размашистом толчке, Руслану жарко и почти нечем дышать, потому что из него фактически выбивают воздух. Внезапно слышно как открывается дверь туалета – похоже, сюда ещё кто-то зашёл. От этого у Руси паника накатывает, а глаза расширяются в ужасе. В попытках не издавать ни звука, он почти забывает как дышать, задыхаясь уже чуть ли не по настоящему, однако рука младшего на его бедре успокаивающе поглаживает, а сам Данила замирает, переставая двигаться. За эти короткие секунды Тушенцову удается прийти в себя, пока рыжеволосый вновь не начинает двигаться, кажется, полностью игнорируя тот факт, что сейчас они в туалете не одни. Это была лишь уловка, дурацкая игра, чтобы довести его ещё больше, и от этого осознания Рус беспомощно бьётся лбом о стену, ведь это единственный способ вынудить себя не стонать, когда ему на самом деле кричать хочется. Вскоре из туалета выходят, оставляя их снова одних. Руслан несдержанно хнычет, запрокидывая голову, и кончает. Сильно, долго, со слезами на глазах, как какая-то девчонка, дрожа и еле держась на трясущихся ногах. Последнее, что он более менее чувствует это горячую влагу на своих ягодицах, а после этого его мозг будто на несколько мгновений отключается полностью, не воспринимая более ни какую информацию. – Русь, хэй. Ты в порядке? Руся. Руслан! – Шатена резко встряхивают, наконец, возвращая, как говорится, с небес на землю, и он неморгающими глазами смотрит прямо на Кашина, пытаясь переварить все произошедшее, – я..д-да.. да, в порядке. Что на тебя вообще нашло? – Теперь недоуменно спрашивает парень, неосознанно поддаваясь руке, ласкающей его затылок. – Хуй знает. Не похуй ли, Русь? Всё ведь было заебись – это главное. Я тебя люблю, – рыжеволосый обнимает своего парня, готовый в очередной раз получить в нос, но место этого чувствует, как его обнимают в ответ. – И я тебя люблю. Дебил, блять. У меня задница теперь из-за твоей любви болит, – уже в своем репертуаре ворчит Руся, одновременно как-то глупо улыбаясь Даниле в плечо, ощущая себя при этом выебаным и довольным. Может, всё-таки концерт был не такой уж и плохой идеей...