Это не лечится

Мужчина упирается лбом в холодное стекло, наблюдая, как за окном кружит снег. Холодно. Промозгло. Неприятно. От тёплого дыхания стекло мутнеет, запотевает, и прекрасно остужает жар его кожи. В квартире непривычно пусто, тишина стоит такая оглушительная, что ему бы радоваться. Наконец-то, тишина! Нет криков фанатов, которые иногда тоже приедаются, нет наставлений Стаса и Паши, Окс не ворчит на него из-за того, что он снова запустил пальцы в волосы и испортил причёску, по причине чего на него снова тратят грёбанные полчаса, чтобы поправить то, что он испортит буквально через дубль. Стоит полная тишина, о которой мечтает каждый на площадке, но в этой тишине нет и Антона. Усмешка касается губ Арсения, когда он пробегается кончиками пальцев по кожаному браслету на запястье. Во время «Импровизации» Антон отдал Арсу браслет, сказал какую-то глупую шутку, над которой смеялись все, в то время как Попов тупо пялился на браслет. А потом всё закрутилось, импровизация за импровизацией, и они оба забыли, точнее — забыл Шаст, а Арсений помнил, потому что чёрная кожа обжигала запястье, не позволяя забыть. От браслета пахло табаком и привычным парфюмом Шаста, который Арс знал наизусть, запоминал нотки, а потом искал похожие в парфюмерии. Но идентичного нет, потому что запах Антона такой же особенный, как он сам. Антон умеет быть злым, и в такие моменты становится по-настоящему страшно. Пусть он и был достаточно худым, но силы в двух метрах росту было чересчур, даже несправедливо, много. Антон умеет быть милейшим парнем на свете. У него призвание изображать котиков, он даже мурчит натурально так, до мурашек, смотрит по-особенному, и в голове уже пририсовываешь ему милейшие ушки и забавный хвост. Антон умеет быть до неправильного смешным. Улыбается так широко, смеётся почти над каждой шуткой искренне, позволяя Арсу сходить с ума от взгляда этих зелёных глаз и красивой улыбки. Антон умеет быть охрененным. Просто во всём, до конца, с головой. И в нём хочется утонуть, забыться. И Арс давно принял тот факт, что он больной, помешанный на Антоне человек. Это понял и Дима, который не раз видел, как Арс залипает на Шастуна, пока тот ничего вокруг не видит. Это заметил даже Серёжа, который порой ничего дальше своего носа не видит, но это заметить сумел. Даже Стас и Паша смотрят странно, кажется, понимают многое и поэтому молчат, не считая нужным лезть в чужую голову. Особенно в голову Арса, в которой порой такая каша, что не разгрести даже ему самому. Понимают все, видят все, но не Антон. И Арс не знает: это радует или огорчает? Узнай он, что бы изменилось? У него Ира, а у Арсения — зависимость. И это нихуя не лечится. Он пробовал, но всё не то, всё не так. За окном преддверие нового года, даже уже на каждом углу чувствуешь запах мандарин, но Арсу плевать. Ему совсем не хочется ничего, кроме привычного запаха сигарет и тепла от тела «друга». Мужчина прикрывает глаза, вспоминая, как однажды стащил его куртку и гулял в ней весь день, снимаясь для «Импровлог», чувствуя себя таким охрененно счастливым, а Антон лишь тогда вскинул бровь, но не протестовал, махнув рукой. Это же Арс, что с него взять? У него в голове демоны с бубном пляшут и оргии устраивают. И Антон даже не понимает, что лишь ему одному позволено забраться к нему в голову. Антону можно всё, даже как коту забраться на грудь Арса и мирно посапывать, пока тот будет внутри умирать от всепоглощающего тепла и счастья. Это не лечится. Ему пора промыть мозги, вытрясти из себя всё дерьмо, затолкать всю дурь в мусорный бак и попробовать жить как все, как друзья, но Арсений боится, что тогда загнётся. Просто загнётся, если не будет зависеть от Антона. Потому что без Антона даже дышать не хочется, а это уже клиника, в которой санитары ждут Арсения как званного гостя. Рука тянется к телефону и замирает возле контакта Антона. Скорее всего, он уже в самолёте. И он точно счастлив, ведь его дома ждёт Ира — любимая девчонка, а Арса ждёт пара бессмысленных выходных, а потом снова перелёт, концерты, юмор и взгляды исподтишка. Окс будет ворчать на мешки под глазами, в которых можно уместить всю площадку, но ей не понять, что ему трудно спать. И есть. И жить уже тоже трудно. И это, блять, - совсем, окончательно, бесповоротно, - не лечится. Арсений «Ты забыл браслет» Всё же написал и дышать становится невозможно, когда он видит, как Шаст тут же становится «онлайн» и что-то набирает. Так быстро? Зачем? Арсению привычно надумывать, убиваться, прятать телефон в конце квартиры и ходить туда-сюда, боясь увидеть ответ.

Антон «Знаю»

Секундная тишина, за которую Арс успевает словить три инфаркта, прежде чем снова видит, как парень что-то набирает.

Антон «Оставь себе, если хочешь, у меня их много»

Арсений «Отлично, спасибо, Тох» И снова тишина. Арс убирает телефон, крутит браслет на руке и усмехается. Кому-то достанется целый Антон, а ему грёбанный браслет, за который он уже готов глотку перегрызть. От него ведь. — Ты и правда ебанутый, — сам себе в отражении говорит Попов, трёт подборок, на котором ещё не успела появиться щетина после сегодняшнего выпуска. Вот тебе и идеальный человек, который далеко не идеален внутри. Он сгнил, сошёл с ума. Влюбился в своего друга по самое не хочу, ну кто ещё может таким похвастаться? Он делает глубокий вздох и тут же морщится, когда слышит трель дверного звонка. Он не хочет никого видеть, ему неинтересно, но ноги уже несут к двери, а рука её распахивает. Арс готов проявить негостеприимность и послать пришедшего туда, куда следует пойти самому, но так и замирает, забывая все слова, и даже как дышать — тоже забывает. На пороге стоит Антон собственной персоной. Снова эта огромная куртка, капюшон толстовки на голове, припорошенный снегом, раскрасневшийся нос, которым он шмыгает. — Ты же улетел? Тупой вопрос, особенно когда на пороге стоит причина твоего сумасшествия, но Арсу можно, ему простительно. — Как видишь, нет. Они молчат, синие глаза встречаются с зелёными, и дышать сложно, больно как-то даже, но брюнет находит силы отойти и позволить другу войти в тёплую квартиру. Ха, другу ли? — Отменили рейс? — будто безразлично интересуется Арс, пока Шаст раздевается. Стягивает куртку с худых плеч, вешает на крючок, скидывает ботинки, трёт ладони друг о друга, согреваясь, и уже слегка улыбается. Просто так. И Арсению до безумия интересно: «А во сне он тоже улыбается?» Этот оптимистичный парень был грёбанным солнцем, потому что с его появлением в квартире стало так тепло, что отогревалась даже душа Попова. — Не-а, самолёт улетел, я — нет. Он говорит спокойно, проходит на кухню и Арсений молча идёт следом, непроизвольно хватаясь за браслет на руке. Кажется, теперь это будет и его привычкой. — Чай, кофе, коньяк? — Арс стоит спиной, в ожидании ответа, а сам пытается контролировать дыхание. Руки дрожат, голос подводит, и до ломоты хочется обнять, уткнуться в шею и запретить улетать вовсе. — Тебя в этом списке нет? — Шаст усмехается, видя напряжённую спину мужчины. Замирает позади него и устало вздыхает, просто молча упираясь лбом в спину Арсения. Без слов, просто обхватывает длинными эстетичными руками, в браслетах и кольцах, его за торс, прижимаясь ближе, и трётся головой о спину, словно реальный кот. Он не смог улететь, просто не смог, зная, что Арс снова будет один. Как он мог улететь? И уже плевать, что там Ира. Он был с ней, потому что не мог быть с ним. И это всё хреново, неправильно, и вообще по-дебильному, но иначе они не умеют. — Тебе идёт, — тихо выдыхает Шаст, когда через плечо видит, как на его руки ложится рука Арса с его (Антона) браслетом на запястье. — Могу ещё подарить, хоть все забирай. — Больше не надо, если ты будешь рядом, — неуверенный голос, и Антон закатывает глаза, резко разворачивая брюнета к себе за плечи и тут же вжимая его в столешницу своим телом. — Если бы ты сказал сразу, я бы давно был рядом. Какого хрена ты молчал? То он ярый гомофоб, то мне наши друзья говорят, что ты там загибаешься. Это, блять, нормально? — с каждым словом Шаст злится всё больше и в зелёных глазах сверкают искры, а Арс реально придурок, потому что тащится. — Не знал как. — Ну да, охотно верю, — закатывает глаза Антон и прижимается ко лбу мужчины своим, прикрывая глаза. — Я заебался, правда, Арс, но с тобой как-то лучше «заебываться», чем одному. Просто нам не будет точно, но мне похер, я готов рискнуть. Я вкрашился в тебя по самую макушку. Глаза, голос, руки — в тебе всё так охеренно, что меня ведёт. На сцене, на общих вечеринках, везде, где, блять, ты есть. Это не нормально. — Это не лечится, — согласно кивает Арсений, но впервые за несколько дней улыбается так широко и искреннее, что Шаст жалобно стонет, накрывая его губы своими: холодными, потрескавшимися, но такими желанными. Им обоим плевать на остальной мир, на то, что кухня — не лучшее место для всего этого, и плевать, что у Антона ещё пока есть Ира, которая его ждёт дома. На всё плевать, когда вот так — максимально близко к друг другу, до дрожи, до жалобных всхлипов и стонов. — А что значит «вкрашился»? — лукаво спрашивает Арс, хитро прищуриваясь и на миг разрывая поцелуй. — Блять, ну Арсений, ну какого хера? Легко им правда не будет, придётся делать вид, придумывать различные истории, да и шипперов после расставания Антона с Ирой станет значительно больше, но какая разница? Разве это кого-то волнует? Они готовы пройти вместе через грёбанный Ад, если каждый раз вот так, после — зажимать друг друга, везде, постоянно, на что Дима будет закрывать глаза, покидая гримёрку, а Серёжа вообще решит туда больше не заходить, потому что на каждом перерыве они целуются, жадно вжимая друг друга в стену и любую другую поверхность. И Оксана всё ещё будет отчитывать Арсения, теперь с Антоном на пару, за испорченную причёску, но ничего не поделать — это не лечится.