И хочется, и колется

Мама всегда говорила: учись хорошо, будь честным и скромным, полагайся только на себя и не связывайся с дряными девчонками, которые могут сбить с пути истинного. И Даня, как послушный мальчик и примерный сын, выполнял эти заповеди безпрекословно, все шестнадцать лет своей жизни. Его все устраивало, даже не смотря на то, что у него не было типичных подростковых развлечений: он не ходил по тусовкам, не гулял с девочками, особенно с дряными, и старательно учился в школе, чтобы поступить в престижный университет и найти работу с достойной зарплатой. Его жизнь была такой простой и понятной, структурированной, в ней не было места хаосу, сложностям и… чувствам. А затем наступил шестнадцатый день рождения. А вместе с ним и Ваня Иванов. Ваня не был девчонкой, но он совершенно точно был тем, от кого мать (теперь уже и не только его) так тщательно его предостерегала. Он был дряным мальчишкой, абсолютно непослушным и диким. А ещё красивым и свободным. По крайней мере, все думали именно так. А Даня ничего не думал. Он просто смотрел на то, как Ваня курит возле центрального входа в школу, и ему было абсолютно все равно, что с сигаретой его видела директриса, завуч и половина учителей гимназии. — Иванов! Родителей в школу! Немедленно! — рыкнула директриса, яростно сверкнув глазами. Ваня даже не потрудился потушить сигарету. Напротив, он медленно поднёс сигарету к губам и с наслаждением затянулся, глядя директрисе в глаза. От возмущения она не могла вымолвить и слова. Лишь стояла, с открытым ртом, выпучив глаза, похожая на сушеную воблу. — Которых? — наконец спрашивает Ваня скучающим тоном. — Что значит "которых"? — заорала директриса. Но, увидев, что за их разговором наблюдает чуть ли не вся школа, она нервно поправила волосы и продолжила более спокойным тоном: — Твоих, Иванов. Твоих родителей. Полину Сергеевну и Антона Павловича Ивановых. Или у тебя есть ещё какие-то варианты? — Как выяснилось — есть, — усмехнулся Ваня и выбросил окурок, предварительно потушив о мусорное ведро. Затем с независимым видом развернулся и пошёл обратно в школу. Опасаясь, что директриса, заметив Даню, попросит его передать послание Ваниным родителям, Даня последовал его примеру и тихо вернулся в свой класс. Никто его не заметил. *** Ваня не был девчонкой. Он был красивым мудаком; тем, кто, смеясь, разбивает девчонкам (и не только) сердца и позорит своих родителей. Тем, на кого бесполезно было влиять. Тем, кто ничего не ценил и воспринимал как должное. Чем дольше Даня на него смотрел, тем больше начинал ненавидеть. И тем сильнее его тянуло к нему. *** Когда Даня вернулся из школы, дома его ждал очередной скандал с участием Вани: директриса позвонила по поводу курения и хамства. Оскорбленным тоном просила принять меры по воспитанию. И неизвестно, что больше её возмутило: то, что подросток пытался заработать себе рак лёгких или то, что он публично оспорил её авторитет как директора. — Мне это надоело, Ваня! Сколько можно? Мы получаем такие звонки как минимум дважды в неделю! Как минимум! И это только те, что я застаю! — разъярялся папа Антон. — Ну тише, Антоша, тише, — успокаивающе гладила его по плечу мама Полина. — Да что тише, что тише?! Сколько ещё он будет нас позорить?! Моё терпение иссякло! — ещё больше разозлившись, рычал он. — Тебе нельзя нервничать. Потом поговорим с ним. Сейчас пойдём, я тебе коньяку налью, да?.. Пойдём, дорогой… — нежно проворковала мама Полина, аккуратно подталкивая супруга к лестнице, ведущей на второй этаж, где находились спальни и бар. На этот раз папа Антон подчинился. — Я с тобой ещё не договорил, — обронил в сторону Вани. Затем, успокоившись, он позволил увести себя. Как только они скрылись на втором этаже, Ваня, весь разговор не проронивший ни слова и державший спину прямо, на глазах Дани ссутулился и как будто бы уменьшился. Даня увидел, как он устало прикрыл глаза и глубоко дышал. Медленно, но ритмично. Даня не шевелился, опасаясь быть обнаруженным и тем самым нарушить Ванин покой. А ещё он пользовался редкой возможностью рассмотреть Ваню как следует, в те минуты, когда он такой спокойный и такой… человеческий. Не мудак. А Ваня Иванов. Человек. Парень, который стоит посреди гостиной и, Даня чувствует, осторожно собирает себя по кусочкам. *** Осознание того, что он влюбился, накатывает неожиданно, как мощный морской прилив. Даня и рад бы ошибиться, но увы. Он постоянно хочет касаться. Дотронуться до плеча, погладить по голове, взлохматить шелковистые волосы, сжать в утешающих объятиях… Вот только Даня все еще помнит заповеди мамы Лиды и ненавидит себя за то, что нарушил самую главную из них. *** Когда Ваня желает ему доброго утра, Даня не верит собственным ушам. Возможно, он что-то пропустил и глобальное потепление уже началось. Но не с их же отношений, в самом деле. — Доброе, — машинально отвечает Даня, не сумев сделать свой голос менее удивленным. — Да не смотри ты на меня так, братан, — ухмыляется Ваня, — просто настроение хорошее. Но не обольщайся, это ненадолго. До тех пор, пока мы в школу не придем. — Ладно, — пожимает плечами Даня и честно старается не придавать этому значение. Вот только Ваня, проходя мимо, задевает своим плечом его плечо, а своей ладонью обжигает Данину ладонь. И даже никак это не комментирует. И это слишком странно для Вани Иванова. Даже когда он в хорошем настроении. Даня спускается вниз к завтраку вслед за Ваней и успокаивает разбушевавшееся сердце. Он верит, что справится. И повторяет это до тех пор, пока не спотыкается и не падает на Ваню. Машинально обнимая его со спины. Уткнувшись носом в белую рубашку, теплую от тела и пахнувшую Ваниным парфюмом. От неожиданности Ваня чуть не падает, но умудряется устоять на ногах. Почему-то молча замирает, не делая никаких попыток выбраться из импровизированных Даниных объятий. Именно поэтому Даня позволяет себе эту маленькую слабость — закрыть глаза и стоять так дальше. Позволяет себе замереть вместе с Ваней, малодушно мечтая никогда не размыкать объятий и не смотреть Ване в глаза. — Мальчики… у вас все в порядке? Неожиданно сверху раздается осторожный голос мамы Полины, который моментально приводит Даню в чувство. Он отпрыгивает от Вани и бормочет, что все хорошо. Ваня не шевелится даже тогда, когда Даня обходит его, чтобы позавтракать. *** Его горячие взгляды сводят с ума. Заповеди мамы Лиды крутятся в голове, но больше не могут удержать Даню от соблазна прикоснуться к запретному. — Не смотри на меня так, — просит он в очередной раз, устало натыкаясь на Ванин взгляд в школе. Заповеди не могут, но здравый смысл — может. И Даня будет цепляться за него, пока хватит сил. — Как так, Данек? — Ваня абсолютно невозмутимо продолжает смотреть, застегивая ранним утром на себе рубашку. Они в раздевалке, одеваются после физкультуры. Ваня жаркий, Дане невыносимо душно находиться рядом с ним, особенно сейчас, когда он так близко и одаривает очередным взглядом. — Вот… Вот так. У меня мысли путаются… — Не мои проблемы, — фыркнув, тот подходит ещё ближе. Даня отступает на шаг и упирается спиной в шкафчики. Холод металла отрезвляет и не дает рухнуть на пол из-за подкосившихся ног. — Отойди, — упирается ладонями в горячую — это чувствуется сквозь тонкую школьную рубашку — грудь Вани, пытаясь заставить того держать дистанцию. — Почему? — наклоняется и опаляет жаром ухо. Даня дрожит. — Ты слишком близко, черт бы тебя побрал, — шепчет, но не делает никаких попыток действительно оттолкнуть Ваню. Благо, они в раздевалке одни — все остальные уже ушли на следующий урок. Иначе было бы проблематично объяснить ребятам, что тут происходит и почему они стоят… так. — Даня, — неожиданно усмехается Иванов. — Что? — Я не держу тебя. — Что? А ведь правда не держит — мелькает в голове. Просто это Даня не хочет уходить. — Не держишь… — шепчет на выдохе, неосознанно подаваясь вперёд. Сокращая и без того маленькое расстояние между ними. Помогите. Кажется, он растерял последние остатки здравого смысла. Слишком близко. Нельзя было его подпускать к себе так близко. Но теперь уже поздно, кажется. Глаза у Вани черные из-за расширившихся зрачков. Губы мягкие, горячие и почему-то имеют вкус вишни. И дрожат. Даня дрожит вместе с ним, когда скользит ладонями вверх по груди и плечам и останавливает их на шее. И тут же его буквально вдавливают в эти шкафчики, а поцелуй из невинного превращают в глубокий и страстный. Настолько, что Даня правда мог бы упасть, если бы Ваня не прижимал его собой так сильно. Губы, терзающие его губы, резко перешли на линию челюсти, а затем и на шею. Правда, столкнувшись с преградой в виде воротника рубашки, Ваня ненадолго оторвался от Дани, но только чтобы с рыком расстегнуть несколько пуговиц, выдрав их практически с корнем. Даня шалел от всего этого. Губы Вани были везде; и даже тот факт, что теперь он наверняка будет ходить с засосами, которые не получится скрыть — пуговицы оторваны и рассыпаны по раздевалке — не мешал ему наслаждаться происходящим. — Если мы сейчас не остановимся, ты попрощаешься со своей девственностью, Данек, — неожиданно слышит Даня в перерывах между сумасшедшими поцелуями в губы, которыми его одаривает Ваня, смешивая их с не менее диким взглядом. Даня едва смог осознать, что Ваня только что ему сказал. И он не знал, как реагировать. Все, чего он хотел — чтобы Ваня не прекращал его целовать. Но Ваня прекратил. Он все также прижимался к Дане всем телом, но больше не целовал, даже когда Даня сам, словно в бреду, потянулся к его губам. Это неосознанное Данино движение заставило Ваню тепло улыбнуться и неожиданно мягко привлечь его к себе, поддерживая за затылок. Даня уткнулся лицом в его плечо и улыбнулся. И обнял его в ответ. «Не связывайся с дряными девчонками» — гремит в голове голосом мамы Лиды. «Прости, мама. Кажется, я связался с дряным парнем».