На память

Слэш
PG-13
Завершён
81
автор
Размер:
15 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
81 Нравится 11 Отзывы 18 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Катсуки раздражённо сжимает упаковку геля для для душа, пытаясь выдавить остатки. Надежды не оправдываются, ни единой капли так не упало на грубую ладонь. Только забавное хлюпанье упаковки(сейчас оно казалось куда более раздражающим) и шум из душевой кабины наполняли ванную. Это был последний нормальный гель для душа. Ни резкого противного запаха, ни омерзительной сладости, ни намëка на хозяйственное мыло. Идеальный тонкий-тонкий аромат чего-то там ягодного. Как бы не было печально, всему свойственно когда-либо кончаться, и любимому гелю Бакуго тоже. Придётся использовать какой-нибудь другой. Выбор не был шибко обширным, поэтому Катсуки остановился на небольшом зелёном флаконе. Сам гель ничем не пах, только легкий привкус каких-то трав. На один день сойдёт. *** Бакуго слишком устал. Но отлично знает, передышку ему никто давать не собирается. Чертова физика который час всё никак не могла даться. Вроде, тема несложная, но в голове сплошная каша. От этой мешанины тошнит, болезненно перекручивает органы, но Катсуки держится. Такая мелочь и грамма его внимания не стоит. Он должен быть выше этого. Бесит. И нос чешется. Тыльной стороной ладони Катсуки трëт вздувшиеся ноздри, чтобы наконец унять раздражение. Но приходит то, что никак не ожидалось и хотелось поскорее забыть. Рецепторы улавливают аромат, от которого по привычке хочется на стены лезть, но Бакуго осекается, в ужасе уставившись на руку. Щекочущее чувство мигом улетучилось. Оглушающий удар в висках, кислород густеет, накаляясь. Да не может такого быть. Он вновь судорожно тянет воздух, дыхание перехватывает, сердце ухает вниз. Запах. Катсуки ни за что не забудет этот дурацкий запах. Даже под дулом пистолета. Даже если он лишится обоняния, именно этот запах никогда не выветрится из памяти. От него щемит в груди и накатывает глубокая тоска. В голове мутным силуэтом пляшет зелень. Бакуго прижимается носом к собственному плечу, вдыхая полной грудью. Горестно жмурит глаза, со смиренной улыбкой трётся щекой. Ловит себя на мысли, что... Деку. Это его запах. Катсуки всегда думал, что этот запах целиком и полностью с самого рождения с Изуку. Он всегда пах так. Какое-то душное теплое течение тропических трав. Оно сладостно на языке, но не приторно, скорее объемно в груди, так, что разрывает грудную клетку. Момент и уже никого и ничего не существует, голова совсем пустеет. А оказывается всему виной чертов гель! В боку колющее чувство предательства, будто его всё это время обманывали. Не запах Деку окутывал его, когда он утыкался в грудь задрота после очередного спарринга. Слушал как тот размеренно дышит, сердце билось, а желудок умиротворённо тарахтел. Но Бакуго не может злится, усталость накатывает, и всякая физика летит к черту. Катсуки впечатывается в плечо тяжело дыша, пытаясь как можно больше вдыхать удушающий сладкий запах. Портрет Деку всё яснее и яснее всплывает в сознании, особенно теплое дыхание усмешки. Если закрыть глаза, то можно представить крепкое веснушчатое плечо с рельефами шрамов. Но даже так, кожа Деку не такая горячая, как у Катсуки. И это единственное, что приземляет после горького прилива эйфории. Это не Изуку. Носом Бакуго ведёт по плечу, то с нажимом, замедляясь, то еле касаясь, затаив дыхание. Не отдавая отчёта о своих действиях, мажет губами по коже, задерживаясь, а потом ластится щекой в места поцелуев. Он утыкается в изгиб локтя, здесь запах самый оглушающий. Пальцы тоже пропитаны бездонным отваром трав. Фаланги зарываются в непослушные волосы, мягко перебирая, как делал это Деку. Его руки были шершавыми и грубыми, белёсые мягкие рубцы на ладонях придавали ещё больший контраст. Но никакие руки не смогли бы передать эту нежность в одном только оттягивании волос. Так может только Деку, и он неповторим. И всё же неумелые движения Катсуки погружали в воспоминания о том, как приятно лежать на коленях у Изуку, чувствовать мягкие касания, а порой слушать тихое-тихое пение или шепот бубнежа. Белый шум постепенно настигает его мысли, необычайное спокойствие накатывает с приливом сна. Уроки так и недоделаны. Нервный узел в горле так и не ушёл. Но хотя бы на секунду стены собственной комнаты стали родными и тёплыми, внутри стало очень тихо и очень хорошо. *** — Пиздец, я кажется, перестарался. — Ничего страшного! Я тоже слегка заигрался... — Хочешь сказать, что уебал меня больше, чем я тебя?! Думаешь, что победил, да?! Мидория прыскает со смеху. У Каччана так чудно получается абсолютно всё сворачивать в соперничество. Но замечая недовольного Бакуго, сразу затыкается, отрицательно мотая кудрями. На самом деле Изуку мало, что мог разглядеть в темноте кроме очертаний фигуры. Уже глубокая ночь, они слегка переусердствовали на вечерней тренировке, совершенно забыв о времени. Побитые еле-еле доползли к крыльцу общежития. Решение перекантоваться в комнате Мидории, как самой ближайшей ко входу, было принято моментально. К тому же обработать раны после спарринга будет не лишним. Вокруг растворялся тёмно-синий мрак, и свет то ли луны, то ли фонаря оставлял ледяные следы на полу и потолке. — Деку, где идиотская аптечка? — Катсуки без зазрения совести рылся в ящиках письменного стола, пока его суетливо не остановил Мидория. — Каччан, стой, я сам! Присядь пока на кровать. — Придурок, тебя надо первым обработать! Ты больше меня нахватался дерьма, — Бакуго сжал левую руку Изуку в изгибе локтя, и тот в подтверждение его словам, болезненно зашипел. Ссадины давали о себе знать. — Да-да, хорошо, только, пожалуйста, дай мне самому достать аптечку. Катсуки фыркнул, но отступил в направлении кровати. Мидория зачем-то последовал за ним. Развалившись на постели, Бакуго с непониманием наблюдает за Изуку, который увлечённо рылся под ним. Хмурый взгляд внимательно следит за копошившимся, порой кряхтящим Деку, а потом замечает, как тот достаёт незатейливую серую коробочку и гордо улыбается. — Какой идиот хранит аптечку под кроватью!? — Я и моя мама, — Деку смущëнно чешет затылок. — Аптечка под кроватью очень удобна, Каччан. — Знать ничего не хочу! Это по-идиотски! — Бакуго лениво встаëт с кровати, искривляя лицо в презрении. Конечно, про тётю Инко ничего не хотелось говорить, но... Чёрт возьми! Изуку нисколько не обижается, молча открывает коробку, проверяя всё ли у него есть. Находя коротким взглядом перекись, бинты и даже пластыри, расслабляется и садится на край кровати, перед Каччаном, рядом расположив открытую аптечку. Он вскидывает голову вверх, прикрыв глаза, в ожидании характерного пощипывания при соприкосновении кожи с влажной ваткой. Бакуго не медлит, закатывая глаза в ответ на жест Деку. Он грубо вклинивается в пространство между ног Изуку, напротив лица. Перекись не жалея выливают на ватку и без всяких любезностей впечатывают в страдальческую щëку. Деку болезненно жмурится под небрежными движениями. Он шипит, немного дëрнувшись, но продолжает терпеть. — Блять, не дергайся! — Ауч, я пытаюсь! Будь, пожалуйста, аккуратнее! Мне больно. — Ага, да, конечно, за дурака меня не держи! Говорил бы ты так, когда ломаешь себе всё, что мать дала, я может ещё и поверил. Поэтому заткнись и не пищи! — Но, Каччан, мне правда больно! — Катсуки в ответ сильнее вжал ватку с новой порцией перекиси. — Ай! — Я кому сказал заткнуться?! Мидория возмущённо промычал, с достоинством проходя все эти пытки. А Каччан будто специально измывается над ним! Бакуго уже закончил с обработкой ран, теперь осталось найти пластыри и дело с концом. Заветная упаковка с лëгкостью находится, и вроде бы ничего примечательного. Однако открыв её, гримаса Катсуки вновь искривляется, он морщит нос неприязнью. — Деку, тебе не 5 лет, какого черта эти грëбаные пластыри со Всемогущим?! Я знал, что ты задрот до мозга костей, но не до такой степени! — Бакуго негодующе всплеснул руками, — Только попробуй мне это дерьмо нацепить. Мидория стушевался, переводя взгляд на свои неуклюже сцепленные в замке пальцы. Он сдавленно хихикнул и глупо улыбнулся. Возвращаясь глазами к Катсуки, снова неловко мнётся. Сейчас всё как-то по-другому. Хоть Каччан как обычно злится, но Изуку не чувствует скованности в плечах под испепеляющим взглядом, а внутренности не тянет пульсацией вверх, вниз, влево, вправо. Наоборот Мидория расслаблен. На самом деле не совсем так, голос предательски дрожит, и щеки не собираются прекращать гореть при всяком казусе, как сейчас. Но Деку чувствует спокойствие. Это по-настоящему пьянит. Мидории оно очень нравится. Заслышав глухое злобное полурычание, Изуку растерянно теребит буйные витки, краснеет. — Мне они нравятся, — честно признаётся Деку. — И если хочешь, то завтра утром можешь поменять пластыри на обычные, — Изуку в примирительном жесте машет руками. — Но я считаю, что в пластырях со Всемогущим нет ничего зазорного! Они же такие классные и выглядят нисколько не нелепо, у них своя эстетика! И вообще называть их детскими странно. Всемогущий герой для всех, не только для детей? А значит... — Деку, они задротские. Катсуки клеит пластырь с причудливым шрифтом "Plus Ultra" на ободранную коленку, а потом сидя на корточках, осматривает проделанную работу. Даже в полумраке тёмные пятна пластырей на щеке, локте и много, где ещё смотрелись супер нелепо. А большущий плакат с воинственно взмахивающим кулаком Всемогущим только добавлял комичности. — Всё, я законочил. Твоя очередь, Деку. — Ну тебя, ты просто ничего не понимаешь, — Мидория неспеша отрывается от нагретого места. Встав, вытягивает руки над головой, как назло заразительно зевает. Бакуго падает на кровать, неспеша усаживается напротив вставшего Деку. Мидория ужасно сосредоточен. Сосредоточен до смешного. Катсуки с усмешкой наблюдает за надутыми щеками, запачканными или украшенными пятнами - веснушками. Погруженный в процесс дезинфекции Деку водил, точечно тыкал ваткой вокруг неглубокой ссадины на предплечье Бакуго. Катсуки с раздражëнным вздохом подмечает эти старания Изуку, сделать абсолютно всë, но чтобы дорогому Каччану не было больно. Ужасно бесит. Его движения невесомы и точны, не приносят ни грамма дискомфорта, Мидория определëнно спец. Это неудивительно, вспомнив, как часто он калечит себя или с каким рвением спешит к круглолицей, лягушке, четырëхглазому и чертовому Двумордому после тренировки скорее оказать первую помощь и всë-всë на свете, пока исцеляющая девочка не пришла. Бакуго отделался всего пару царапинами. На предплечье, плече, ну, и лицо немного задело. Мидория почти завершил свою работу, осталась лишь рассечëнная красным ботинком щека. Ладонь ласково ведëт вдоль линии скулы, нескладные пальцы переходят на подбородок, скользящим взмахом направляют вверх, вынуждая взглянуть в изумрудные глаза напротив. Деку смотрит на него с присущей только ему нежностью, она легка, проста, до невозможного очевидна. В темноте его глаза вовсе бездонные пропасти. И это должно пугать, но когда из этих самых глаз льëтся столько самоотдачи, мягко окутывает кремовая теплота, то только щеки покрываются мурашками. Лишь взглядом Мидория затупляет, забирает жужжащую боль. И год назад Бакуго бы точно воспринял это за очередное высокомерие. Опять чертов задрот жалеет его. Изуку с великим упоением клеит пластырь с мордой улыбающегося Всемогущего, находя ему местечко на левой щеке. С глухим визгом мнëт щëчки Бакуго, а тот всем видом показывает, что нисколько не в восторге не от глупого пластыря, не от тупой довольной рожи Деку. Мидория по-озорному целует висок, напоследок пару раз мазнув губами по подглазью Катсуки, заставляя Бакуго хмуриться и розоветь. Шрамированные ладони облепляют острые скулы, возвращают к глубоко любовному взгляду Изуку. Мгновение и Изуку меняется в лице. Он сконфуженно краснеет, вытягивает губы в неровную полоску. Его зрачки сужаются, неуверенно метаются по Каччану и плакатам на стене и обратно. Деку виновато склонил голову, заливаясь ещë большей краснотой. Бакуго внимательно следит за любым колыханием со стороны задрота из-под опущенных бровей. Деку правда такой нелепый, глупый и странный. Однако Катсуки ухмыляется и резво вжимается в торс парня, однозначно чтобы выдавить судорожный вздох сверху. Сильные руки обвивают поясницу, нос утыкается в плоский живот. Грубая ткань футболки неприятно натирает, зато она пахнет Деку. И может он никогда не признается, но ему это до безумия нравится. В такие моменты Катсуки ощущает себя животным. Наверное, потому что запахи окружающих он ощущает слишком остро или придаëт этому слишком большое значения. Запах Деку с ним с самого детства, не запомнить его невозможно. В садике любого в группе Бакуго узнавал лишь по запаху. Кто-то пах не так ярко, кто-то жуть противно, кто-то просто пах. В своей голове маленький Каччан характеризовал эти запахи по ассоциациям, по типу "картон", "дерево", " стекло" и что-то в этом духе. А Деку пах странно. Его запах очень громкий. Поначалу Катсуки отнëс его в категорию "отвратительно", пока веснушчатый карапуз везде следовал за ним. Такое внимание со стороны сверстника не могло не льстить, поэтому фактор раздражающего запаха ушëл далеко на десятый план. А потом, шагая по лесу за руку с хныкающим мальчиком, Бакуго подумал: "Если немного принюхаться, то Деку пахнет вкусно.. " Запах Деку напоминал дождь при жаркой погоде. Очень душный и влажный. И ужасно сладкий. Душистые травы щекочут нос. Не те, которые мама добавляет в суп, а те которые растут в глубинке леса. Бакуго закрывает глаза, невольно прислушиваясь к запаху сопевшего на плече Деку. Открывает глаза в средней школе. Под оглушительный взрыв из собственной ладони. Внизу тот самый Мидория Изуку скрывает руками лицо, надеясь, что это его как-то спасëт. Бакуго не знает, когда именно начал боятся Деку. Но это неважно, и он уж точно не боится. Конопатый придурок сто раз пожалеет о том, что на свет уродился, чем заподозрит его в страхе. Катсуки Бакуго ничего не боится! Особенно всяких... — Каччан, тебе когда-нибудь делали массаж головы? — Изуку осторожно впускает руку в пепельные пряди, плавно переходя на затылок, оттягивая волосы. Катсуки невнятно рычит в грубую ткань, поддевая носом край футболки, вжимаясь в тëплый открытый участок, чувствуя как заходили и напряглись мышцы живота. Сверху сдавленно охнули. Бакуго отрицательно мотает головой. — Ты многое упускаешь, К-Каччан! Сейчас Деку-мастер покажет все прелести массажа головы! — под короткий смешок фаланги пальцев вернулись к макушке. Кончики невесомо рассеивались по макушке, а потом с нажимом поднимались вверх к одной точке, будто в поисках тоненькой-тоненькой ниточки на голове, как у марионетки. Подушечки пальцев ставят печати, нежно массируя. Указательный мягко опускается у основания уха, короткие пальчики почесывают за ушком. Бакуго слышит как Деку улыбается, переходя на мочку. Средний палец очерчивает ушную раковину, и по внутренней части затылка идут мурашки, Катсуки не успевает дëрнуться от пробежавшей дрожи, как вторая ладонь Мидории накрывает его плечо, чуть сжимая. Затем Изуку переходит к незатейливым поглаживаниям, немного помассировав уставшую спину и плечо. Мышцы под рукой Деку расслабляются, сам Катсуки измученно выдыхает, немного ослабив захват. Бакуго делает глубокий вдох, наполняя лëгкие запахом Деку. От этого он чувствует себя странно. Запах Деку всë ещë такой же непонятный и странный. Однако почему-то Катсуки продолжает его вдыхать, пробовать на вкус, в процессе совершенно случайно оставляет след от укуса внизу живота. Изуку в ответ на это лишь застенчиво кряхтел. Бакуго вообще не понимал, почему он всë это делает. Может, потому что так делают все те слащавые парочки? Может, он хочет, чтобы они с Деку походили на них? Понять к чему все эти обжимания, которые так боготворят? Они же такие глупые. Странно ощущать Деку так близко. Нет. Не странно, а будоражище. От этих мыслей пульс в внизу живота усиливается. Вдох. Выдох. Изуку внимательно массирует светлый затылок, улыбается и что-то мычит себе под нос. Катсуки ловит себя на том, что у Деку самый запоминающийся запах. На следующее утро Бакуго так и не снял те пластыри со Всемогущим. Бакускваду тогда жутко досталось за свои шуточки из разряда "фанатика Всемогущего№2 после Деку". А Мидория загадочно улыбался своим мыслям, беспечно наблюдая за птичками. Так проходила их первая неделя после того, как они с Каччаном начали встречаться. *** Бакуго щедро вываливает содержимое из блевотно-зелёного флакона. Агрессивными, дëрганными движениями втирает гель, будто пытаясь срастись и стать одним целым. Он мешком падает на кровать, напрочь позабыв о своих делах, тычется в ладони. Вдыхает и выдыхает. Переворачивается на спину, всё ещё скрывая лицо руками. Ещё один вздох и лицо Бакуго расслабляется. Вдох. Кончики пальцев мягко касаются щёк. Выдох. Большие пальцы медленно очерчивают темные мешки под глазами. Вдох. Указательные пальцы осторожно проводят вдоль скул, внимательно оглаживая впавшие щеки. Выдох. Катсуки хватает левой рукой правую ладонь, накрывая ею щеку. Со скорбью трётся об неё, грузно вздыхая. Фаланги пальцев врастают в лоб, а потом Бакуго нежно-нежно впускает пятёрню в волосы, аккуратно поглаживая пряди. Бакуго жмурится, скучающе хмыкает и бьёт себя по лицу. Он отрешённо пялится в потолок сквозь пальцы, но расплывается в улыбке, грея щёки. Пальцы пахнут Деку. И руки будто вовсе не свои. Но руки Катсуки никогда бы не смогли так бережно окутывать теплотой. Ничьи руки так не смогут. Кроме Деку, конечно. Бакуго устал. *** — Каччан, если в книге есть романтическая линия, это не значит, что книга плохая! — парень хмуро стоит у окна, сложив руки в бока. У него было до жути смешное выражение лица. — Херни не неси. Любовь - это чувство, а чувства - это слабость. Зачем вообще тратить время на слабаков, – Катсуки даже не трудится оторваться от телефона, но даже так знает, что если посмотрит, то точно заржёт. У Деку по-любому сейчас было очень тупой таблет. Изуку недовольно сжимает губы, хмурит носик и щуриться. А потом коварно лыбится, складывает руки на груди, хитрый блеск закрался в зелень глаз. — Неужели потрясающий Каччан оказался... слабаком!? — Мидория теартально вздрагивает, прикрывая рот ладошкой, с ужасом глядя на парня, тут же состроив милую страдальческую мордашку, на грани расплакаться. — Э, чего ты там вякнул? — Бакуго наконец поднимает голову на Изуку с очень угрожающим видом. — П-потому что Каччан встречается со мной, а значит любит! – уверенно вбрасывает ответ. — Ха! Докажи! Нахрен ты мне нужен-то, задрот? Может, я вообще тобой пользуюсь, верчу, как хочу, а ты ничего не замечаешь? — Катсуки с победным оскалом усаживается на кровати, с издёвкой поблёская глазами. Но на Изуку техника такого уровня не действует. Грациозным шагом он перемещается на колени парня, чувственно проведя пальцами по недавно зажившей скуле, целует в висок. Губы мазком перемещаются к уху, Деку хрипловатым басом сжигает кожу Бакуго табуном мурашек: — Потому что мой Каччан человек. — Деку медленно отстраняется, выдыхает прямо в губы, — А людям очень нравятся чувствовать любовь и всё из неё выходящее, —долгожданный тягучий поцелуй. Бакуго сжимает мягкие кудри, даёт повалить себя на кровать. Деку отрывается первым, напоследок прикусив, и оттянув нижнюю губу Катсуки. Ладонями он проводит по лицу Бакуго, замирая на скуле, умилённо ведя вдоль. Он целует куда-то в левый глаз и глупо улыбается. Изуку не может остановиться. Он невесомо ощупывает черты лица с таким великим обожанием и останавливается, чтобы ещё разочек провести большим пальцем по впадине под глазами, призрачным морщинам на лбу. Деку смеётся сам по себе, с задором смотрит в самую глубь. А техники такого уровня действуют на Катсуки. — Ладно, можешь почитать свою херню. Я даю ей второй шанс, но если я разочаруюсь - тебе не жить. Глаза Мидории загораются пуще прежнего, он даже верещит! Рывком слезает с Бакуго, по-ребячески спотыкается о свой рюкзак. Недавно у них появилась такая традиция. Деку находит какую-нибудь книженцию, а потом Катсуки, лежа у него на коленях, уткнувшись в подкаченный живот, сгребает поближе к себе и слушает умиротворённое чтение. Нет чтобы, как нормальные парочки устроить вечерний просмотр фильма, а до середины так и не дойти, засосавшись на середине. Нет, Деку приспичило почитать очередной детектив своему парню. Но Катсуки совершенно не против. В объятиях Деку очень хорошо, именно в такие моменты все органы чувств дышат Изуку. Голос Мидории мелодично льётся по ушным раковинам Бакуго, шрамированные руки робко гладят блондинистые волосы, массажируя кожу головы. Тепло опьяняющим потоком разливается по груди огромной кляксой, впитывая все выходящие выдохи. Спокойно. Очень спокойно и легко. Необъяснимое чувство защищённости растёт зелёным барьером вокруг них. Катсуки улыбается, чувствуя приливающее счастье. Все эти касания, объятия уже не такие странные. Теперь Бакуго понимает, почему все эти парочки так активно воздвигают этот культ держания за руки, поцелуев и т.д и т.п. Оказывается чувствовать другого человека так удивительно. Катсуки сворачивается клубком вокруг Изуку, носом щекочет под рёбрами, сильнее сжимая руками. А тот не может никак перестать плавиться под чужими ладонями, мягко улыбается, по привычке поглаживает пепельные пряди. Книга и правда оказалась интересной, несмотря на всевозможные розовые оттенки соплей (хоть это и был детектив). Но во всем были свои плюсы. Деку не учёл наличие постельной сцены. Как же приятно наблюдать за краснеющим задротом, то и дело заикавшимся на каждом слове, пытающимся из последних сил с достоинством пройти "испытание", скрывая алеющие уши и щёки за синей корочкой книги. Бакуго почти уверен, что ничто не сможет дать такую бесценную реакцию веснушчатого идиота, помимо литературного порно. Без поцелуев всё-таки никто не остался. Даже дрожащий от смущения дурачок Деку. *** Бакуго бьётся головой об стол, и снова болезненно тяжело вдыхает запах рук. Но ничего не чувствует. Он ничего не чувствует кроме откровенно мыльного запаха. Деку не так пах. Его прошибает дрожь: — Блять, Деку, Деку, Деку... Как полицейская собака он пытается выйти на след преступника. Но запах мешается с другими, блекнет на их фоне, а потом вовсе исчезает. Катсуки подрывается с места в ванную. Не жалея, выдавливает гель и судорожно моет им руки. Это уже не первый день или неделя. Бакуго точно не помнит, когда всё это началось. Каждый день он втирает этот гадкий гель в кожу, с каждым разом повышая дозу, аромат всё быстрее и быстрее исчезает сладким привкусом на языке. Тогда Катсуки остаётся совершенно один. И начинается ломка, как сейчас. Он понимает, что зависим. — Говнюк, перестань так не экономно использовать хренов гель! Мы не миллионеры, чтобы руки мыть гелем! Ты слепой или не видишь кусок мыла рядом?! — Мицуки возмущённо бухтела на сына, оперевшись о косяк у входа в ванную. На неё подняли два глухих алых глаза. Они устало смотрели сквозь женщину, абсолютно пустые, только вечно нахмуренные брови выражали хоть что-то. — Ничего с этими гелями не случится! Обычно Мицуки бы не потерпела бы такого тона по отношению к себе и отвесила бы мелкому ощутимый подзатыльник. Но не в этот раз. Она не первый год живëт со своим сыном, всё видит. С её мальчиком что-то происходит. Что-то очень болезненное, но такое важное. Поэтому она быстро отпускает ситуацию, оставляет Катсуки наедине с собой. Бакуго хлопает себя по лицу, выдох. Спускается по стене, расслабленно вздыхает. Он вновь чувствует Деку. Неважно, что через пять минут или через пять вздохов снова перестанет его чувствовать. Катсуки старается запомнить каждую ноту, задерживая дыхание насколько может, растягивая процесс. Иначе он опять не сможет уснуть этой ночью. Такие мощные успокоительные, но со скоротечным эффектом. *** По пути в UA по всему микрорайону Токио расходится ударная волна взрыва. Утренние разборки злодеев и героев. Ничего нового. Бакуго напрягает все мышцы, вытягивает руку и замирает. Закрывает глаза и внутренне отсчитывает: Три. Два. Один... Но за руку никто не тянет, Катсуки не встречается с теплым ударом воздуха, уши не закладывает при беге. Он продолжает всё также бездумно стоять на месте, смотря в одну точку непонимающим взглядом. Осознание приходит, когда незнакомый ребёнок тычет в упор в него пальцем, распираясь от хохмы. Он понял, что слышит только недовольные бурканья прохожих и скрипучий, мерзкий смех соплежуя. Нет надоедливого бубнежа. Бакуго недоумённо оглядывается. Деку нет. Некому дергать Катсуки за запястья и нести в самый эпицентр утренней битвы. Никто не бубнит в ухо о необычной причуде злодея и удивительном герое, старательно записывая все сведения в тетрадь. Сердце укололо, в глазах, кажется, появилась влага. *** — Киришима, — парень откликается, недоумевающе глядя на друга. Без привычного "дерьмоволосый" неловко, — есть разговор. Можешь подождать, пока остальные свалят из класса? Эйджиро, кажется, что случилось что-то серьёзное, это пугает. Иначе как объяснить поведение Бакуго. Последние несколько недель он сам не свой. Постоянно уставший, мрачный и... Разбитый? Может другие этого не замечают, но Киришима не другие. Он выжидающе следит за одноклассниками, и когда весёлые громкие голоса отдавались только эхом в коридоре, парень решительно направился к Катсуки: — Бакубро, так о чём ты хотел поговорить? Катсуки замирает и не дышит, разваливается на своём стуле, пустым взглядом осматривая потолок. Он всё ещё молчит, Киришима терпеливо ждёт. — Мы с Деку встречались. Внутри Киришимы что-то трескается, легкие падают в пятки. Как так... Он думал, что знает всё о Бакубро... Что он его самый лучший и близкий друг! Его не удивляло, что Бакуго гей или, что его выбор пал на Изуку(он давно догадывался, что их отношения не так просты). Его потрясла собственная невнимательность. Как он мог не заметить? Это Бакуго на людях говорит, с насколько высокой колокольни он плевал на то, что там с Деку. Как он мог не заметить очередную ложь. Неужели, он такой плохой друг? Но больше всего било то, что об этом, узнал он только сейчас. Значит, Бакуго не доверял ему на все сто, да... Он столько всего скрывал. Неужели, для Бакуго он не близкий друг? Но этот вопрос сразу выветривается из рыжей головы. Если сейчас он стоит перед таким серьёзным Бакуго, который сам решился с ним поговорить, то, наверное, он не последнее звено в его жизни. — Мы решили это скрывать. Чем меньше людей знают, тем лучше для будущего. — Катсуки усмехается. — Да, будущего... Знал только Всемогущий. Деку предложил, чтобы мы ничего не афишировали на публике. Я согласился. В августе была годовщина, год. Бакуго отстраненно смотрит на доску в классе с разводами мела, подперев голову рукой. Он не смотрит на Киришиму, казалось, что он вообще никуда не смотрит. Но в глазах переливался свечением заката теплый-тёплый трепет. Катсуки улыбался самой нежной улыбкой, которую Эйджиро когда-либо видел. Киришима не находит, что сказать, только внимает потоку лучшего друга. А Бакуго будто в бреду выливает всё самое яркое, тяжело скопившееся в нутре, о Деку. В глазах не взрывы, воспоминания неослепляющие, не оглушают и быстро исчезают вязким чувством в глотке. Нет. Они как фейерверки, воздушно вспыхивая искрами, оседают на плечи тоскливой лёгкостью, золотой пылью тёплого быта кружат над головой. — Однажды этот обалдуй залез ко мне через окно, пока я спал. Через окно! А знаешь, почему? Он не успел приготовить бенто на меня и пришёл извиняться острыми такояки, которые только что приготовил! В три часа чертовых ночи! Представляешь? Вот дурак... — Бакуго смеётся, Эйджиро вторит ему. Басистый гогот обрывается, когда Катсуки резко вжимается в торс Киришимы, крупно дрожа, выдыхает навзрыд: — Я так скучаю по нему, — всхлипывает, судорожно сглатывает. — Я правда пытался его забыть. Но я не могу. Не могу! Всё вокруг напоминает только о нём! И этот ебанный гель и, сука, всë! Бакуго крепче сжимает спину Киришимы, сильнее утыкаясь тому в живот. Всё, что копилось внутри взрывается и выбивает слезами желудок. Эйджиро в растерянности, впервые друг перед ним такой слабый, беззащитный и очень-очень хрупок. Он не успевает подумать о том, как лучше и вернее всего поступить, просто перебирая грубые пряди. Будто инстинктивно повторяя движения матери, когда в детстве случайно поранил глаз своей причудой. Бакуго рыдает, вопит, продолжительно воет в попытках отдышаться. Накрывает такая больная душераздирающая волна, тело оказывается в полном непослушании. Он может только ощущать как марает соплями, слюнями пиджак одноклассника, как слёзы щипят глаза, и как частые выдохи жгут горло. Руки Киришимы нисколько не похожи на руки Деку. Они неуверенно, коротко проходят по волосам. Сквозь подушечки пальцев можно ощутить стальную мужественность и то, как сам Эйджиро на грани того, чтобы пустить скупую мужскую слезу. А может и не одну слезу. Пальцы грубо поглаживают макушку. Движения острые, неуверенные, будто парень боится сделать лишний шорох, чтобы не попасть под горячую руку, на всякий случай перестраховывается. В обычном случае эти незатейливые поглаживания нисколько бы не успокаивали, да они и сейчас больше выбивают из колеи. Короткие быстрые похлопывания наоборот раздражают и не могут привести в норму сбивчивое дыхание. Однако это лучше, чем ничего, Катсуки постепенно успокаивается под вспышки воспоминаний о руках Изуку. Мысленно он бесконечно благодарен Киришиме. Никто из них не знает сколько они просидели в душном классе, как долго лихорадил Бакуго, или во сколько вышли из здания школы. Но сейчас Катсуки наконец ощущает лёгкость и ясность в голове. Пространство вокруг не такое взбаламученное, мутное. Прохладный чистый воздух вечернего солнца скользит в лёгкие. Бакуго свободно дышит, улыбаясь, наконец так беспечно. Как приятно чувство после выхода черного ада, наступает новая белая полоса. Прохладный ветер развевает волнами воротник рубашки, вещая перемены. Задумчивый Эйджиро молчит с Катсуки на одной волне. Они идут, мирно пиная камни под ногами, даже в футбол успели поиграть по дороге до станции. — Завтра после UA я поеду на могилу Деку. Хочу поговорить с ним. — Бакубро, ты уверен? Разве не стоит его отпустить? — без раздумий бросает Киришима, а потом дëргает глазом и виновато кивает. — У меня свой способ. И вообще с какого перепугу я должен тебя слушаться? Только я знаю как мне лучше! — Катсуки задирает нос, гордливо корчась. Эйджиро смеётся, старый добрый Бакубро вернулся! Он закидывает руку на плечо друга, несмотря на любые сопротивления, продолжая задорно смеяться. Они всё ещё идут до станции своей дорогой, разморённые мальчишеской радостью, пребывают дальше в абсолютном молчании. Каждый думает о своём. Киришима о том, что когда-нибудь он обязательно станет лучшим другом Бакуго, но для начала стоит не опоздать на завтрашний приём у дантиста. Катсуки рассуждает, что надо будет обязательно заехать к Инко-сан на этой неделе. Интересно, как отреагирует Инко-сан на то, что он встречался с её сыном? Наверняка попытается отблагодарить всеми возможными способами за то, что до последнего оберегал дорогого Изуку. А может, она его никогда не простит? Нет, точно нет. Скорее они вместе поплачут (Катсуки постарается этого не делать, побудет крепким плечом для одинокой матери) над тем, какой же Мидория Изуку хороший, и какой же дерьмовый у него вкус в одежде. И всё же Инко-сан милая женщина. *** Катсуки знает, что он тонет. И тонет он уже давно, только сейчас толщи жидкости всë темнее и темнее. На такой глубине никого нет, вокруг сплошная тишина. Мысли в такие моменты громкие, но Катсуки не знает о чëм и думать. Поэтому он всë дальше и дальше мирного неба, в полнейшем одиночестве и с редким дыханием. Бакуго смутно помнит обрывки того дня. Айзава говорил или кто-то там ещë, что это защитная реакция мозга на травмирующие события. Катсуки вообще не знает, что он испытывал, когда увидел обуглившиеся куски мяса. Они сказали, что это Деку. Всë, что он него осталось. Тупая смерть. Деку же главный герой этой истории, так почему? Почему Бакуго не ревел, не драл глотку? Катсуки только замечал как доброе пятно в глазах, отдалëнно напоминавшее Изуку, постепенно уменьшалось до размера мухи. А потом муху прихлопнули. Деку... Он умер? Так... Легко? Наверное, нет, он умер мучительно. Но то, насколько хрупкой была жизнь Деку, никак не могло уложиться в голове. Спутанное, странное чувство. Бакуго всë равно, что окно в автобусе грязное, зато оно приятно охлаждает лоб. Глаза медленно закрываются. Почему-то, даже зная, что тонет, он чувствует, что если достанет до дна, то всë изменится. На кладбище тихо. Ни единой живой души. — Прошло уже полгода, да? Найти могилу Деку оказалось сложно. Но наконец стоя напротив темной надгробной плиты, Бакуго задаëт незатейливый вопрос. В ответ тишина, даже ветер затих, птицы будто подохли. — Давно не виделись, задрот. Как там, на том свете? В раю? Полюбас равлекаешься там на всю со своими фигурками Всемогущего, да? И опять тишина. Деку улыбается с чёрно-белой фотографии. Давит. Бакуго цокает, яростно хватается за железную оградку, поддаëтся вперëд и кричит, что есть мочи: — Дерьма кусок! Кто давал тебе права сдохнуть?! Ненавижу! — прутья плавятся под ладонями, а в следующий момент Бакуго кидаëтся к надгробной плете, сжимая руками, сгребая в объятия, из глаз брызжет кипяток. Бакуго тяжело вздыхает, рукавом пиджака растирает солëную влагу по лицу. Хватка ослабевает, но щека всë также плотно прижата к надписи на надгробии. — Прости. Ты не виноват. Я... Я погорячился, мне только нужно поговорить с тобой, окей? — Катсуки устало вздыхает, задирая голову к верху, наблюдая за мирно плывущими облаками. Он глубоко дышит, глупо улыбаясь такой свободе. — Я такой идиот. Пытался забыть тебя, представляешь?... Но ты абсолютно везде, какого черта? А, Деку? — парень хмыкеает, игриво толкает логтëм надгробие. — Я трус, Деку. Ты бы,наверное, сейчас подумал какой же я жалкий. А потом бы ещë кинулся жалеть меня! Ненавижу твоë "Ой Каччан то, Каччан сë, Каччан такой замечательный! Я сейчас кончу!". Мне нахуй не нужны подачки! Доволен?! Твой великолепный Каччан настолько слабый придурок, что не может наконец-то принять, что тебя больше нет! Да, признаю, я слабый придурок! И ты знал это лучше всех, задрот.. — Тебя и вправду больше нет.. Это пиздецки больно, знаешь?... Но я кое-что решил для себя. — где-то неряшливо гаркнула ворона. — Я не буду тебя забывать. Ты, блять, самое важное, что было в моей жизни. Не хочу это терять. Ты слишком многое дал, чтобы так просто исчезнуть, Деку. Ты так просто не отвяжешься, понял?!— Бакуго довольно скалится. Небо тяжелеет под натиском медного заката. Катсуки разворачивается в сторону захода солнца, мысленно отмечает, что вид довольно неплохой. В ответ на эту мысль, голову пришла другая, очень мерзкая. Парня передëрнуло. Он подумал, что неплохо бы проводить закат в обжимку с Деку. Фу! Нет! Ему что, 11 лет? Однако Деку никогда не любил закаты. Ему нравились рассветы. А Бакуго нравилось наблюдать за светящимся от утренней зари Изуку. — Надо будет как-нибудь приехать до рассвета, и встретить его вместе, как в старые добрые. Катсуки бесцеремонно мнëт по под собой свежие цветы на могиле, подкладывая руки под голову. Впереди далëкое-далëкое небо. Бакуго невольно вспоминает темные толщи воды и понимает, что достиг самого дна. Но здесь так хорошо, а в груди парит теплом. Он глубоко дышит, блаженно прикрыв веки. — Хочешь расскажу пару охуительных историй? *** Бакуго равнодушно наблюдает за тем, как гель не спеша выливается в унитаз. И так упаковка за упаковкой, все которые он успел понакупить. — Мелкий говнюк! Перестань смывать деньги в сортир! Совсем уже умом тронулся?! — Мицуки без разрешения в ярости врывается в ванную. Довольно! Ей это уже по горло! Катсуки лениво переводит на неё взгляд, ничего не выражая. Потом хмурит брови, в этот раз обходится без криков: — Я куплю сотню таких шампуней, а не это дерьмо. На свои деньги. Только, пожалуйста, помолчи. Мицуки вновь приходится принять поражение. Здесь она бессильна. Что-то всё ещё происходит, но отчего-то кажется, что теперь всё идёт только к лучшему. По крайней мере её сын не так бледен, как раньше, он не смотрит на неё полными боли глазами. Теперь они целеустремлённо стреляют. Бакуго-старшая очень хочет обнять своё чадо. Очень. Понимание, что она не та, кто нужен её сыну не даёт ей этого сделать. Поджимая губы, она так и не выдаёт тихое "солнышко". — Только купи по акции, — на последок кидает Мицуки и скрывается в дверном проёме. Катсуки кивает сам себе, снова принимаясь за "смывание денег" в сортир. Конечно, он мог продать нетронутые флаконы, а не устраивать мыльное шоу бармена. Таким до слащавости символичным способом он решился избавиться от гнетущего груза. Нет, от слов о том, что он не собирается забывать Изуку, не отказывается. Катсуки лелеет приятные воспоминания и нелепую футболку с надписью "пижама". Зато мучительные попытки забыть Деку Бакуго совершенно точно не хочет оставлять в памяти. Липкий холод проскальзывает по позвоночнику, когда он вспоминает мутные истерии проведённые в темноте ладоней. Но всё позади. Катсуки гордится проделанной работой. И всё же в самом последнем флаконе остаётся совсем чуть-чуть от содержимого. На один раз. Бакуго позволяет себе последний раз ощутить душный воздух сладких трав, окунуться в шершавые шрамированные ладони и дышать. И дышать, вбирая тепло. И долго-долго спать.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.