pull me closer (please)

Сэм в нерешительности останавливается перед закрытой дверью в спальню Джека. Он заносит костяшки пальцев над деревянной поверхностью, собираясь постучать, но замирает за мгновение до. Опускает руку, выдыхает. Что ему сказать? Что всё в порядке, Джек, да, ты убил нашу с Дином маму, да, теперь он недолюбливает тебя, да, натворил ты всякой ерунды, с кем не бывает, я всё равно тебя люблю. Примерно так? В принципе, всё так и есть, но звучит по-идиотски. Он не злится на Джека. Он понимает, что тот просто запутался в своей огромной силе, ответственности, боли, страхе и желании сделать, как лучше, что привело к не самым лучшим последствиям. Говорят, благими намерениями вымощена дорога в ад, уж кому это знать, как не Сэму. Однако… Это не повод не прощать. Не давать шанс. В этом плане они с Дином очень отличаются. Дину всегда нужно больше времени, чтобы смириться и попытаться — только попытаться — простить, но забыть? Он вряд ли забудет. Он носит в себе четыре десятка лет боли, предательств и потерь, а непрятным бонусом — ещё столько же на сковородке в аду. С таким багажом за плечами он лишь ожесточился: за это время Сэм выучил все его даже микроэмоции, и он чётко видел, что, даже приветственно улыбаясь Джеку при встрече спустя столько времени, в его глазах пылала память о том, что тот сотворил. И обстоятельства его не волновали. Но тогда всё было иначе. Теперь, когда душа Джека вернулась на место и вся горечь жестоких ошибок обрушилась на него, Джек сам закрылся в себе и в своей комнате, не желая получать хоть малейшую толику поддержки. Каса он не слушает, Дин и не пытается поговорить, а сам Сэм никак не может подобрать слова, чтобы подступиться. Одно он знает: с воспоминаниями и чувствами о перенесённой и принесённой другим боли к Джеку вернулись и воспоминания о них. Джек об этом даже не заикнулся, как будто ничего не было и нет, а вот Сэма гложет тоска — тактильная, словесная, душевная. Он соскучился по Джеку. Он хочет уже прикоснуться. Обнять. Поцеловать. Он тихо выдыхает, опуская голову. Вдруг замок сам щёлкает, и дверь приоткрывается. Джек смотрит на него напуганно. Но с удивлением. — Почему ты тут стоишь, Сэм? Ах да… Он же не просто человек. Скорее всего, Джек почувствовал, как Сэм ломается у его двери добрых десять минут, и это не могло не смутить. Может, так и лучше, что Джек сделал первый шаг навстречу. Шажочек. Совсем чуть-чуть. — Я хотел поговорить. Можно войти? — Да… Да, наверное, — он тихо отвечает, отступая назад, чтобы пропустить Сэма, и отводит взгляд. — Что-то случилось? — Не совсем, — Сэм прикрывает за собой дверь так же осторожно, как и подбирает слова, — я по поводу… тебя и твоей… души. Он говорит как есть, потому что почему-то именно сейчас не может подобрать никакой более аккуратный и тактичный подход к совершенно разбитому, морально уничтоженному парню перед ним, которого по-прежнему нестерпимо хочется обнять. Джек смотрит куда-то вбок и немного покусывает губы. — Она вернулась, — механически констатирует он. — Да, да, верно. Джек, послушай, — Сэм позволяет себе приблизиться. Джек мельком смотрит на него, а потом отходит дальше. — Ты можешь поделиться со мной тем, что ты чувствуешь. Хорошо? Тебе не обязательно переживать всё в одиночку. Позволь мне помочь тебе. — Нет. Сэм, не надо. Уйди, пожалуйста. — Я не уйду, пока мы не поговорим, — Сэм добавляет немного стали в свой голос. Он не хочет давить, но и отступать тоже не в его духе. — Пожалуйста, Джек. — Я должен быть один, — он поднимает глаза, которые на мгновение загораются золотистым блеском, а потом хлопает себя ладонью по голове, словно приводя в чувства, — прости. Прости, я не хотел. — Всё в порядке, — Сэм предпринимает новую попытку приблизиться и аккуратно касается плеча, давая знать, что всё действительно так и он рядом, — в порядке, Джек. Ты не должен быть один. Мы твоя семья: Кас, Дин и… — Сэм запинается, вздрагивая от тёплых воспоминаний, связанных с Джеком, — и я, Джек. Я всегда был на твоей стороне, ты знаешь, и я по-прежнему тут. — Я убил Мэри, — Джек говорит тихо, поднимая на него влажные голубые глаза. Тяжело дышит, сглатывает. Его губы дрожат. — Я не заслуживаю прощения, я не заслуживаю разговоров, я не ваша семья, я не Винчестер. Я — зло, — Джек говорит дрожащим голосом, всё тише и тише, и Сэм может осязать его страх и трагедию, разыгравшуюся на сердце. Она вязко виснет в воздухе между ними, и у Сэма щиплет лёгкие, когда он вдыхает её. Он помнит, как Джек гордо называл себя охотником, Винчестером, а теперь отрекается от этих слов, отрекается от семьи и поддержки, от любви. Сэм глубоко вдыхает для сохранения самообладания. — Это не так. Не всё… так. Да, ты допустил несколько ошибок, в том числе фатальных. Я не буду тебе врать: ты никогда о них не забудешь и, скорее всего, не простишь себя. Я не могу выкинуть из головы никого, кто погиб по моей вине. Но смерть — это часть жизни, Джек. Она случается. Всегда невовремя и трагично, к этому нельзя быть готовым — ни к своей, ни к смерти близкого человека. Но я знаю, что мама бы не винила тебя за произошедшее. Она бы тебя простила, потому что она любила тебя как своего сына. Как Винчестера. Я не злюсь на тебя, Джек. Я хочу быть рядом. — Мне так жаль, Сэм, — он всхлипывает, словно не слышал ничего только что сказанного, а по щекам скатываются слёзы, — мне так жаль, мне так жаль, я не хотел, чтобы это произошло, я не знаю, зачем я это сделал, я не понимаю… — Джек… — Сэм осторожно касается пальцами его кожи и, не встретив сопротивления, вытирает слёзы. Как же он скучал по прикосновениям. Джек на считанные мгновения теряется в этих касаниях, жмётся ближе, в родному теплу, продолжая плакать, но вдруг отталкивает его, не рассчитав силы. Сэм ударяется спиной о стену, не больно. Разве что слегка. Но Джек смотрит в ужасе. Руки дрожат. — Я... я должен умереть, — он с отвращением смотрит на свои руки, понимая, что всё повторяется, — я не заслужил прощения и жизни. — Нет, Джек. Нет, это не так, — Сэм отталкивается от стены в его сторону. — Я монстр! — Нет же, нет. Джек, ты хороший человек. — Я слишком опасен, я опасен, я монстр, — он суетится, сжимает и разжимает кулаки, а глаза вновь искрятся жидким золотом, подсвечивая его слёзы, губы дрожат. Сэм плюёт на своё самообладание. Терпение. На мягкий подход. На аккуратность. Плевать, если Джек его тут же испепелит. Всё равно уже. Джек слишком нуждается в заботе, которую Сэму тоже недодали, когда он считал себя монстром, поэтому в два шага преодолевает расстояние между ними и крепко обнимает Джека за плечи, пряча его мокрое лицо на своей груди, а губами вжимается в макушку. Волосы влажные, пахнут свежей выпечкой, корицей и цветами. Слишком невинно для такого могущественного существа, как Джек, но так подходит его душе. — Ты не монстр, Джек, — утверждает Сэм, держа его крепко, словно это хоть как-то поможет, если Джек решит его швырнуть в противоположную стену, но тот только дрожит в его руках, сжимая рубашку пальцами. Кажется, он сам уже страшно изголодался по ласке — Ты не монстр. Ты просто ошибся. Так бывает. Ты заслуживаешь прощения. — Я… — Джек слабо упирается в его грудь, словно внезапно обессилел, — я должен быть наказан. — Что? Сэм отстраняется, чтобы заглянуть в его раскрасневшееся лицо. — Я должен быть наказан, — его голос срывается. — Нет… нет же, почему ты так говоришь? Тем более, что ты уже достаточно дерьма повидал. Хватит уже. — Только так я искуплю свою вину, я должен страдать, чтобы ответить за свои ошибки. Сэм пытается переварить услышанное. Шестерёнки в его мозгу постепенно крутятся, складываясь в единую картину. Как Джек отказывается от всех своих любимых блюд и ест наоборот только невкусное. Если вообще ест. Как он запирается и не общается ни с кем. Как особенно избегает Сэма, словно и не было между ними ничего раньше. Не смотрит кино, не читает книги, не тренирует свои силы. Не делает ровно ничего, что ему нравилось прежде. Он… наказывает себя. — Джек, ты… ты не должен. Почему ты решил, что вправе наказывать себя самому? Ты буквально… устраиваешь себе мини-версию ада на земле? Джек не отвечает. Но по глазам видно — так и есть. А ещё — что на самом деле Джеку очень хочется это всё прекратить. Ему страшно. И больно. В конце-концов, он меньше трёх лет на этой планете живёт. Ограничивать себя и лишать даже мелких радостей, должно быть, невероятно трудно. — Ты такой идиот, — Сэм произносит любя, — боже, как я раньше не понял, — он бормочет больше для себя, — ты пытаешься сделать больно себе, и поэтому избегаешь нас. Ты знаешь, что мы простим тебя и поддержим, но ты не хочешь этого. Джек по-прежнему молчит. Выпутывается из касаний Сэма и присаживается на край кровати. Сэм садится рядом. Кладёт свою ладонь поверх его и немного сжимает. — Джек, поговори со мной честно, пожалуйста. Расскажи всё, что тебе хочется на самом деле. Пожалуйста. Тебе станет лучше. — Я не имею права, — он упрямо качает головой. Сэм касается его щеки, гладит нежную кожу. Разворачивает любимое лицо к себе. Очень хочется поцеловать. Он знает — это взаимно. Видит волнение, которым Джек весь нашпигован, и трепет, искренний трепет, которым он всегда наполняется рядом с ним. Сэм наклоняется и целует его лоб. Разгорячённый, влажный. Задерживается так — очень уж приятно. А ладонью чувствует, как Джек зажмуривается и снова плачет. Но не отстраняется. Млеет в его руках. Чуть дрожит. Сдаётся и придвигается ближе, перехватывая своей ладонью большую ладонь Сэма. Вцепляется в неё так, будто боится, что он тотчас куда-то исчезнет, хотя этому точно не бывать. — Я рядом, — Сэм понижает голос до шёпота и снова целует лоб, а потом бережно устраивает голову Джека на своём плече, перебирая пальцами волосы на затылке, с удовольствием ощущая, как тот медленно, но верно расслабляется, — я рядом, Джек. Всё наладится.