– Дазай, я устал за этот день, дай мне отдохнуть.
– Ну же, Чиби не будь таким скучным, давай всего один раз, пожалуйста
– Хорошо, всего одна мелодия, и ты дашь мне спокойно почитать
– Конечно!
И конечно же в итоге они танцевали так до самой ночи, пока не завалились спать с счастливыми улыбками на лицах.
Теперь же не слышно ничего: ни разговоров, даже по телефону, ни музыки, колонок или старого радио, которое потрескивало, чуть-чуть искажая мелодию, но именно это искажение имело какую-то свою, только ему присущую изюминку, которую так любил ещё один, которого теперь нет. Лишь тихие и редкие шаги по паркетному полу раздаются в этой, кажется, пустой квартире, нечастый шум воды или бурление чайника, а также тихие-тихие всхлипы и прерывистое дыхание, которое, кажется, скоро оборвётся. Раньше здесь было светло и чисто, яркие лучи проникали почти по все комнаты сквозь не зашторенные окна и отражались от вымытого до блеска паркета, ни одной пылинки не поблёскивало в лучах солнца, ведь один из них так любил чистоту. Все книги и бумаги лежали чётко на своём месте, аккуратными рядами и стопочками, в раковине никогда не было грязной посуды, ведь он всегда заставлял его мыть её, даже когда сильно не хотелось. Лишь в спальню по утрам воскресенья, в тот самый редкий выходной, когда они могли позволить себе побыть наедине, поспать подольше, окна занавешивались темными шторами и лишь иногда солнце проникало сквозь тяжелую тканевую преграду и освещало мирные лица двух юношей, играло в ярко рыжих волосах грозного мафиози и робко скользило по перебинтованным рукам детектива, на секунды останавливаясь на их ладонях, освещая скромные обручальные кольца, после чего снова скрывалось. Ничто не могло нарушить их безмятежный сон.–Осаму, солнце уже давно встало
В ответ ему раздалось лишь тихое мычание
–Давай-давай, ты так со вчера посуду и не помыл.
– Ещё пять минуточек, а потом я хоть посуду помою, хоть пыль вытру, хоть полы до блеска отдраю.
– Хорошо пять минут
В итоге обоих затянуло в блаженное царства морфея и нежные объятия, так что про посуду в раковине никто так и не вспомнил до самого обеда.
Теперь же шторы закрывали абсолютно все окна, ни один луч света не проникал внутрь, а если это и происходило, то он тут же спешил убраться оттуда. Множество пыли, которую не убирали, кажется, месяцами кружилась в воздухе, некогда чистая квартира пребывала в ужасном состоянии, повсюду валялись испачканные в крови бинты, бутылки из под дешёвого виски, осколки стекла, лезвия, мотки верёвки, по всему паркету уже потемневшими от времени дорожками растекались лужи крови, будто бы показывая маршрут её обладателя: спальня, кухня, ванна, спальня, и снова всё по кругу; раковина полна грязной посуды, листы бумаги с неаккуратным и прерывистым почерком валяются везде, зачеркнутые и перечеркнутые на сто раз записки. В спальне по утрам просыпается лишь одинокий шатен, просыпается снова, и снова, и снова, как по кругу переживая словно один и тот же пустой, одинокий день. Последнее обручальное кольцо больше не блестит, оно потухло, как и его обладатель. Единственное, что осталось в относительном порядке – его коллекция вина и любимые книги французских писателей. Раньше в их квартире, почти каждое утро витали множество разнообразных, уютных и приятных запахов. Кухня, кажется, насквозь пропиталась крепким кофе, но это даже неплохо, ведь им обоим так нравится этот терпкий аромат. В гостиной пойти всегда стояли какие-нибудь цветы, начиная от простых маргариток заканчивая изысканными розами или нежных лилий, никто ничего не имел против каких-нибудь хрупких и красивых растений, прям как он, неоднократно шутил Осаму, на что Чуя лишь чуть огрызался, не слишком охотно, едва-едва краснея. Спальня же была особым местом, только зайдя в неё можно было понять, как прошел сегодня день, ведь там каждый, даже едва уловимый аромат, мог говорить что-то своё. Если день выдался на редкость спокойным, то оба читали какую-то книгу или смотрели фильм и пили мятный чай, аромат которого витал в воздухе. Романтика имела запах шоколада или какого-то парфюма, если они собирались куда-то выбраться, что случалось не так часто. Стресс, особенно на работе Накахары пах неприятной смесью из легких сигарет, слишком уж крепкого кофе, с капелькой какого-то алкоголя и, иногда, едким запахом чернил. Осаму не любил эту смесь, но понимал, что такова работа и ничего с этим не сделаешь, но всё же больше всего они не любили другое. Отвратительная комбинация удушающего дыма тяжелых сигарет, запах которых нещадно раздирал лёгкие любого, слышимый из каждой части квартиры виски, стерильные бинты прпитаннные кровью. Это были тоска и бессилие. Лишь только зайдя в квартиру и почувствовав это, сердце невольно уходило в пятки.– Чуя, что такое?
– Уйди, скумбрия, я не хочу тебя видеть.
– Нет, я никуда не уйду – теплые и нежные, такие успокаивающие объятия – Что произошло, Чу?
–Задание…
–Кто-то умер?...
–Многие…
–Милый, главное, что жив ты.
–Но мои люди…
–Главное, что ты тут, а остальное не важно… Ты не ранен?
–Немного, но уже всё перевязали.
–Хорошо…
–Осаму…
–Да?
–Обещай, что ты не оставишь меня…
–Обещаю, солнце.
–Спасибо…
Уставший мафиози обнял своего, теперь уже, мужа крепче, наконец-то успокаиваясь. Надо было тоже взять с него обещание…
Теперь же все комнаты пропитались абсолютно не выветривающейся тоской. Ужасная духота стояло во всей квартире, всё в ней и она сама пропитались дымом сигарет, а в спальне, кажется, можно было даже увидеть его, летающего под потолком. По количеству бутылок самого разного алкоголя и вони перегара, стоявшей везде, любой зашедший сюда человек мог подумать, что персона, живущая здесь, является прожжённым алкоголиком, а привязав к этому стабильный аромат самых разнообразных медикаментов, спирта, крови и других медицинских особенностей, что делали это место по запаху похожим на больницу, смело можно добавить к нему ещё и образ самоубийцы. Животы скручивало в порыве тошноты, на глаза наворачивались слёзы от этого смрада. А сам же житель этой квартиры уже давно перестал замечать это, он привык, он живёт в этом не первый месяц, этот запах окутал его всего, само его существо живёт в этом аду и уже абсолютно безразлично. Раньше здесь всегда было тепло, причем тепло не только физическое. Даже в холодные зимние вечера они никогда не мёрзли, ведь они были друг у друга. Кто-то либо включал дополнительное отопление, чтобы отогреться и отогреть другого, либо брал теплый плед и укутывался в него, а потом к нему присоединялся и партнер, обнимая другого, зарываясь носом в мягкие волосы, и сам скрывался одеялом, прижав любимого к себе, укрывая в теплых и нежных, любящих объятиях. Так они и лежали на диване или кровати, нежась в объятьях друг друга.–Чуя, ты опять мёрзнешь?
–И вовсе нет!
–Тогда почему ты лежишь, укутавшись в плед и мелко дрожишь?
–потому что.
-Иди сюда.
–Дазай отпусти…
–Тебе не нравится?
Тишина
–Тишина знак согласия
Теплая улыбка и не менее теплые объятия
–Спасибо, Осаму
–Пожалуйста, лисенок.
–Я люблю тебя
–И я тебя
Так спокойно и тепло, время летит совсем незаметно и обоим так сильно хочется остаться так навечно
Теперь же тут всегда холодно, как в могиле. Окна либо открыты настежь либо приоткрыты, и никто не помнит, когда они в последний раз закрывались, по всей квартире дует ветер, замораживая все, что только можно. Чтобы хоть как-то спастись от этого единственный человек здесь кутается в старый плед, утыкается в него носом и жадно вдыхает уже почти выветрившийся запах его красивого, милого и любимого лисёнка. Даже он сам, кажется, уже давно заледенел, его руки всегда были холодны, словно он уже несколько дней мертв, кожа словно только что выпавший снег, такая же белая и даже, кажется, чуть поблескивающая в редком свете жаркого летнего солнца. Раньше в этой квартире было очень хорошо, когда-то, кажется, так давно здесь царили нежность, счастье, спокойствие и любовь. Когда-то, когда рыжее солнце ещё жило тут, оно будто освещало все своим ярким светом. Осаму без издевок, без приколов, без недосказанности, так искренне любил его, такой чистой любовью, даже если для вторых лиц их отношения казались либо вражескими либо в конец испорченными. Чуя отвечал ему тем же, он без агрессии, без огрызательств, без злости, так же чисто любил, даже если его мафиозная натура проявляла себя в личной жизни. Он мог быть жестоким, но не дома, дома он был нежным, он старался дать Осаму столько заботы, сколько может, а Дазай действительно старался не шутить над его ростом, старался снять маску клоуна. Они оба пытались быть настоящими, самими собой рядом друг с другом. Здесь всегда это чувствовалось всеми фибрами души, любой зашедший сюда человек невольно окунулся в эту атмосферу спокойствия, расслабленности, домашнего уюта и счастья. Иногда они приглашали кого-то из мафии к себе, из агентства же приходили только Ёсано и Ацуши, остальные не понимали Осаму и его любовь, ну и пусть не понимают, ему на них все равно, если есть его лисенок. Прошло больше четырех лет, прежде чем они смогли наконец-то найти счастье друг в друге, а после ещё несколько лет совместной жизни, прежде чем на безымянных пальцах сверкали кольца. Их отношения прошли много: ненависть, подколы, сломанные кости, больницы, разлуку и предательство, бессилие, страх. Они были и остаются по разные стороны баррикад, но обоим это не важно, они вместе и это главное. Так было раньше, но уже не будет никогда.–С возвращением ,Чиби, ужинать будешь?
–Да, сейчас приду.
–Жду.
Через пару минут оба ужинали на светлой, чистой и теплой кухне, под звуки старого радио, по всей комнате витал вкуснейшие запах еды и свежезаваренного кофе
–Приятного аппетита, лисенок
–Приятного аппетита. Осаму, помнишь, что завтра приходят чёрные ящерицы и Рюноске?
–А завтра же хотели зайти Есано и Ацуши.
–Похоже им придется потерпеть друг друга
–Думаю, для них это не будет таким уж большим трудом.
-Думаю да.
–Я так тебя люблю
–И я тебя люблю.
Оставшийся ужин прошел в приятном, вовсе не гнетущем, мягком молчании.
Как бы хотелось, чтобы это длилось целую вечность.
Теперь же больше нет тех светлых чувств, что были раньше, по правде говоря, здесь не осталось абсолютно ничего светлого. Былые счастье, радость, нежность, забота, – все улетучилось в никуда, растворилось, исчезло, как и один из них. От любви остался лишь призрак, нет, он не разлюбил, но любить уже просто некого, а это чувство, что раньше приносило столько хорошего, которое будто бы окрыляло, позволяло взлететь в небо и дотянутся до облаков, сейчас лишь убивало, с ним неотрывно шли вселенская точка, глубочайшая печаль, всепоглощающие и необъятное горе, а крылья, будто бы обрубили, и сейчас он летит вниз с самого верха, падает в самую бездну, из которой лишь недавно выбрался, падает и падает, уже кажется бесконечно, просыпаясь он снова чувствует пустоту внутри и вокруг себя, пустоту без своего любимого лисенка. Больно, очень больно, каждое утро, каждый день, каждый вечер и каждую ночь - всегда, его сердце болит так невыносимо, словно оно изрезано сотнями и тысячами осколков и ножами, словно его сначала вырвали из груди, разбили как стеклянную вазу, растоптали оставшиеся осколки, а уже их засунули обратно, хотя возвращать уже было нечего, все превратилось в пыль, и он видел, как это произошло. Теперь к нему почти никто не заходил, да он никого особо и не пускал, разве что иногда, когда ему приносили еду, ведь он отказывался выйти даже в магазин. Он вообще перестал выходить за пределы квартиры.***
Так проходили дни за днями, складываясь в недели, а они в месяца. И снова это поганое утро, снова задернутые шторы, снова гнетущая тишина, снова отвратительный запах сигарет, виски и крови, снова этот противный холод, снова пустота в сердце. Снова день без Чуи. Хочется выть волком, но вместо этого получается лишь тихий хрип. Осаму уже даже не встает, просто лежит, смотря на свои изрезанные запястья и не понимает, почему все ещё не умер. Хотя, ответ прост. Он пообещал Накахаре, что никогда не оставит его, что никогда не умрет. Вот он и живёт. Хотя, это уже не жизнь, он просто существует, существует тут, среди своей тоски, среди бутылок, среди бинтов, среди тишины и холода, среди пепла сигарет и его желаний, среди осколков стекла и его сердца. Он более не знает иного место для ожидания своей смерти, кроме как их квартиры. Только тут сохранились последние остатки его присутствия, только тут он все ещё видит во сне его яркую улыбку и волосы как закатное солнце, только тут боль от созерцания его не тронутых вещей, оставшихся всё на тех же местах, имеет приторно сладкий вкус, только тут он может хотя бы представить его рядом с собой. Только тут, в месте, где они прожили вместе не один год хочется умереть. Раздался стук в дверь, звонок давно не работает. Уже даже не ругаясь, вообще не говоря, Осаму спускает босые, истерзанные ноги на пол, по которому гуляет ветер, перекатывая вырезки из газет трёх месячной давности. Стук повторяется, по квартире раздается тихие шаги. Сегодня должны были принести еду. Бледная рука с длинными пальцами ложится на холодный металл. Последний стук. Дверь отворяется. –Здравствуй, Дазай. Чуть удивленным, но в целом крайне отрешенным и даже апатичным карим глазам предстал никто иной как босс Портовой мафии. –Ого, какие люди – Осаму отошёл, давая старому начальнику войти, закрывая дверь. – И что же привело вас сюда? Я в мафию не вернусь, если хотите убить то… –Я знаю, нет, я по другому поводу. Дазай чуть нахмурился –И по какому же? –Предлагаю обсудить его за чашечкой чая или кофе, если у тебя такое есть – Мори придирчиво осмотрел царивший вокруг бардак. –Думаю найдется. –Прекрасно. Оба прошли на не менее грязную кухню. Вскоре две сидели за столом, держа в руках по кружке от которой шёл пар. Можно было бы сказать, что это похоже на то, что было раньше, но Чую никто не заменит. –Так о чём же ты хотел поговорить? –Может попробуешь угадать? –Боюсь, что я даже предположить не могу. – наигранно усмехнулся он –Или не хочешь. –Скорее не верю Ветер прибил к ноге босса одну из страниц газеты, датированную несколькими месяцами ранее. Брюнет поднял его, бегло пробежался взглядом и положил на стол. –Об этом. Осаму посмотрел на нее и с горечью, тяжело вздохнул, наигранная веселость, вернее ее маленькие крупицы, исчезли полностью. На пожелтевшие клочке бумаги был изображён большой кратер, где раньше стояло главное здание одной организации, что была как заноза в одном месте для агентства и мафии. Рядом же с кратером была фотография его Чуи."Он спас Йокогаму, пожертвовав собой".
–Ты винишь меня в его смерти? – уже мягче спросил Мори, убрав газетенку. –Уже нет. Это действительно было необходимо. – он переводил глаза в кружку, стоящую на столе и сильнее сжимает на ней пальцы –Тогда кого? –Почему я должен кого-то винить? –Потому что ты никогда не подумаешь, что это просто "несчастный случай". –Себя. Я должен был быть с ним, я должен был остановить "Порчу"! Я должен был быть частью "Двойного черного"! – голос сорвался на крик, хриплый, не особо громкий, но такой отчаянный. На деревянную поверхность упали пару слез. –Ты был тогда в больнице… – Огай попытался если уж не успокоить, то хоть немного облегчить чувство вины, но его грубо прервали. -И что?! Я должен был, я обещал! –Иногда мы не можем выполнить все, что обещали другим. Молчание. –Не смотря на устранение врага, после этого инцидента мафия потеряла больше чем получила. Коё все ещё не верит в то, что произошло, не может приступить к своим прямым обязанностям, Акутагава стал ещё более отрешенными и хмурым, а чёрные ящерицы стали какими-то рассеянными и невнимательными, словно в полусне. Я знаю, что они часто заходили к вам, каждый из них скучает. Тяжело видеть их покрасневшие глаза… Хигучи пытается держаться, но ей это даётся так же нелегко, из рук все валится, взгляд какой-то затравленный. Каджи продолжил создавать бомбы, но уже без особого энтузиазма, скорее на автомате. Подчинённые Накахары вообще сами не свои, отходят постепенно, но до былой продуктивности ещё далеко. Остальные исполнители тоже пребывают в некой отрешённости, собрания проводить невозможно. Элис ходит мрачнее тучи, все оглядывается на дверь, словно в нее сейчас войдёт Чуя с отчетом об успешной миссии. –А ты, я так посмотрю чувствуешь себя нормально – Огрызнулся Осаму. –Мне тоже очень жаль, на самом деле, я тоже очень скучаю по нему, он был прекрасным исполнителем… –Что-то я не вижу, хоть капельки тоски по нему в твоих глазах. –Потому что не все окунаются в горе с головой. –По твоему я просто драматизирую? –Я этого не говорил. –Но имел в виду! –Дазай, хватит вести себя, как ребенок. Я не хочу сейчас ни ссорится с тобой, ни доказывать тебе что-то. Да, по мне может и не видно, но его потеря это удар на только по организации, но и по каждому из нас, по мне в том числе. Ты думаешь я не жалел, что отправил его на это не задание? Думаешь я не винил себя, что не смог зашить своего человека? Думаешь я не тоскую по нему? Просто мне пришлось оправится быстрее и продолжить действовать во благо организации, когда все начало медленно разваливаться. –Я… прости… Не знаю, что на меня нашло – он отвёл взгляд, выпив немного чая. –Ничего, многие люди не выдерживают, когда теряют близких. –И всё же, зачем ты пришел? Зачем рассказываешь мне об этом? Хочешь вернуть меня в мафию? –Нет. А рассказываю, наверное, просто так, видимо, мне тоже надо выговориться. –Ясно. –Дазай, ответь, почему ты живёшь? Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба и повис в воздухе гнетущей тишиной. –Что? –Я знаю, что раньше ты жил ради Чуи, тогда скажи, зачем ты живёшь сейчас? –Видимо, все ещё ради него… - он горько усмехнулся – Я дал обещание, что не умру, вот я и тут. –Ты уже не живёшь, ты существуешь. –Вы правы, видимо, я и сейчас не смог сдержать обещание. – Осаму печально улыбнулся, опустив взгляд в столешницу. –Знаешь… перед тем как уйти на то задание, Чуя будто бы знал, что уже не вернется. Тело шатена пробила мелкая дрожь, чувство, что ему хотят сказать что-то важное, возможно судьбоносное будто ударило по голове, он поднял взгляд. –Тогда он сказал мне…–Я не хочу, чтобы Осаму страдал, если я не вернусь…
Сердце болезненно сжалась от осознания, что он знал, знал, что не вернутся, знал, что это последний раз, когда они видятся, знал, что ему будет больно, знал, но в лицо не сказал. –Он понимал, что тебе будет больно. И был действительно прав. Осаму было невыносимо больно. –И он, тогда попросил…–Если, он не отойдет, то, прошу вас, исполните его желание.
Сердце пропустило удар.Он знал, что Осаму захочет умереть.
–Так значит, вы пришли сюда, чтобы исполнить его последнюю волю? –Да. –Вы хоть понимаете, чего я хочу? –Ты всегда хотел умереть, а сейчас, наверное, просто мечтаешь об этом. –И снова вы оказались правы. –Это было ожидаемо. –Но что вы будете делать? Застрелите меня прямо сейчас? –Нет. –Тогда что? Мори тяжело вздохнул и достал из кармана небольшую пластиковую банку. –Здесь яд моего собственного производства, противоядия не существует, да оно и не поможет, смерть наступит в ближайшее пару минут после принятия хотя бы одной таблетки, здесь их две, для надёжности. –И ты действительно позволишь своему "лучшему творению" просто так умереть, выпив твоего же яда? – Осаму всё же взял коробку. –Я обещал, что исполню твое желание. Повисла тишина. Мори отставил почти не тронутый чай. –Мне пора возвращаться. Стук каблуков по полу. Осаму сидел на подвижно на стуле, смотря ему в спину. Когда босс мафии уже почти скрылся за дверью, то ему вслед прилетело тихое "спасибо", ничего не ответив, лишь чуть грустно усмехнувшись, он скрыл за дверью.***
Раньше здесь жило двое, в квартире было всегда чисто и прибрано, из какой-нибудь комнаты доносился шум, в гостиной пахло цветами, тепло и любовь чувствовались везде.–Я люблю тебя, Чуя
–И я тебя, Осаму
Теперь же здесь не было ни одной живой души, только полумрак царил везде, окутывая все в свои цепкие лапы, могильная тишина, сигаретный дым, тоска и холодный ветер, перекатывающий по полу газетные вырезки и пустую пачку, в которой когда-то было две таблетки, как когда здесь два человека. Когда Ёсано и Ацуши придут вечером, они застанут лишь уже замёрзший труп, с теплой и спокойной улыбкой, которую уже давно не видели, а в руках он будет сжимать фотографию двойного черного.Я скоро буду, Чуя…