Always

— Что мы здесь делаем? — Ты — не знаю, а я здесь работаю, если ты еще не забыл. Питер привычно сжался в комок в ожидании взрыва. Но гром не грянул. Мистер Петтигрю считал ссоры на публике крайним проявлением вульгарности. Что такое «вульгарность», Питер не знал, но, что бы это ни было, ссориться родителям оно мешало крайне редко. Миссис Петтигрю крепче сжала руку сына и направилась к стойке приемного отделения больницы Святого Мунго. Питер эту стойку не любил и немного побаивался (потому что вокруг нее постоянно крутились очень странные люди), но послушно пошел вслед за матерью, а то, чего доброго, мама рассердится и больше никогда не возьмет его с собой на работу. А бывать у мамы на работе Питеру очень нравилось. Главным образом потому, что папа всегда встречал маму с дежурства, когда у него была такая возможность («Так принято», — говорил он), и они все вместе отправлялись домой. Больше они никуда всей семьей не ходили, и Питер вдруг подумал, что, наверное, больница, в которой работает мама, чем-то похожа на зоопарк. В зоопарке Питер никогда не был, но много слышал от знакомого мальчика, которого родители каждые выходные возили в Лондон. Пришедшая в голову мысль была приятной, и Питер улыбнулся. Мама подошла к дежурному колдомедику и о чем-то его спросила. Тот выложил на стойку какие-то бумаги. Воспользовавшись моментом, Питер аккуратно вытащил руку из маминой ладони — все равно ей нужно чем-то держать перо — и принялся осматриваться. Как раз в этот момент двое колдомедиков провели мимо очень странного человека. Ну, еще более странного, чем обычно. На человеке не было мантии, и лицо у него было такое, будто он спит, только с открытыми глазами. Мистер Петтигрю проводил троицу взглядом и чуть заметно скривился. Питеру стало любопытно, и он, бросив взгляд в сторону матери, свернул в боковой коридор вслед за колдомедиками и их непонятным пациентом. — Кошмар! — произнес где-то рядом приятный голос. — В таком интерьере от чего-то вылечиться может только человек, имеющий проблемы с цветовосприятием. Питер остановился и выглянул в главный коридор. У самого поворота стояла белокурая девочка. Она рассматривала банкетку, правда, с таким видом, будто перед ней тарелка овсяной каши или еще что похуже. С кем девочка разговаривала, Питер так и не понял. — Нарцисса! Вот ты где! — Мимо Питера пронеслось что-то быстрое и темноволосое. — Пойдем скорее обратно, пока мама не заметила, что нас нет, а то нам влетит. — Не нам, а тебе. Ты ведь «ста-а-аршая». Ты должна за мной следить, а не приставать к колдомедикам с «бесцеремо-о-онными вопросами». Белокурая девочка так тянула гласные, что Питеру показалось: она кого-то передразнивает. Судя по тому, как засмеялась ее — сестра? или просто подружка? нет, наверное, все-таки сестра, — угадал он правильно. — Ладно-ладно, мне влетит. Ты же не бросишь меня на съедение грозной Друэлле Блэк? — Надо подумать, — девочка приставила к подбородку указательный палец, но Питер понял, что она просто дурачится. — Юные леди, извольте объяснить, почему я бегаю за вами по всей больнице вместо того, чтобы заниматься делом. Девочки подпрыгнули от неожиданности. Питер почему-то был уверен, что высокая ведьма, стоящая за их спинами, — мать девочек. Наверное, потому, что лицо у нее было точь-в-точь такое же, как у миссис Петтигрю, когда она заставала сына там, где его не должно было быть. Питер осмотрелся — рядом больше никого не было — и быстро отступил за угол. Сам он терпеть не мог, когда мама его отчитывала на глазах других людей. И он очень не хотел смущать эту красивую девочку с таким приятным голосом. — Мама… — Ну, мам, — снова услышал Питер тот самый голос, — мы же на два шага всего. А прерывать ваш разговор с колдомедиком Макмиллан просто для того, чтобы спросить разрешения, было бы невежливо, ведь так? — Питер подумал, что, произнося эти слова, девочка улыбается. — Ну хоть что-то вы запомнили, юная леди! — И потом, там толпа. И… магглы. А что они здесь делают, кстати? — Ох, дорогая! Этой… даме, нашему министру магии, пришло в голову направить особо сильно пострадавших магглов в Мунго! — А что в этом такого? — Темноволосая девочка говорила так же быстро, как двигалась. — Им здесь не место, вот и все. У них, в конце концов, есть свои врачи. — Да, но вряд ли эти врачи знают, как лечить ожоги от драконьего огня! — Андромеда! — Мам, а ты уже закончила со своими делами? Ты обещала сводить нас к Фортескью, помнишь? Давайте уже уйдем отсюда, здесь все такое… желтое. — Конечно, Цисси, дорогая. Девочки и их мать направились к выходу. Когда они проходили мимо спрятавшегося Питера, он услышал, как старшая прошептала младшей: — Интриганка. Питер стоял, повторяя про себя звучное слово. Что оно означает, Питер, разумеется, не знал, но решил, что если это сказано про ту девочку, Нарциссу, то, наверное, это что-то очень хорошее.

* * *

День выдался не самый приятный: в небе серели тучи, и временами налетал резкий, очень холодный для лета ветер. Но Питера это не волновало. Он быстро вышел за границы антиаппарационного барьера и направился знакомой дорогой к ручью на лесной опушке. Именно там Питер пережидал отнюдь не редкие родительские ссоры. Ровный шум воды успокаивал. На берегу хорошо было сидеть и просто ни о чем не думать. Отец — в те редкие минуты, когда был дома и при этом не ссорился с матерью, — говорил, что сын превратился в затворника. Но Питер и не думал нигде «затворяться». Он просто хотел, чтобы его оставили в покое. Новый порыв ветра застал мальчика уже у самой воды. В лицо полетели холодные брызги. Питер тряхнул головой и заметил в стороне что-то желтое. Не успев даже как следует подумать, Питер вытянул руку и перехватил удравший от хозяина лист пергамента. — Эй! Малыш, отдай мне это, будь добр. — Я не малыш! — возмутился Питер и тут же мучительно покраснел. Он узнал и голос, и рассыпавшиеся по плечам белокурые локоны. — Ну ладно, мистер Взрослый-мужчина. — Голос дразнил и смеялся, как тогда, в Мунго. — Но это все равно мое. Может, вернешь? — Конечно. — Питер протянул собеседнице пергамент, который уже успел основательно измять, и, повинуясь внезапному наитию, сказал: — Там дальше заросли гуще. — Я не заметила. — Девочка с сомнением глянула в сторону кустарника. — Ага. Именно в этом и дело, — Питер улыбнулся. Девочка смотрела на него странным взглядом, именно такой был у кузины Мелинды, когда она решала, какая мантия больше подойдет одной из ее ненаглядных кукол. Но Питеру было уже все равно. — Ну ладно, мал… парень, показывай свои густые заросли. — Девочка решительно тряхнула головой, и в ее волосах заиграли пробивающиеся сквозь тучи лучи солнца. — Я Питер. Питер Петтигрю. — Нарцисса Блэк.

* * *

— Нарцисса, а от кого ты здесь прячешься? — С чего ты взял, что я прячусь? — Сюда приходят только за этим. — Я смотрю, ты это место уже основательно исследовал. Что, так часто здесь бываешь? — Неважно. — Важно. Не переживай. — Я и не переживаю. — Неправда. Но это нормально. Переживать, я имею в виду. Когда ссорятся близкие тебе люди — это всегда неприятно. — Откуда ты?.. — Все, раз уж ты все равно мне мешаешь, садись лучше туда. Я буду на тебе практиковаться. — В магии? — В рисовании.

* * *

В деревенском магическом пабе Питер ни разу не был и даже не особо стремился туда попасть. Что там интересного? Но ему до смерти надоело, что Нарцисса считает его маленьким. Да, она уже студентка третьего курса, а он пойдет в Хогвартс только на будущий год, но все равно он — взрослый! Не то чтобы он стремился что-то доказать. Тем более Нарцисса всегда говорила, что кому-то что-то доказывать — глупо. Правда, она говорила о его родителях. Но Питер и не собирался рассказывать Нарциссе о том, что побывал в пабе. Ну, скорее всего, не собирался. Питер проскользнул в дверь и спрятался за ближайший выступ стены. Он давно научился быть незаметным. А отсюда было хорошо все видно. И слышно. — …просто ужасно! — услышал он продолжение какого-то разговора. — Думаешь, Сигнус Блэк из-за этого снизошел до нашего захолустья? — Ах, нет, дорогая. Я слышала, у него личные проблемы. Семейного, так сказать, свойства. То ли с сестрой, то ли с дочерью. Блэки, что ты хочешь. Питер фыркнул. Ну и ерунда! Он осторожно выглянул из-за угла и принялся осматриваться. Наверное, в этом пабе найдется что-то, о чем можно будет упомянуть. Так, вскользь, если к слову придется.

* * *

— …но в пабах всегда накурено. — Да что ты говоришь? Я запомню. — Нарцисса, а почему твой отец купил этот дом? — Захотелось, вот и купил. Питер, да не вертись ты так! Испачкаешься и мне рисунок испортишь к тому же. Так что, неужели твой папа взял тебя в паб? — Нет. Отец его не любит. Местный, я имею в виду. — Ясно. А что он любит? — Не знаю. Наверное, ничего. — А мама? — Свою работу. — А тебя? — Н-не знаю. — Я уверена, что ты ошибаешься. — В чем? — Практически во всем. В том, как правильно держать голову, так уж точно. Питер не всегда понимал, когда Нарцисса шутит, а когда говорит серьезно, но последние слова явно были шуткой, и он засмеялся. С Нарциссой он вообще часто смеялся.

* * *

До первой поездки в Хогвартс-экспрессе Питер как-то не задумывался о факультетах. Ну есть они — и есть, что тут особенного? И очень удивился, услышав, что какие-то мальчишки умудрились из-за этого поссориться. Глупость несусветная! По крайней мере, так ему казалось вначале. Но сейчас, когда он надел на голову Распределяющую шляпу, ему стало немного тревожно, хотя он и сам не мог понять почему. «Х-м-м-м… Сложный выбор. Для Равенкло ты не годишься, это точно, а что до остального… Ты достаточно смел, и изворотливости у тебя хватает, да и упорством не обижен…». «В Гриффиндор… Наверное… Пожалуйста». Вообще, это все ерунда, но если он попадет в Гриффиндор, мама будет им гордиться. Наверное. Она хотела, чтобы Питер стал гриффиндорцем. Сказать по правде, она даже мысли не допускала, что сын может попасть на какой-то другой факультет. Самому Питеру было все равно, но разве можно огорчать маму? Правда, Нарцисса училась в Слизерине… Питер глянул в сторону слизеринского стола. Нарцисса, как и все, была сосредоточена на распределении. Она чуть заметно кивнула, и это придало Питеру решимости. Нарцисса — умная, она все понимает. «Я хочу в Гриффиндор». «Ты уверен?» «Да. Совершенно уверен». «Ну что ж, будь по-твоему». Кто сказал, что гриффиндорец не может дружить со слизеринкой?

* * *

— Я-то думал, мы друзья. — Разумеется, мал… Питер. Но мой кузен — самовлюбленная высокомерная зад… зануда! Ты напрасно с ним связался. — Он не зануда. С ним весело. — Весело?! То, что они с Поттером вытворяют с Северусом, — это, по-твоему, весело?! И с другими слизеринцами. — Да какое тебе дело до Сопливчика?! — Не называй его так! — Он… мерзкий! И его приятели издеваются над магглорожденными. — А не рановато ли тебе лезть в политику, малыш? — Я не ребенок! — Вот и веди себя как взрослый.

* * *

После превращения все тело побаливало, но Питер не обращал на это внимание. Главное — у них начало что-то получаться. Конечно, крыса не бог весть какая анимагическая форма, но все-таки. Питер так и не понял, что за заклинание (или комбинацию заклинаний) использовали Джеймс и Сириус, и даже сдуру сказал об этом вслух. Получив в ответ град насмешек, разумеется. Пару минут он даже всерьез подумывал о том, чтобы уйти из Выручай-комнаты, которую они использовали как лабораторию для своих экспериментов. Но передумал. Анимагом стать очень хотелось. А без помощи Джеймса и Сириуса у него точно ничего не получится. Питер вяло подумал, что это постепенно входит в привычку. Прятать обиду ради… чего-то. Джеймс и Сириус заперли его в пустом классе перед ужином? Обидно, конечно, но Сириус обещал помочь с работой по трансфигурации, в которой Питер ничего не понимает, а если он провалит этот предмет, мама расстроится: она так ценит мнение профессора Макгонагалл… Ладно, что уж там, к чему обижаться на безобидные шутки. И так год за годом. — А что ты за этой слизеринкой таскаешься хвостом, как привязанный? Смотри, а то кое-кто может решить, что ты влюбился в эту куклу в зеленом. — Джеймс подмигнул, давая понять, что это тоже шутка. — Таскайся лучше за нами, тебе это больше к лицу. Питер привык к таким фразам. Уже не удар — просто легкий укол, но сейчас он не почувствовал даже этого. Не до того. — Ну, я же Хвост, верно, — у Питера даже получилось улыбнуться. — Или скоро стану. Разведка, все дела. Питер давно научился так… даже не врать, просто произносить вслух то, что собеседник ждал услышать. То, чему готов был сразу поверить. Вот и теперь Джеймс рассмеялся, сразу забыв про Нарциссу и слизеринцев. — Какой ты у нас, оказывается, хитрый. — Он попытался придать лицу восхищенное выражение. В рамках игры, разумеется. Джеймс Поттер просто хотел играть. Остальное не имело для него значения. — А я и… — Ой, ладно, Джим, уймись. А то, чего доброго, эльфы Питера со свеклой спутают. — А они этот овощ не используют. И, между прочим, правильно делают: от него… Джеймс и Сириус продолжали перебрасываться шутками, цепляясь за мимолетные фразы. Как всегда, когда им было скучно, но все-таки не до такой степени, чтобы выходить из башни после отбоя. Ремус лежал на кровати и делал вид, что читает учебник. Обычный вечер в гриффиндорской спальне. Питер уже привык.

* * *

— Прости меня. — Отвяжись. — Прости меня! — Можешь не трудиться. — Это была просто… — Шутка? Они первокурсники, Питер! Они не способны защищаться! Даже слизеринцы. — Нарцисса… — Все, Питер. Возвращайся в Гриффиндорскую башню, в обитель борцов за добро и справедливость. И не приходи сюда больше. А то, не дай Мерлин, твои друзья увидят, как ты унижаешься перед слизеринкой.

* * *

Питер быстро перестал гордиться своими анимагическими способностями. Хотя это все равно было удобно. Например, можно было спрятаться от родителей, даже не выходя из дома. Не то чтобы он этим пользовался. И ноги, и лапы сами несли по привычному маршруту: вниз с холма, по неприметной тропинке, к ручью на опушке леса. Наверное, от воспоминаний следовало прятаться, но у него не получалось. В памяти постоянно всплывали чуть склоненная набок голова, четкие, уверенные движения пера, лучистые глаза, звонкий голос, всплывали постоянно, и Питер ничего не мог с собой поделать. В детстве Нарцисса казалась ему принцессой из сказки, только принцессой не заколдованной злым волшебником, а, наоборот, счастливой, веселой и свободной. Лишь познакомившись с Сириусом Блэком и услышав его рассказы о своей семье, Питер понял, как сильно заблуждался. Но на смену удивлению быстро пришло восхищение. Как же потрясающе Нарцисса держалась! «Когда ссорятся близкие тебе люди — это всегда неприятно», — так она говорила. Интересно, о какой ссоре шла речь? Сириус? Нет, наверное, все-таки Андромеда. Нарцисса почти никогда не говорила о себе. Не отказывалась, нет — просто уводила разговор в сторону. Она всегда избегала конфликтов и выяснений отношений. Но однажды ее терпение лопнуло. А Питер лишь потом понял, что просто никогда не воспринимал ее как слизеринку. Слизеринцы — это слизеринцы, до них Питеру по большей части не было дела. А Нарцисса — это Нарцисса. Она… особенная. Правда, у него вряд ли повернулся бы язык сказать это вслух. И ей, и кому бы то ни было другому.

* * *

В Ордене Питер чаще всего оставался на связи. Это всех устраивало. Память у Питера была плохая, зато он был аккуратен и дотошен, ничего не путал и все записывал. А вот в силовых акциях от него было мало толку. Магом он всегда был посредственным. Питер отдавал себе отчет в том, что, вступая в Орден, пытался что-то доказать. Только что? И, главное, кому? Своим школьным приятелям, которые только что в обморок не грохнулись, когда он им заявил, что тоже хочет вступить в Орден Феникса? Сириус, правда, через секунду пребольно хлопнул его по плечу и заявил: «Вот это по-гриффиндорски». А Джеймс кивнул и заметил, что «ничего другого и не ждал», но Питер все равно прекрасно знал, что они о нем думают. Своей матери, которую не видел уже почти год? И не хотел видеть, вот ведь что самое странное. А отца уже несколько месяцев не было в живых. Попал под перекрестные проклятья. Спасти его не смогли. Или не захотели? Конечно, Того-Кого-Нельзя-Называть отец не одобрял, но все знали, что магглолюбцев он не одобрял не меньше. Нарциссе, которая не отвечала на его письма? Но ведь она всегда говорила, что кому-то что-то доказывать глупо… — О чем думаешь? — раздалось над ухом. — О том, почему люди вступают в Орден Феникса. — Питер с трудом успел проглотить фразу «я вступил». Ремус внимательно посмотрел ему в глаза. Питер ненавидел этот понимающий взгляд. Тем более что сейчас Ремус действительно мог понять слишком много такого, что его совершенно не касалось. Питер набрал в грудь побольше воздуха и затараторил: — Вот Дамблдор недавно привел новеньких, и я подумал, а они понимают, зачем рискуют? Вроде, считается, Сам-Знаешь-Кто — достаточная причина, в обоснованиях не нуждается… Но ведь война. Со смертями, с убийствами… Не игры… Не парой проклятий в хогвартском коридоре обменяться… Питер нес полную околесицу, не забывая запинаться в подходящих местах, и внимательно всматривался из-под полуопущенных ресниц в лицо собеседника. Глаза Ремуса потемнели, губы сжались сильнее. Отлично. Это отвлечет его от услышанного ранее. — Питер… — Ремус запнулся, и Питеру стало неуютно от этого тона. — Ты во многом прав. Только… Бывает, что выбор делается неосознанно, случайно. Но дорога, по которой мы идем, она что-то меняет в нас. Медленно, незаметно, но меняет. Если ты, пусть случайно, выбрал правильный путь, если сумеешь на нем удержаться… Пусть лучше они по дурости придут к нам, чем — по дурости же — к ним. Не ради Ордена — ради них самих. Понимаешь? — Нет, — честно ответил Питер. Но сердце тоскливо сжалось от дурного предчувствия.

* * *

— Аврорам разрешили пользоваться Непростительными проклятьями! — не успев даже дверь за собой закрыть, завопил Бенджи Фенвик. — Что?! — Через пару дней объявят официально. Фенвик светился как новенький галлеон. Ох, повезло ему, что сейчас в штабе нет Дамблдора. Питер равнодушно ковырял вилкой в тарелке. Вся эта суета вокруг Непростительных его мало волновала. В этических тонкостях он не разбирался, да, по правде говоря, не больно-то и хотелось. Раньше авроры и бойцы Ордена отлично и без Авады справлялись. На одного задержанного Упивающегося — точнее, подозреваемого — приходилось с пяток убитых. Правда, на одного убитого Упивающегося приходилось около трех убитых авроров. Видимо, Крауч решил улучшить статистику. Не то чтобы Питер его осуждал. — Это — Темная магия! — рыкнул Сириус. Блэка от самого словосочетания «Темная магия» потряхивало и корежило. Впрочем, от слова «Слизерин» — тоже. Если ты изрежешь человека «Сектумсемпрой» — это ужасно и вообще непростительно. А если перочинным ножичком — то это так, просто шутка, надо полагать. Странно, но когда речь заходила о Темной магии, Питер всегда вспоминал Нарциссу. То ли потому, что она была слизеринкой, то ли потому, что она всегда обращала внимание не на заклинание, а на то, как и зачем его использовали. Мародеры никогда не применяли Темную магию. Это что-то меняет? Нет, положа руку на сердце, угрызений совести за «школьные шалости» Питер не чувствовал, но слова Нарциссы все равно врезались в память. Хотя он ни на что уже не надеялся. Отчаянно старался не надеяться. Кто он такой? Так, ни богу свечка, ни черту кочерга, серый человечек, привыкший просто плыть по течению, без способностей и почти без стремлений. А любовь предпочитает равных. Значит, все-таки любовь? Этот вопрос занимал Питера больше, чем все Непростительные и все Упивающиеся мира. — Темную магию применять нельзя, — сказал — как отрезал — Сириус. — Ни в коем случае. — И тогда мы будем все в белом? Что бы ни случилось? — чуть ли не в первый раз в жизни вслух сыронизировал Питер. — Обязательно. — Сириус то ли не понял иронии, то ли не захотел понять.

* * *

— Опять на связи? — дежурно поинтересовался Фенвик. Питер вяло кивнул. Фенвик фыркнул — он получал удовольствие от самого процесса драки, и если бы его заперли в штабе, через полчаса повесился бы от скуки, — налил себе чаю и уселся напротив с таким довольным видом, что Питеру даже стало интересно. Он быстро достал пергамент. — Ну. — Нет, никаких сообщений, — отмахнулся Фенвик. — Пока, по крайней мере, — и, не удержавшись, сообщил: — У меня, скорее всего, в ближайшее время появится возможность проникнуть в поместье Малфоев. У Питера засосало под ложечкой. — Зачем? — А ты как думаешь? Думать тут, действительно, было не о чем. Никто из членов Ордена даже не сомневался в том, что Люциус Малфой и его жена — Упивающиеся смертью. И не из рядовых. Но неужели Фенвик сумел добыть доказательства? — Ты что-то накопал? Но зачем такие сложности? — Малыш, да ты с ума сошел! — Обращение резануло так, что стало почти физически больно. — Какие доказательства? Малфой же — самая изворотливая скотина на свете! Нет у нас на него ничего, и никогда не будет, помяни мое слово. Но это же не повод оставлять их на свободе, верно? Питер почувствовал, что у него кружится голова, словно во время первой анимагической трансформации, и весь мир сжимается до маленького черно-белого окошка. — Но их все равно отпустят… — Не отпустят, если они будут убиты при задержании. Фенвик поднялся из-за стола, оттолкнув почти полную чашку — по столешнице полетели мелкие брызги. На пороге он обернулся. — Это война, Питер. Дамблдор считает, что Крауч перегнул палку, но Барти прав. Помнишь Эдгара, Карадока Дингорна? Марлин?.. Такие, как Малфои, нас просто перебьют, если мы не сделаем хоть что-то. Кто знает, может, они лично выпустили Аваду в кого-нибудь из наших? С такими нельзя церемониться. Если мы хотим выжить. — Впрочем, — добавил Фенвик после секундного молчания, — можешь доложить Дамблдору, если хочешь. Но это ничего не изменит. Я аврор, и я в своем праве.

* * *

— Боюсь, Бенджи верно заметил: он в своем праве. Люциус Малфой давно ходит по краю. Аластор говорил, что будет аврорская операция. — Но, директор… — Не беспокойся, Питер, Аластор не допустит, чтобы мальчики… перешли черту. Даже несмотря на их… новые полномочия. А не пошел бы Дамблдор к Мордреду со своими «полномочиями»! Ритуальные танцы вокруг Темной магии! Надоело! Как будто в ней все дело. — Профессор Дамблдор, ведь даже без этого декрета потери с обеих сторон всегда были… немаленькими. — Боюсь, что ты прав. Но это не повод опускаться до уровня наших противников. Я рад, что ты это понимаешь, Питер. Черт-черт-черт! В первый раз в жизни Питер жалел, что так хорошо научился недоговаривать. — Профессор, Бенджи не рассчитывает взять подозреваемых живыми. И Сириус с ним согласен. Несмотря на его отношение к Непростительным проклятьям. Сириус орал как резаный, но стоило Джеймсу вскользь упомянуть, что они де Темной магией пользоваться в любом случае не станут, иначе пусть Бенджи ищет себе других напарников, как Блэк тут же успокоился. Но и Фенвик возражать не стал. Что ему Непростительные проклятья. Вот убить Малфоя, которого Бенджи подозревал в убийстве Марлин Маккиннон, — это да. Или хотя бы посадить, но «на это, сами понимаете, рассчитывать не стоит». Они и не рассчитывают. — Я уверен, Аластор сделает все возможное для того, чтобы избежать человеческих жертв. «А если этого окажется мало?!» Но вслух произнести это Питер так и не решился.

* * *

Хорошая, обтекаемая фраза — «постараемся». Приложим все усилия. И ведь не возразишь. Разве можно требовать что-то сверх этого? Только как быть, если в висках уже третий день стучит гулкое «а вдруг»? Наверное, надо что-то сделать, только вот самостоятельных решений Питер не принимал уже очень давно. С самого распределения. А может быть, с самого рождения. Просто плыл по течению. Даже Орден… Это казалось таким естественным, сказать «я с вами», как он миллион раз говорил до этого, ненавидел себя, но все равно говорил, не в силах отказаться от возможности приобщиться к чему-то настоящему, яркому, живому. И чем все закончилось? — Хвост, ты где там застрял? — Иду, Сохатый. Джеймсу хорошо, его не мучают сомнения. И Сириуса не мучают. Эти двое всегда знают, как правильно. Может, это и есть сила? Даже если и так, он все равно никогда этого не узнает. — Хвост… — Да, Лунатик, пять минут. — Ясно, — протянул Ремус, но так никуда и не ушел, остался стоять на крыльце вместе с Питером. На пронизывающем осеннем ветру. В Годриковой лощине всегда ветрено. — Фенвик так и не сказал, что он придумал? — Нет. Бережет источник информации, надо полагать. — Ремус смотрел с жалостью, и Питера передернуло. — Они решили идти с ним? — Да. Они правы: Фенвику нужна помощь. Он немного… не в себе, ты знаешь. После смерти Марлин. — Я заметил. И почему она? Черт, куда его несет? — А это важно? — Ремус чуть улыбнулся, и Питер выдохнул. Кажется, обойдется без очередной порции нравоучений. Наверное, Марс сегодня очень яркий. — Марлин была замечательным человеком. — Ремус был пьян, сильно пьян, и его глаза горели волчьим блеском. Люпин — видимо, для разнообразия — симпатии друзей к Фенвику не разделял, а уж после истории с Непростительными так особенно. — Но от объекта ничего не зависит. Любовь живет в том, кто любит. Люпин опять ничего не понял. Может, стоит поблагодарить за это Мерлина? — Ремус, как ты думаешь, любовь… она все оправдывает? Люпин внимательно посмотрел на приятеля, его глаза отражали свет умирающей луны. — Нет, Питер. Наверное, все-таки не все. Ну и ладно. Не все — так не все. Пусть Фенвик мстит за свою любовь сколько ему угодно. Питер должен попытаться спасти свою.

* * *

— Не убивайте меня. — Пока не собираюсь. Итак, что за весть шлет мне Дамблдор? — Нет… никакой вести… Я пришел по собственному почину. — Какая же просьба ко мне может быть у левретки Дамблдора?.. Странно, почему ему даже не стыдно. Все эмоции вытеснил страх. Вот только кого, чего и за кого он боится? Уже не понять. Он должен это сделать. Просто должен. — …Спасите ее… Их. — А что я получу взамен? — Взамен?.. Все, что угодно.

Конец